Александр Вельтман - Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского
– Помилуйте-с, что ж особенного? – сказал Федор Петрович.
– Как что? В Москве, сударь, таких женихов немного. Да вот, если б только бог дал, вы увидели. Я уж найду случай показать вам. Из благодарности все сделаю!
– Покорнейше благодарю, Василиса Савишна.
– Вперед не благодарите. Там заводить не будут: то сами благородные люди, сами денежки-то считают тысячами. Как живут!.. Да сами, бог дает, увидите. Пора уж мне… Я вам советую скорее съезжать отсюда, да еще и не сказывать «куда, а то Петр Кузьмич… Не извольте ничего пить, чем потчевать будут, – прибавила Василиса Савишна шепотом.
– Нет! – отвечал Федор Петрович, – я сейчас же расплачусь и уеду отсюда.
– И лучше всего! Прощайте, ваше высокоблагородие. Так вы уж к Печкину переедете?
– К Печкину.
– Я буду непременно к вам, если позволите, завтра же, с хлебом-солью, с кренделем: уж так водится.
– Очень много буду обязан.
– Уж как вы меня обязали, что и себя и других в грех не ввели. А все деньги, деньги! Не будь у вас их, Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна и на чин бы не посмотрели. Прощайте, батюшка!
Василиса Савишна, после десяти прощаний, отправилась. Федор Петрович задумался.
– Каковы шутки задумали! – сказал он, наконец. – Меня женить на своей шлюхе-дочке! Уж я бы скорее женился на Доне… будь она не просто мужичка, ей-богу, поехал бы, да и женился! Вот посмотрим, что за невесту предлагает Василиса Савишна?… Эй! Иван!.. найми извозчика переезжать отсюда да кликни хозяина.
Иван вышел и тотчас же опять воротился.
– Девка пришла. Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна, говорит, кланяться приказали и звать к себе кофе пить.
– Скажи, что я уехал.
– А если спросят куда?
– Скажи просто, что не знаю.
– Да ведь я уж сказал, что дома.
– Э, дурак, зачем ты сказал?
– Да кто ж их знал?
– Ну, скажи, что мне некогда; сейчас еду по службе. Эх скверно! Петр Кузьмич сам прибежит.
– Ну, а я скажу ему, что барин уехал.
– Будет он смотреть на тебя! прямо сюда придет.
– Так вы извольте пойти покуда в трактир, где чай пьют.
– В самом деле. Приведи же скорее извозчика да укладывайся.
Федор Петрович оделся и вышел в бильярдную. Иван исполнил его приказание, передал ответ девке, сбежал вниз, нанял извозчика и, воротившись, начал укладываться. Петр Кузьмич действительно прибежал сам.
– Где барин?
– Уехал-с.
– Куда?
– А бог его знает, по службе.
– А ты для чего укладываешься?
– Да едем.
– Куда?
– А бог его знает, верно в полк.
– Как в полк? Да ведь Федор Петрович ожидает здесь отставки?
– Нет, – отвечал равнодушно Иван.
– Ай-ай-ай! Скоро воротится?
– Откуда?
– Да я не знаю, куда барин твой уехал.
– И я не знаю: пошел да сказал: укладывайся скорей!
– Как воротится, попроси его, пожалуйста, ко мне хоть проститься.
– Скажу.
– Не забудь же.
Петр Кузьмич ушел, повторяя про себя: «Что за чудеса!» Между тем Федор Петрович расплатился с хозяином, Иван и шалил чемодан на дрожки и отправился вслед за барином, который велел своему извозчику ехать к Печкину.
Федор Петрович получил уже некоторое понятие о трактирной жизни. Заняв номер в пять рублей в сутки, он вышел в общую залу обедать и слушать, как машина музыку играет[20].
Когда Петр Кузьмич, прибежав домой, рассказал Аграфене Ивановне о неожиданном отъезде Федора Петровича, она пришла в ужас.
– Да ты, мой батюшка, верно, наврал, что у него свои собственные деньги. Верно, он казенные принимал… да еще какой-нибудь игрок, гуляка.
– Помилуй, какие казенные, его собственные: наследство, на двести тысяч билетов.
– Уж что-нибудь да не так; тут какое-нибудь плутовство!
– Что за черт! Надо посмотреть, не фальшивые ли билеты… Что, как фальшивые! Ведь я сам хлопотал о выдаче… Да нет, он у меня не уйдет! Я сам пойду караулить его!
И Петр Кузьмич побежал опять в гостиницу. Но номер уже был пуст.
– Где офицер, который здесь стоял?
– Уехал-с.
Петр Кузьмич воротился, запыхавшись, домой.
– Что?
– Какое-нибудь плутовство! Просто, тайно уехал! черт знает: сегодня заперто присутствие!.. Ах, я дурак! верно, фальшивы «билеты!.. Пропал!.. Постой, где письмо?… ведь Григорий Карпович рекомендовал мне его… верно, подложное… вот… читай!.. верно, подложное!.. Черт ее знает, как поверить руку!..
