Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы
За дверью, со стороны хозяйских комнат, послышался треск и какое-то глухое рычанье.
– Это у вас что же? – любопытствует торговка.
– Это барин чудит, – спокойно объясняет Агафья. – Верно, вчера у лесничего в карты проигрался. Он всегда так, как проиграется. Потому перед барыней ему стыдно, вот он и оказывает себя.
Рычание приблизилось, сделалось похожим на хриплый лай. Наконец дверь распахнулась, и па пороге показалась озверелая, всклоченная фигура хозяина дома.
– Послать ко мне Ваньку-дармоеда, – залаял он, – я ему покажу, как лошадь без овса оставлять!
Тррах – дверь захлопнулась, и вскочившая Агафья лопочет в пустое пространство:
– Ванюшка хворый лежит!.. Точно так-с! Он за водой ушедши!.. Точно так-с! Сейчас его кликну.
Ванюшка испуганно натягивает сапоги, не попадая в них ногами.
– Господи! – ахает торговка. – Личико-то! Личико-то. Харю-то евонную посмотри!
Ванюшка ринулся во двор.
– Ишь, каким козырем, – ворчала вслед ему Агафья. – На мать и не взглянул. Другой бы земляной поклон сделал. Простите, мол, маменька, что вы меня свиньей на свет родили.
Дверь с треском отворилась, и Ванюшка неестественно скоро вбежал в кухню. Он растерянно оглядывался запухшими глазами и растирал рукой затылок.
– Хым! Хым, – хмыкал он, – на старые-то дрожжи! Очень мне нужно твое место. Я местов сколько угодно найду. Не дорожусь.
– Мати Пресвятая Богородица! – заголосила Агафья. – Прогнал его барин, пьяницу, лежебоку-дармоедину! Куда ж я с ним теперь… За что же он тебя выгнал-то?
– Да, грит, зачем по балам шляюсь и зачем морду изувечил. На козлы, грит, страм посадить, – гнусит Ванюшка, тупо смотря в землю.
Торговка радостно волнуется и суетится, как репортер на пожаре.
– Так зачем же ты дал эдак себя наколотить? – допытывается она. – Нешто можно столько человек на одного? Али уж очень выпивши был на вечеринке-то?
VIВанюшка вдруг быстро-быстро захлопал глазами и, низко оттянув углы распяленного рта, жалобно всхлипнул:
– И нигде я не был… И на вечеринке не был…
– Господи! Наваждение египетское! Так с кем же ты дрался-то?
– И ни с кем не дрался… На земского напоролся!..
– Молчи! – строго цыкнула Агафья. – За эдакие слова знаешь куда?! Что тебе земский – тын аль частокол? Как ты на него напороться мог, дурак ты урожденный.
И она уже занесла было свою карающую длань, но торговка властно остановила ее и, указав на Ванюшку, многозначительно постукала себя пальцем по лбу.
– Ишь ты, – опешила Агафья. – Отец-то покойничек тоже пивал. Только к нему все больше эти, с хвостиками, приходили. А земский нет. Земским его не морочило.
– Вот что, парень, – с деловым тоном начала торговка. – Ты ляг себе да отлежись. Вон матка тебя керосинцем потрет. А уж я твое дело улажу. В ножки поклонишься. Да мне не нужно, я ведь не гонюсь. Без места, стало, не останешься. Земчиха меня сегодня просила, муж-то ейный Егорку-то из-за вора с кучеров прогнал, так вот, значит, не найду ли я ей парня, чтоб за лошадью умел ходить. Я-то ведь еще не знала, что тебя выгонят. А вот теперь пойду да и предоставлю, что ты, мол, желаешь.
Успокоившийся было Ванюшка вдруг дико взвыл и, выпучив в ужасе подбитые синяками глаза, вскочил на ноги.
Бабы шарахнулись в сторону и, подталкивая друг друга, вылетели во двор.
– Не! Тут керосин не поможет, – озабоченно разводя руками, решила торговка. – Беги, матушка, к головихе, у ейной старухи четверговая соль, дай ему с хлебцем понюхать.
Агафья охала и чесала локти.
– Пойтить рассказать, – задумчиво прошептала торговка и, повертев головой, как ворона на подоконнике, пустилась вдоль улицы.
Игра
Старому Берке Идельсону денег за работу не выдали, а велели прийти через час.
Тащиться с Песков на Васильевский и опять через час возвращаться – не было расчета, и Берка решил обождать в скверике.
Сел на скамеечку, осмотрелся кругом.
День был весенний, звонкий, радостный. Молодая трава зеленела, как сукно ломберного стола. Справа у самой дорожки распушился маленький желтый цветочек.
Берка был усталый от бессонной ночи и сердитый, но, взглянув раза два на желтенький цветочек, немножко отмяк.
