Сказка о серебряных щипчиках - Акрам Айлисли
— Чего раскорячилась?! