Зинаида Гиппиус - Том 4. Лунные муравьи
Руся. Мы должны нашу жизнь и наши отношения к старым сами решать, сами разумно вести.
Петя (басом). У многих положения тяжелые, по-разному. Даже как бы безвыходные. Кто в гимназиях и с родителями интеллигентными – что ни говори, легче.
Руся. Вздор, вздор! Вы, Петя, зато уже на своих ногах, вам ничего силой не навязывают, вам не надо выкручиваться. Работы много в переплетной, да я бы рада. И у всех у нас по горло работы, время не ждет.
Володя. Так жизнь перековеркали, что вот ни за что на свои ноги вовремя не стать! Нам уж скоро совсем пора, люди же теперь скорее растут, а поди-ка, стань! На чужой счет живем. Вывертывайся, как знаешь. А женщинам еще труднее. Хоть замуж выходи.
Сережа. Это ничего, ничего! То есть плохо, конечно, а только надо с данным считаться, с настоящим, для будущего-то. Считаться так, чтобы пользоваться, пока нельзя иначе. Выбирать нужное. Ну, чтобы замуж – это надо очень большую силу. И случай особенный, иначе совсем на ноги не станешь. Хотя прежде, в 60-х годах, вы знаете, бывало: выходили барышни замуж нарочно, чтобы ехать учиться. Это вроде же. Но я говорю только, что надо считаться и выкручиваться, и это ничего, худого никому не будет.
Финочка. Я не понимаю. Ведь мы все-таки еще очень молодые. Отчего времени нет? Надо учиться, да время же есть?
Сережа. Совсем нету времени!
Маруся. Мы бы рады, а нету! Мы еще не зрелые, мы и спешим, такими нельзя жить. Вы слышали, теперь люди скорее растут. Нам очень скоро – пора.
Лида. Хуже будет, если мы не успеем…
Вера. И так незрелыми… вдруг придется?
Андрей. Стриндберг прав, незрелыми нельзя; все прежние молодые, – те сразу себя умнее всех чувствовали, а мы совсем новые молодые, мы себя сознаем…
Володя. Да, ужасно странно, что все прежние поколения непременно все ту же ошибку повторяли. На это опираются сторонники мирового круговращения.
Маруся. Отчасти потому, может быть, что наука была в зачаточном состоянии?
Нике. Ну, вряд ли потому. Но, конечно, идея творческой эволюции не была еще воспринята человеческим сознанием вообще. И значение истории, и ее движение, ускоряющееся подобно летящему камню, начинаем понимать – мы первые. Надо спешить…
Финочка (растерянно). Нет, я не понимаю… То есть да, спешить надо, но если мы не готовы…
Сережа (кричит). В том-то и беда! Мы будем не готовы, – кто же будет жить? Ведь скоро некому жить!
Руся. Некому, некому! Старые и усидят поневоле, все вконец перепортят; мало сейчас напорчено, и так трудно будет.
Финочка. А… те молодые? Ведь есть старше нас. Я не знаю… Но ведь считается…
Нике (перебивая). Это уже известно. Те у нас тоже старые. Они совсем не могут жить. У них уже была своя история, своя, – понимаете? Свое какое-то прошлое, и неудачное. Они не вышли. А мы свежие. Для нас все – не наша история, а вообще история, для изучения, – а не для увлечения.
Руся. Ах, ты непонятно! Фина, у меня брать студент, ты его видела, они же известны! Они все дряхлые или больные. Уж чем-то своим поувлекались, слабо, и бросили. И теперь они или уж ничем, – так поживают, ничем не интересуются, – или убивают себя.
Андрей. Да на узком примере – и то ясно. На литературе. Они своих разных писателей переживали, ну там Андреева, что ли, или как его? который «Санина»- написал? А для нас и эти, и Писемский, и Белинский, и Бенедиктов – все в одном плане, в историческом. Для изучения. Нам все видно.
Дядя Мика. Простите, я в скобках. Нельзя сказать чтобы и вы страдали отсутствием самонадеянности.
Руся. Это уж, дядя, необходимо! Мы, дядя, в свои силы верим! Мы не виноваты, что старые-молодые такие, в бессилии и в невежестве.
Сережа. Они в щель истории попали, с них нельзя требовать. Самые старые, папы и мамы, лучше. От них можно брать нужное, как из книг.
Володя. Только самим брать, а чтобы они не навязывали.
Руся. Да, надо очень быть настороже. За то им и своего не навязывать. С милосердием относиться.
Финочка. С милосердием?
