Камиль Яшен - Xамза
- Какие тайны?
Но Алиджан, не отвечая, поднял голову, прислушиваясь к чему-то.
- Кажется, твой отец ищет тебя...
- Ой, совсем забыла! - всплеснула руками Санобар. - Я же несла ему обед!
Из-за уступа скалы послышался голос Шадмана:
- Санобар! Эй, Санобар!.. Куда ты запропастилась, доченька?
Старик уже привык к тому, что, как только солнце оседлает вершину горы Букан, дочь приносит ему еду в поле, которое было расположено неподалеку. И теперь, решив, что Санобар, очевидно, задержалась по хозяйству, сам шел ей навстречу.
- Папа идет сюда, - испуганно сказала девушка, - что будем делать?
- Ничего не будем делать, - ответил Алиджан. - Подождем его здесь. Заодно и поговорим обо всем.
К водопаду вышел Шадман. Увидев дочь, остановился как вкопанный.
- Что это такое?! Стоишь с открытым лицом рядом с чужим мужчиной! Где твой стыд?
Алиджан сделал шаг вперед.
- Не упрекайте ее. Это я виноват. Мы немного разговорились. Если бы вы позволили, то я...
Но Шадман так свирепо посмотрел на йигита, что слова сами застряли у Алиджана в горле. Он опустил голову и носком сапога стал разравнивать землю перед собой. Санобар стояла, закрыв лицо чимматом.
- Здесь рядом находится гробница святого Али Шахимардана, нашего великого святого! - закричал Шадман. - А ты, без всякого почтения к его святому духу, говорил тут, наверное, разные грешные слова моей дочери!..
Шадман схватил дочь за руку и дернул к себе.
- А ну, шагай за мной!
- Шадман-ака! Атаджан! - метнулся к нему Алиджан.
- Не становись преградой на моем пути, парень, не то плохо тебе будет. Прочь с дороги!
Упорно умолял Алиджан выслушать его, но Шадман тащил дочь за собой до самого кишлака, то и дело дергая ее за руку.
Гнев ослепил его.
Когда они вошли в дом, Шадман заговорил таким голосом, что Санобар стало страшно:
- Ты потеряла стыд! Как ты могла стоять лицом к лицу с чужим мужчиной и разговаривать с ним?
Санобар ничего не понимала. Почему так разгневался отец?
Что произошло? Что случилось?
И в самом деле, Шадман всегда любил Алиджана, как родного сына, уважал его, хвалил, а если Алиджану случалось заходить к ним, то и не знал, куда посадить его, говорил ласково "сынок мой", "верблюжонок мой". Сегодняшнее поведение Шадмана было прямо-таки необъяснимым.
Особенно задели Санобар слова "чужой мужчина". Как это вдруг может стать чужим человек, который еще совсем недавно был самым близким отцу, а для нее, Санобар, самым добрым, самым заботливым, самым ласковым? Она и сейчас верит ему больше, чем кому-либо на свете. Нет, он не чужой, ведь он навеки собирается связать свою судьбу с ее судьбой. Разве отец не знал об этом? Знал, чувствовал, понимал. Сколько раз видел он их, когда они стояли вместе и разговаривали. В такие минуты он обычно хмурился и, только делая вид, что ничего не замечает, шел себе дальше. Да и то сказать, между ними никогда и ничего не происходило такого, что могло бы внушать опасения.
За какие-то секунды Санобар подумала обо всем этом, и в сердце ее поднялся протест против несправедливости отца. От обиды, переполнившей душу, она горько заплакала и, глядя на отца, сказала сквозь слезы:
- Атаджан, вы можете ни о чем не беспокоиться. Вам за меня не придется краснеть. Будь Алиджан мне чужой, вы могли бы ругать меня как вам угодно, и я не обиделась бы на вас за это... Ну почему Алиджан должен быть чужим для нас с вами?
Ведь мы же с ним вместе выросли на ваших глазах. Скажите, есть ли в этом мире люди более близкие для меня, чем вы и он?
Слова дочери смутили Шадмана. Поостыв дома в своем гневе, он взял в горсть бороду и задумался. Что можно было возразить?
Дочь права, Алиджан чистый душой, трудолюбивый йигит, не ведающий хитрости и злого умысла. Понимая, что нельзя промолчать, Шадман заговорил тихо, спокойно, гладя дочь заскорузлой рукой по черным косичкам:
- Алиджан хороший йигит. Он сын моего друга. Но он сирота. Дома одни жалкие пожитки - ни братьев, ни родни, которые могли бы помочь при случае. Словом, одни свои руки у него, больше ничего. А я тоже не из состоятельных. Денег у меня никаких, чтобы думать о чем-нибудь, кроме куска хлеба... Если я выдам тебя замуж за Алиджана, то проживешь весь свой век, жалуясь на нужду и горе. Но дело не только в этом. Вы теперь уже не дети, а взрослые... Как бы шайтан не попутал вас. Боже упаси дожить мне до такого дня... Так что если я забочусь о тебе, то это только для твоей же пользы, доченька. Молодость, говорят, пора озорства. Многое вашему уму недоступно еще... Ну, а ко всему прочему, не такое сейчас время, чтобы думать о свадьбах.