– Вот тебе, сударь, и жених-богач!.. Хороша и я, ни с того ни с сего, поверь словам твоим, что на дурака напала, протурила от себя Василису Савишну.
А Василиса Савишна легка на помине.
– Здравствуйте, матушка, Аграфена Ивановна!
– Ах, Василиса Савишна! а я только что с мужем говорила о вчерашнем. Он согласен.
– Поздно уже, сударыня; вот ваша роспись приданому, теперь уж этот лист не нужен.
– Послушайте, Василиса Савишна, с чего вы это взяли разводить дело?
– Я? разводить дело? что вы это, Аграфена Ивановна! Сами вы изволили сказать, что вам не по нутру жених; да еще и ни во что поставили мои хлопоты. Вот «вам, сударыня, извольте.
– Полноте, Василиса Савишна, совсем не так было. Я подосадовала только на твое требование. Да после одумалась: конечно, стоит ли расходиться за какую-нибудь дюжину ложек серебряных; пожалуй, хоть и две можно прибавить.
– Теперь уж хоть три прибавляйте.
– Где ж взять, Василиса Савишна, рады бы в рай, да грехи не пускают; и то последнее отдаем. Легко ли: пошить приданое, отсчитать три тысячки, да вам, за хлопоты, рублей сто; а свадьба-то что станет?
– Извините, пятисот не возьму начать снова дело.
– Зачем же начинать снова, Василиса Савишна?
– Как зачем? Просивши от вашего имени пожаловать на вечер, да вдруг обмануть? Ведь я сама хотела заехать за ним; а он напрасно прождал. Да что ж я ему скажу?
– Ах, матушка, да скажи, что заболела, не могла быть.
– Покорно благодарю, болезнь на себя наговорить! Да и в таком-то случае следовало бы послать сказать.
– Вижу, Василиса Савишна, ты думаешь, что уж тебе и за труды ничего не будет? Нет, не такие мы люди: последнее продам, а в долгу не буду. Чтобы ты не сомневалась, вот тебе задаток двадцать пять рублей.
– Покорно благодарю! мотала хвосты по вашим делам, да упустила не сотню какую-нибудь. Вчера прислала за мной Арина Карповна Кубикова, а я, сдуру: некогда теперь, завтра поутру буду. Пришла сегодня, ан уж нашлись дельцы.
– Уж поверь, что не обижу, Василиса Савишна: вот тебе двадцать пять на извозчика, не в счет благодарности.
– Нет, сударыня, Аграфена Ивановна, этим уж дела не поправишь! не стоит и хлопотать.
– Да что ж тебе, Василиса Савишна?
– Через вас потеряла я по малой мере триста.
– Где же взять нам таких денег?… мы сами жалованьем живем.
– Что ж делать! Была охота – даром готова была все делать для вас; охоту отбили – так извините.
– Не обижайте же и нас, Василиса Савишна.
– Сами себя обидели: угодно двести пятьдесят рублев, так и быть, пойду, хоть побои перенесу.
– Что ты это, Василиса Савишна, побойся бога!
– Да уж так, сударыня, ведь вы же говорили сейчас, что и две дюжины ложек ничего не стоит прибавить вам. Так полдюжинки в приданое, а за полторы-то мне сверх ста рублей. Ваши же слова: вам все равно, туда или сюда отдавать.
– Так зови сегодня на чай Бориса Игнатьича; а я уж поговорю с мужем; может быть, он согласится.
– С ним когда угодно разделывайтесь, а со мной теперь же кончим счеты.
– Да неужели ты не веришь?
– Для чего же не верить! Теперь вы пожалуйте мне сто рублев, а после сговора остальные полтораста.
– Как это можно, вперед сто рублей! Бог знает, еще пойдет ли дело.
– Уж об этом не беспокойтесь.
– Ну, так и быть, – сказала, наконец, Аграфена Ивановна, долго жавшись. Раз десять пересчитывала она четыре беленькие бумажки, щупала и терла их, как будто колдовала, чтоб распластать каждую надвое.
IVУстроив одно дело, Василиса Савишна положила деньги в карман и – себе на уме – отправилась устраивать судьбу двух других существ.
«Терять времени нечего», – думала она; по дороге завернула в хлебню, купила большой крендель, усаженный изюмом и осыпанный миндалем, и – прямо к Печкину.
Между тем Федор Петрович на новоселье накушался досыта, наслушался органа вдоволь, пошел в свой номер и ничего лучше не придумал, как успокоиться после дневных забот. Но так как сон не вдруг принял его в свои объятия, то Федор Петрович долго осматривал комнату, в которую привела его судьба.
– Иван!
– Чяво изволите?
– А ведь здесь, брат, получше.
– Да хоть бы и в казармах такая фатера, – сказал Иван, стоя в дверях.
– Мебель-то не хуже полковницкой.
– Мебель знатная!
– Знатная, нечего сказать, – проговорил Федор Петрович, рассматривая молча и с удовольствием мебель. Глаза его, наконец, остановились на одном из стульев, мысли куда-то отправились. Иван постоял у дверей и также отправился в переднюю, присел на диванчике. Скука ужасная взяла Ивана:
