Александр Некрич - Обсуждение книги А М Некрича 1941, 22 ИЮНЯ в Институте Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС

Может быть, скажут, что такие установки давались, чтобы не дразнить быка... А на самом деле проводились какие-то мероприятия по усилению боеготовности нашей страны. Вы знаете, что, к сожалению, этого не было. Воинские части и соединения не были ориентированы на войну и ближайшее время. Поэтому мне кажется, что концепция о том, что заявление ТАСС от 14 июня 1941 года было зондажем, чтобы узнать мнение правительства Германии о подготовке ее к войне против Советского Союза, не выдерживает критики.

Товарищи, за неделю до войны предпринимать такой маневр, значит вводить народные массы и Красную Армию в заблуждение! Это ничем не оправдывается. Разве может быть предпринят такой маневр, когда до войны оставались считанные дни. Такой маневр имеет только отрицательные черты, никаких положительных сторон я не вижу в нем. Этот маневр выражал тот просчет, который был допущен Сталиным в его оценке международной обстановки перед войной.

(Перерыв.)

Председатель

Товарищи, мы продолжаем работу. Слово имеет тов. Гнедин.

Тов. Гнедин

Я постараюсь быть как можно можно более кратким. Я не буду повторять ораторов, хваливших книгу, я постараюсь сказать только то, ради чего я взял слово, а в частности, я это делаю для того, чтобы дать справку с точки зрения источниковедения. Эту справку я хочу дать в связи с рассуждением относительно материалов Голикова, представленных им Сталину. У тов. Деборина проскользнула мысль, что Голиков не отводил первое место достоверным сведениям, а помещал достоверные сведения в тот раздел, который не мог бы привлечь внимание Сталина. Это меня побудило выступить.

Мне пришлось в течение двух лет ежедневно подписывать секретную информационную сводку для Сталина и членов Политбюро. Я утверждаю, что источником информации для моих читателей являлось именно то, что отмечалось как сомнительное и недостоверное, потому что достоверная информация шла в общем русле. А информация, которую мы оценивали как сомнительную, с точки зрения той работы, которую мы делали, которую нам поручали, вот эта информация как раз и вызывала интерес.

Учитывая этот свой опыт, я решительно отвожу утверждения, будто указание на сомнитель-ный характер информации равносильно попытке ее сокрытия. Я отнюдь не собираюсь обелять Голикова, когда речь идет об участии Голикова в уничтожении наших разведывательных кадров. Это страшно, это вспомнить тяжело. Но то обстоятельство, что в докладах Голикова или иных документах информация Зорге и других относилась ко второму разряду, отнюдь не означает, что она должна была ускользнуть от внимания руководства. Это значит недооценивать Сталина.

Помню, что если наступал такой период, когда можно было ожидать появления в моих сводках информации, условно называемой [сомнительной], то ограничивался круг читателей. И был такой период, когда даже не все члены Политбюро получали этот довольно безобидный документ, потому что в нем содержались вычеркнутые, "пресекавшиеся" сведения. Я главным образом выступил с этой трибуны, чтобы подчеркнуть необоснованность всяких разговоров о том, что раз информация разбивалась по различным категориям, то Сталин якобы поэтому не был в ряде случаев правильно информирован.

Точно так же я считаю, что нужно отвести упреки Голикову или Кузнецову за то, что они, представляя очень существенные данные об угрозе нападения, затем по необходимости указали, что это ненадежные сведения. Это не значит, что они дезинформировали руководство.

Несколько слов относительно заявления ТАСС от 14 июня 1941 года. Сопоставлять и уподоб-лять заявление ТАСС ленинскому маневру кощунственно. Не было ни одного ленинского маневра, который сопровождался бы демобилизацией страны материальной и идейной. Между тем заявление ТАСС сыграло именно такую роль.

Я спрашивал автора книги, имеет ли он материал, кроме ссылок на западные источники, относительно того, что побудило Сталина взять на себя руководство Совнаркомом незадолго до 22 июня 1941 года. Мы не располагаем таким материалом, можно только высказывать предположе-ние. Нет никаких материалов или доказательств, свидетельствующих о том, что он возглавил правительство, чтобы возглавить оборону. Точнее сказать - я не знаю никаких сообщений по этому вопросу, но зато есть данные, говорящие за то, что он продолжал все ту же линию: стремление во что бы то ни стало договориться с агрессивной фашистской Германией. Мне скажут, это было отражением миролюбивой политики нашей страны. Это так и было. Правитель-ство хотело избежать войны. Но мы рассматривали не этот вопрос, а то, как случилось, что наша страна оказалась неподготовленной к войне. Одна из главных причин была политическая, а именно - ориентация на нереальный сговор с Гитлером. Мы не можем не оценивать с этих пози-ций 22 июня 1941 года. Если заявление ТАСС от 14 июня 1941 года было маневром,- а я не хочу отрицать этого, то нам теперь известны причины, его вызвавшие, это был не ленинский маневр. Нам нельзя забывать, какие далеко идущие последствия это имело.