Время беспокойное. Плохих людей слишком много. Сама, наверное, слышала, что в народе ходят разные слухи. Говорят, будут созданы какие-то колхозы... Земля, скот, еда - все будет общее. Супружество по шариату отменят, все мужья и жены будут спать под одним общим одеялом...- Лучше не говорить больше об этом... И твой Алиджан, если хочешь знать, находится на побегушках у людей, которые замышляют все это. Как бы ко дню светопреставления не пришли мы, обремененные слишком тяжкими грехами. Нам надо предстать перед создателем с чистой душой.
О колхозах Санобар слышала от Алиджана. Он говорил, что на землях, отобранных у баев, будут вместе работать дехкане, все будут равны, людей не станут больше делить на бедняков и богатых, ибо никто не будет пользоваться чужим трудом. Санобар не хотела бы возражать отцу, но и слушать его наивные рассуждения о колхозах она тоже молча не могла.
- Колхоз - это вовсе не то, о чем вы говорите, атаджан. Все эти глупые слухи о колхозах распространяют ваши шейхи.
- Не смей трогать шейхов, несмышленая! Надо тысячу раз благодарить небо за то, что у нас есть святой мазар и всесильный наставник шейх Исмаил! Если он не даст своего благословения, никто не сможет достигнуть желанной цели. Этот человек - посланник всевышнего на земле.
- А мы с Алиджаном достигнем, мы вообще не будем жить здесь, около мазара, - сказала Санобар, осмелев. - Мы поедем учиться в город...
- Что, что? - с изумлением спросил Шадман.
- Мы будем работать и учиться. Я буду певицей...
- Кто будет певицей?
Словно гора упала на голову Шадмана, его придавило, глаза сузились, он страшно побледнел. "О, боже всесильный, помоги же!"
С каким-то непонятным чувством, будто нехотя, замахнулся он было на дочь, но, не посмев ударить, тихо опустил руку. И, как бы застыдившись самого себя, вышел из дома.
Шадман-ходжа, с тех пор, как помнил себя, жил на грани нищеты. Участь бедняка, обездоленного горемыки испытал он сполна. За какую только работу не брался, а облегчения все не было. Его жена, Хаджар-биби, вечно ходила по чужим домам - подметала дворы, стирала. Но и это не приносило семье никакого облегчения.
Поэтому и решился однажды Шадман сделать то, чего долго избегал, приложил палец к векселю и взял деньги в долг. И попал в западню, из которой выхода не было вот уже много лет.
Затем пришли болезни. Какой-то неведомый недуг поразил Хаджар-биби, она слегла и подняться уже не смогла. Затем начало косить детей. За какие-то считанные месяцы из пятерых детей осталась в живых только дочь Санобар. А долгов он нажил за это время четыреста рублей.
Бай, у которого он взял деньги, продал вексель Шадмана шейху Исмаилу. И Шадман в полном смысле этого слова стал рабом гробницы святого Али. Целых пятнадцать лет работал уже Шадман на вакуфных землях мазара. Но за эти пятнадцать лет он не нажил даже пятнадцати грошей.
Когда Хаджар-биби покинула этот мир, Санобар было только шесть лет. Шадман, потеряв четырех детей и оставшись только с одной дочерью, не привел в дом мачеху. Он растил Санобар один, заменяя ей мать. И Санобар делила с отцом все горести и лишения жизни.
И все-таки отец не смог удержать дочь в мире тех понятий, к которым был привержен сам. Осуществление всех своих надежд Шадман связывал со светопреставлением. Он жил мечтой о том, что за все страдания, которые пришлось вынести ему в этом мире, он будет вознагражден сторицей в раю и там насладится всеми радостями. Он верил в это. Радужные надежды на сладостное житье после светопреставления да единственная дочь - вот и все, что у него было.
Стада коров, отары овец, которыми владел шейх Исмаил, пятьсот танапов вакуфных земель - все это хозяйство держалось на двенадцати батраках. И самым послушным, самым прилежным и исполнительным из них был Шадман. Он работал больше, ибо искренне верил в то, что своей преданностью мазару обеспечит себе загробное блаженство. И вот теперь его единственная дочь своими кощунственными поступками и словами намерена опозорить его и лишить права на вечное счастье на том свете.
Чем больше Шадман думал обо всем этом, тем сильнее гнев сотрясал все его существо. Перед глазами у него потемнело, он чуть было не лишился чувств. Неужто вся его преданнейшая служба аллаху будет унесена водой? Страх обуял его. В голове не умещалась мысль о том, что его дочь, которую он выкормил со своих рук, теперь восстала против него. Уж не попутала ли его Санобар нечистая сила? И если это так, то ее надо спасать от наваждения шайтана. Кто может сделать это? Кто может спасти родную и единственную дочь?