Руся. Да, да, без всякого эгоизма. Пусть они будут, какие хотят, поступают, как думают лучше. В своих личных делах, конечно, не в общих. Для себя. Чтобы только не впутывались в наше, в общее, в чужое…
Сережа. Это про честно-старых верно. А с этими, с молодыми-старыми, – мы и не столкнемся!
Нике. Да, они так пройдут. Мой брат очень вопросом пола увлекался. А теперь вовсе ему все равно. Поживает. Думает, так и надо. Ничего не знает. Две недели тому назад у него товарищ застрелился. От настроений. Тоже ничего не знал.
Лида. Я хотела бы сказать насчет одного вопроса…
Володя. Если насчет пола, то не надо. Мы это пока оставляем. Семья у нас – мы все, а пол – пока не надо.
Голоса. Да, не надо! Это мы после! Тут тоже надо знать.
Лида. А если я влюблена? Впрочем, я хотела про другое…
Руся. Да мы все влюблены! Вот странно! Кто же из нас не влюблен? Но это ничему не мешает. При чем тут сейчас же разбиранье вопросов пола? Я тоже нахожу, что нам с этим рано. Углубимся, все равно не решим, другое пропустим… Даже нездорово.
Нике. Конечно, влюбленным быть можно без всяких решений. Что же касается… Уж поднималось это, уж положили в общем: относительно пола, в физиологическом смысле, – для нас выгоднее воздержание.
Петя (басом). Да это конечно. Гигиена и все прочее. А живешь среди скотов, так того больше отвращает.
Борис (волнуясь). Вы и по возрасту подходите… А мне двадцать третий год. Я знаю, Зеленое Кольцо не по возрасту цифровому, а по складу главное… Я во всем прочем к вам подхожу, а только жизнь такая случилась… Я уж был не чистый…
Сережа. Это же ничего, Борис, мы уже говорили. Мало ли что случалось. А если вы теперь так влюбитесь, что захотите жениться, – что ж худого? У нас в общих-то чертах ведь все на первое время выяснено, вы знаете.
Лида. Я вовсе и не о поле хотела… Насчет влюбления это я так, кстати. А я про самоубийство…
Руся. Опять про самоубийство?
Лида (обиженно). Нисколько не опять. Я тогда молчала, когда говорили про тех молодых, которые старые, что они себя убивают. А по-моему, это и среди нас есть, то есть желание иногда.
Финочка. Ах, правда! Иногда тяжело, тяжело, все мерзко, думаешь, лучше не жить, вернее. (Смешавшись.) Я ведь все одна… И ничего не знаю… И худо мне жить, противно, вообще…
Лида. А мне ничего себе жить. Только вчера шла из гимназии домой по лестнице, уж темновато, и вдруг гляжу в пролет, и вдруг так хочу броситься. Чтобы не жить. И, главное, совсем беспричинно.
Дядя Мика (с дивана). Можно мне вам справочку?
Нике, Сережа. Раскрывайся книга! Говорите, дядя!
Дядя Мика. У вас же признавалось вероятие теории Мечникова насчет физических причин пессимизма у людей незрелых. Мечников говорит о фауне кишечника. А недавно – еще исследователь открыл возможность давления одних мозговых клеточек на другие в незрелом организме… Словом, те же физические причины. Так что и желание умереть – чисто физическое.
Руся (подхватывает). Да, да! Если душа пустая, старая и слабая, так с физикой и нечем бороться. А молодой душе не страшно. Вот Финочка жива. И Лида в пролет не бросилась.
Лида. И не брошусь ни за что.
Финочка (с волнением). Как же поручиться? Я не могу поручиться. Кругом все несчастные, злые, гадкие… И все не устроено. И я все одна, точно на всем свете одна. Кого люблю, того нет. И не знаю, куда себя девать, и кому я нужна, уж не помню, на что и себе то нужна, и что мне по правде лучше делать. Сделаю что-нибудь, не стерплю, кажется – нельзя иначе, – а выходит… ничего не выходит. Помочь никому не могу… И мне ведь тоже никто, никто… Я же не виновата, что я совсем одна и ничего не знаю…
Почти все давно не сидят на местах. Теперь Финочку окружили. Бойкая Руся ее поцеловала.
Нике. Нисколько вы уж не одна.
Сережа. Вы теперь навсегда с нами.
Володя. Она и была наша же, как мы.
Руся. Мы еще многого не знаем, не умеем со многим справиться. Ты забудешь, а потом вспомнишь, что есть Зеленое Кольцо, значит – не одна. Зеленое Кольцо про своих вместе решает. Ты, главное, не бойся.
Дядя Мика. Ну вот, сговорились. Я очень рад.
Финочка. Ах, дядя Мика! Мне вдруг стало весело! Какой вы, дядя Мика, добрый.
