Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
Но Васька службу нёс исправно, на глаза не лез, не дерзил. И по виду его не угадаешь: носит аль не носит в душе зло. От этих Отласов всего можно ждать. С утра кроткие, хоть ноги о них вытирай, к обеду вдруг хмарь на лицо накатится.
Один Григорий до конца ясен: тих, добр, видно, и за Марьяну простил. «Голубь!» – хлюпал растроганно приказной, вытирая часто набегавшую слезу. Не чаял выжить, а Григорий поставил на ноги. На свою беду поставил. С Марьяны всё едино спросится. Вон до какого изуверства дошла: начального человека заживо ошпарила.
Вспоминая тот случай в бане, приказной впадал в ярость. Но более всего распаляло гнев, что изувечен-то он, видно, навеки!
«Постой ужо!» – мысленно грозил он Марьяне.
А та, ни о чём не догадываясь, бегала с Мином на лыжах, охотилась, собирала на сопках камни. Жизнь здешняя ей пришлась по нутру. Если б только не случай с Семёном.
«Не простит он мне, – задумывалась порой, тревожась не столько за себя, сколько за мужа. – Как бы на Грише не отыгрался...» Но стоило ей выйти за пределы острога, тревоги тотчас забывались.
Неделями рыскали с отцом по округе, строили себе зимовье, пока не явились туда присланные Чировым казаки.
Поправившись, приказной начал сводить счёты. Для начала отослал подальше Ваську. Силком приволок в острог Марьяну, велел запереть её всё в той же бане.
- Сотворяю с тобой то же, что и ты со мной сотворила! – Но в баню (откуда и сила взялась!) ворвался Григорий. – Или с им!,- предложил выбор приказной.
- Такова-то твоя благодарность! – вырываясь из рук дворовых, кричал Григорий и топал ногами на приказного. Марьяна никогда доселе не видела его в такой ярости. – Отпусти жёнку мою, злыдень! Отпусти! Не то в жабу оборочу! – и уставился на Семёна замораживающим взглядом, что-то зашептал.
– Не моги, Гришка! Не губи, Христа ради! – вскричал перепуганный приказной, которому и впрямь показалось, что он покрывается пупырчатой жабьей кожей.
А Григорий не сводил с него страшного взора, и даже Марьяна поверила, что он в состоянии обратить приказного в любую нечисть.
– Обороти его, Гриня, обороти, чтоб не прокудил боле, – советовала она мужу, нагнетая на приказного ещё больший страх.
Тот завизжал, замахал руками.
– Да не страшись ты их! Врут больше, – успокаивала стряпуха Кузьминишна, загораживая своей широкой спиной приказного. – Пушшай меня обратят... не боюся.
– Ты и впрямь страшней жабы, – рассмеялась Марьяна, освобождаясь от пут. – Айда, Гриня.
– Погодь, – остановил приказной Григория. – Здесь останешься. А ты ступай – велел он Марьяне.
Григория заперли в бане, где только что сидела Марьяна.
Утром баня загорелась, Семёнова дворня не слишком спешила тушить пожар. Все бегали, суетились, кричали, однако начали заливать огонь, только когда рухнула кровля.
Марьяна рвала на себе волосы, кричала, но к пожарищу её не допускали.
- Колдун, он огню не поддастся, – ухмылялся старый казак, ухаживающий за коровой. Дворовые хихикали, подталкивали друг дружку локтями.
Казак старый, поддёрнув штаны, обмахнул двуперстием лоб и полез на пепелище. Вороша золу и угли, старательно искал Григорьевы останки. Марьяна глядела на него обезумевшими глазами и уж не рвалась, лишь обвисая в чьих-то руках, кусала обескровленные губы.
– Спрос учиню! – для вида сторожился приказной. – Дознаюсь, кто жёг – милости не ждите! Запор-рррюю!
– Так, батюшко мой, истинно так! – кивала Кузьминишна, подложившая ночью под все четыре угла бересты и соломы. Сама же бросила туда по шабале раскалённых углей.
Приказной грозил, бранился – он да стряпуха знали, кто поджёг, – но тотчас осёкся, онемел от ужаса, когда казак, тщательно перерывший всё пепелище, истово крестился и с испугом проговорил:
– Видать, святой был Григорий-то! Вознёсся... единой косточки нету.
Он спешно выбрался с пепелища, трясущимися губами зашептал молитву. Глаза, скрытые морщинистыми веками, лукаво смеялись, словно радовался старик, что в огне этом сгорела простая и чистая душа.
Челядь как ветром сдуло. Лишь ребятишки бесстрашно носились по двору, блажили:
– Колдун сгорел! Колдун сгорел!
– Не колдун, а святой, – поправил их старый казак, огрев одного для острастки палкой.
Марьяна, вырвавшись из рук сторожей, вскочила на осёдланного для приказного коня, гикнула и ускакала прочь. За нею никто не гнался.
Страх поселился в подворье. Приказной заперся у себя в горенке, велел запалить все свечи и открыл псалтырь.
10Григорий мысленно простился с Марьяной, с Мином, со своей роднёй. Лежал теперь, вспоминая лесной пожар в скиту. Интересно, что думали те, кто сгорел вместе с Ионой? «Сгорел?!» – он вдруг спохватился. – Пошто сгорел-то? Мне иная смерть суждена».
Иная тоже была не слаще.
А что за пределами земного? Жизнь или небытие?
