Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
«Надо догнать, разобраться, помочь», – мелькнуло в голове у Ани, и она, машинально запоминая дорогу, помчалась вслед странной девочке.
С каждым шагом лес смыкал деревья, становясь гуще. Ровные стволы сосняка разбавились мелким ольшаником, окружавшим живописные обломки серых скал. Надёнка словно испарилась в пряном воздухе, густо пахнущем багульником. Еле слышно шлёпнул по мху камешек, свалившийся со скалы, но Аня успела уловить направление звука. Это там.
Протиснувшись боком между двух кусков острой скалы, она увидела промятую стёжку.
Торопливый шаг то и дело сбивался на бег, и после нескольких десятков метров ноги вынесли Аню к круглому озерцу с тёмной водой, обтекающей чёрный берег илистых наслоений. Качнув яркую зелень мелкой ряски, прыгнула из-под ноги лягушка, вокруг лица запорхали бабочки-капустницы. От приозерного берега веяло покоем, безмятежностью и благодатью.
Сама мысль о том, что где-то здесь небольшая девочка держит на цепи родную мать, казалась абсурдной. Тем не менее шорох из щели внизу скалы подсказывал, что там есть живое существо. Чёрная расщелина таила неизвестность и, может быть, опасность, но Аня уже не могла сдержать любопытство. Высотой отверстие достигало уровня чуть больше метра, и, чтобы туда влезть, пришлось встать на колени. Стукнувшись макушкой о камень, Аня вползла во тьму пещеры, и тотчас в глаза ударил голубоватый свет электрического фонарика, стоящего на широком пне, покрытом салфеткой.
– Надя! Ты здесь? – Анин голос дрогнул, а глаза принялись искать хозяев пещеры.
– Мы тут, – донёсся из глубины негромкий женский голос, – идите сюда.
Подняв голову, Аня увидела, что пещера высока, просторна и обитаема, если не сказать, уютна.
Чистый светлый песок застелен домоткаными половиками, около пня-стола с фонариком притулились чурки для сидения, а у стены – низкий топчан, на котором сидели две полутёмные фигуры женщины и девочки. Матери и дочери.
Хотя Анин взгляд сперва наткнулся на цепь, приковавшую Надюшкину мать, поразило её другое: полукруглая ниша в правой стене, в глубине которой, отсвечивая золотым нимбом, висела метровая икона Спаса Нерукотворного явно древнего письма.
В отражённом свете фонаря глаза Спасителя казались живыми и ясными, а нарисованное белилами полотно плата трепетало, как на ветру.
С благоговением перекрестясь, Аня обратилась к хозяйкам, не смея говорить вслух, словно находилась в храме:
– Откуда такая чудесная икона?
Певуче откликнувшийся женский голос звучал простотой и приветливостью:
– Прежде здесь жил святой старец. Местные называли его Фомой Тёмногрязским. По названию озерца – «Тёмные грязи». Икону угодник писал. И стену он разрисовал, – она указала на стену, покрытую изображениями рыб, символизирующих Христа.
Раздался металлический звон, и Надина мать поднялась во весь рост, делая рукой приглашающий жест присесть к столу.
На щиколотке женщины Аня увидела толстую цепь, скреплённую обыкновенным замком из хозмага. Такой замок висел у них в Змеевке на сарае и легко отпирался простым гвоздиком, согнутым крючком. Другой конец цепи шёл в стену, где был прочно приклёпан огромным железным костылём.
Видя, что никого спасать не надо, и Надя с мамой общаются мирно, Аня хотела спросить, что означает цепь на ноге, но не знала, как задать вопрос, чтобы никого не обидеть.
Хозяйка угадала слова, вертящиеся у гостьи на языке. Спокойно присев за пень, она растёрла ладонью следы от кандалов и попросила:
– Надюша, угости нас хлебушком.
Проворно вскочив, девчонка отломила от буханки ситного три краюхи и разделила их между всеми.
– Берите, не стесняйтесь, другой еды у нас нет. Кстати, меня звать Ольга.
– Очень приятно, я Аня.
Отказаться от хлеба было неловко, и Аня, поблагодарив, надкусила свежую мякоть ещё пахнувшую печью.
– Вы, верно, удивляетесь тому, что видите? Это я сама попросила дочь меня приковать в пещере. Здесь многие так делают.
– Но зачем? – вырвалось у Ани.
– Зачем? Вам, наверное, не понять. Вы такая… – она запнулась, подбирая слово, – …благополучная. Но всё же расскажу. Кто знает, что в жизни пригодится. Как говорят, человек предполагает, а Бог располагает.
Яркий свет электрического фонарика вблизи лица собеседницы безжалостно высветил резкие морщины у губ и острый подбородок, как у Надюши. Когда женщина повернула голову, Аня едва сдержалась от восклицания – по тонкой шее наверх, к уху, ползла отвратительная зелёная ящерица.
– У вас… – хотела предупредить Аня, но тут же поняла, что рептилия не живая, а наколотая умелой рукой татуировщика.
– Нравится? – усмехнулась одними губами Ольга и сощурила глаза, превратив их в щёлки.
Поколебавшись, Аня решила не хитрить и честно призналась:
– Нет.
– А мне нравится. Точнее, нравилась. Ещё совсем недавно.
Ольга попробовала заложить ногу за ногу, но цепь тяжёлой массой опутала коленку, и, оставив попытки сесть поудобнее, женщина сложила руки на коленях, как школьница перед учителем.
– Сколько себя помню, я всегда хотела свободы. Свободы и денег, чтобы жить, ни о чём не задумываясь и ни в чём себе не отказывая. Мой отец был бывшим комсомольским работником или что называется «новым русским». Ну а я – избалованной дочкой без тормозов. Ольга заметила, что Аня покосилась на Надю, смирно сидевшую на прежнем месте, и пояснила: – Я от дочки ничего не скрываю, да если бы и захотела – не смогла бы, это ведь она меня из могилы вытащила. Да, да, из самой что ни на есть настоящей могилы на сельском кладбище.
С каждой минутой беседа становилась интереснее и загадочнее. Откровенность Ольги к незнакомому человеку поражала, и Аня предположила, что женщина вдоволь намолчалась в своём затворе.
– Я выключу фонарь. Надо беречь аккумуляторы.
Ольгин палец лёг на кнопку и электрический свет потух, а на икону в нише упал луч света из невидимого отверстия в скале.
Она продолжила:
– Родители моим воспитанием особо не занимались: мама целыми днями гуляла по магазинам, папа пропадал на работе, возникая лишь для того, чтоб оставить нам денег и снова исчезнуть. С первого класса я имела всё, что захочу, а к окончанию школы самым интересным занятием в жизни мне показались тусовки. Ими я занялась взахлёб. Это так увлекательно: потихоньку узнавать, кто в чём придёт на вечеринку, и нацепить такой наряд, что мужчины ахнут, а подруги забьются в истерике. Но скоро тусовки приелись: каждый день видишь одни и те же лица, чаще пьяные, слюнявые, искажённые чувством собственной исключительности. Одна известная телеведущая, например, обожала тайком плевать в бокалы с виски, а потом заливисто хохотала, объявляя о своей уловке. И, что самое интересное, никто не возражал. Потерпевшие веселились вместе с ней и придумывали новые забавы. Певец Викулов хвастался, что он гоняет по городу на