– Сижу, как дурак, и жду, а денег все равно не заплатят. Будут они платить, когда можно не платить!
Около скамейки играли дети. Два мальчика и девочка. Рыли ямку и обкладывали ее камушками. Работал младший, худенький, черненький мальчик; старший командовал и только изредка, вытянув коротенькую, толстую ногу, утаптывал дно ямки. Девочка была совсем маленькая, сидела на корточках и подавала камушки, изредка лизнув наиболее аппетитные.
Подлетел воробей, попрыгал боком и улетел.
Берка усмехнулся, оттянул вниз углы рта.
«Дети так уж дети, – подумал он, – и природа вообще – чего же вы хотите!»
Ему захотелось принять участие в этом молодом веселом празднике.
Он сдвинул брови и притворно сердитым голосом обратился к детям:
– А кто вам разрешил производить анженерские работы? Я прекрасно вижу, что вы делаете. А разве показано производить анженерские работы? И здесь городское место.
Дети покосились на него и продолжали играть.
– И я знаю, что это не показано. Анженерские работы производить не показано.
Толстый мальчик надулся, покраснел.
– Нам сторож позволил.
Берка обрадовался, что мальчик откликнулся. Эге! Игра таки завязалась.
– Сторо-ож? Ну, так не много ваш сторож понимает. И какой у него образовательный ценз? Уж там, где на еврея три процента, там на сторожа ни одного нет.
Маленькая девочка, втянув голову в плечи, заковыляла через дорожку, уткнула голову в нянькин передник и громко заревела.
Берка подмигнул мальчикам.
– Разве показано? Начальство узнает – беда будет. Каторжные работы. Сибирь.
Толстый мальчик засопел носом, взял брата за руку и пошел к няньке.
Берка встал за ними.
Нянька сморкала девочку и ворчала:
– Чего надо? Чего к детям приметываешься?
Но Берка уже разыгрался вовсю.
– Разве показано производить анженерские работы? – подмигивал он няньке. – Это не показано.
– Нам сторож позволил, – заревел вдруг толстый мальчик.
– Сторо-ож? И где его ценз?
Берка подмигнул желтенькому цветочку.
– Господи помилуй! – удивлялась нянька. – Никогда того не было! Уж ребенок не смей песком играть! Указчик какой выискался! Скажите пожалуйста! Никогда никто не запрещал…
Подошел сторож.
– Что случилось? Вам, господин, чего надоть?
– Помилуй Бог! Дети, так они дети. Разве показано анженерские работы на городском месте! Не показано.
Он подмигнул сторожу.
– Ты чего мигаешь? – озлился сторож. – Ты мне не смей мигать. Я тебе так помигаю…
Берка слегка опешил, но, взглянув на желтенький цветочек, сейчас же понял, что сторож шутит.
– Я мигаю? И зачем бы я имел мигать, когда мне известны законы военной империи.
– К детям приметывается! Никому от него покою нету… Рад со свету сжить… – пела нянька. – Говорят ему: сторож позволил. Нет, все ему мало. Сторож, вишь, не начальство.
– Вот как! – сказал сторож. – Ну, ладно же. Я ему покажу, кто здесь начальство.
Он подошел к решетке и свистнул. Берка смотрел на приближающихся к нему городового и дворника и говорил:
– Куды это они идут – несчастный служащий народ? Может, облава на какого мошенника? Только извините, господин сторож, я уже пойду, мне уже некогда. Поигрался себе с детьми, а теперь должен идти на печальное дело. Ну… и почему вы меня держите за локоть? Господин сторож! Почему?
Семейный аккорд
В столовой, около весело потрескивающего камина, сидит вся семья.
Отец, медленно ворочая языком, рассказывает свои неприятные дела.
– А он мне говорит: «Если вы, Иван Матвеевич, берете отпуск теперь, то что же вы будете делать в марте месяце? Что, говорит, вы будете делать тогда, если вы берете отпуск теперь?» Это он мне говорит, что, значит, почему я…
– Я дала задаток за пальто, – отвечает ему жена, шлепая пасьянс, – и они должны сегодня пальто прислать. Не поспеть же мне завтра по магазинам болтаться, когда я утром на вокзал еду. Это надо понимать. Это каждый дурак поймет. Вот выйдет пасьянс, значит, сейчас привезут.
– И если я теперь не поеду, – продолжает отец, – то, имея в виду март месяц…
Дочка моет чайные ложки и говорит, поворачивая голову к буфету:
– С одной черной шляпой всю зиму! Покорно благодарю. Я знаю, вы скажете, что еще прошлогодняя есть. В вас никогда не было справедливости…
– Десятка, пятерка, валет… Вот, зачем пятерка! Не будь пятерки, – валет на десятку, и вышло бы. Не может быть, чтоб они, зная, что я уезжаю, и, опять-таки, получивши задаток…