Вместе с тем я думаю, что тов. Деборин был прав, когда сказал, что не надо ставить вопрос только о личности Сталина,- это совершенно правильно. Если тов. Деборин приглашает обсудить не только ошибки Сталина, но и систему управления государством, такая дискуссия возможна, но здесь я не считаю возможным в нее пускаться. Однако я согласен, что ошибки Сталина и его пороки или его чаяния вытекали из предыдущего развития.

Возьмем ноябрьские переговоры 1940 года. Если даже исходить из воспоминаний тов. Береж-кова, утверждающего, что мы отвергли предложения Гитлера, то все же, каков был характер отношений, раз Гитлер мог предложить нам присоединение к антикоминтерновскому пакту! Каков же был характер политики, если это можно было нам предложить? А ведь переговоры продолжа-лись, контакт оставался в силе.

Коснусь и внутриполитической стороны дела. Тов. Деборин призывает нас обсуждать не только деятельность Сталина. Это я приветствую. В этой связи упомяну только о том, что частично составляет предмет нашего обсуждения,вопрос об информации. Ведь самая большая беда и, пожалуй, центральная проблема, связанная с недостаточной подготовленностью нашей страны к войне в 1941 году,- это отсутствие свободной информации, хотя бы в рамках государст-венного аппарата, невозможность высказать свободно свою точку зрения, даже в рамках секретного заседания.

Этот вопрос, вопрос о свободе информации, не в буржуазном смысле слова, а с точки зрения наших марксистско-ленинских идей, с точки зрения прямого выполнения гражданского долга работниками аппарата, вопрос о точности и правдивости информации, этот вопрос злободневен и сегодня.

Председатель

Слово имеет тов. Слезкин.

Тов. Слезкин

Товарищи, я убежден, что появится еще очень много книг, в которых будет рассматриваться проблема, освещаемая в книге тов. Некрича. Но я также убежден, что книга тов. Некрича в нашей советской историографии останется тем моментом, на котором всегда будет сосредоточено внимание историков. Это будет происходить потому, что, как мне кажется, эта книга написана вовремя. Вовремя написанная книга, даже если она не является крупным научным сочинением, пробуждает мысль и помогает людям разобраться в текущей ситуации и в прошлом.

Книга Некрича, и это очень важно с точки зрения научных работников, написана с максималь-ным и весьма добросовестным использованием источников в той мере, в какой это было для него возможно и доступно.

И третье, о чем я хочу сказать, это то, что книга Некрича написана с настоящих гражданских позиций человека, который болеет за свою Родину в любом случае, от объективных ли обстоя-тельств происходят ошибки и непорядки в нашей стране, или от субъективных ошибок руково-дящих деятелей или каких-нибудь других лиц.

В связи с этим мне хочется остановиться на вопросе, который прозвучал в известной мере сакраментально в устах тов. Деборина. Он задал следующий вопрос: Некрич сосредоточивает свое внимание на личности Сталина. Наверное, не один Сталин был виноват во всех бедах, которые постигли нашу Родину в годы войны?

Я думаю, что постановка этого вопроса закономерна, и не только в той плоскости, в которой говорил об этом выступавший передо мной товарищ. А именно: в книжке, мне кажется, написано не только о личной вине Сталина, там говорится о том духе культа личности, который мешал донесению правды до Сталина и который помогал Сталину делать те деяния, которые можно назвать порой преступлением.

Я несколько повторю то, что говорили, может быть, выступавшие перед мной товарищи. Я, конечно, не так осведомлен о том, как писались донесения в Главный штаб или Разведывательное управление. Но мне кажется, об этом сказано и в книге, дело в обстановке культа личности. Начавшись репрессиями, провокациями, он привел к обстановке всеобщего страха, когда, как говорил выступавший передо мной товарищ, человек не мог высказать свое мнение, если оно не совпадало с официальным. А дальше получался порочный круг, против которого, мне кажется, выступает тов. Некрич. Сталину или кому-то из начальников требовались данные, подтверждав-шие какую-то идею, для ее подкрепления, и люди, возможно заблуждавшиеся, выполняли порученное им, стараясь дать информацию только так, как она нужна была Сталину. А информация такого рода, поступавшая к Сталину, убеждала его в том, что он был прав. И это был порочный круг.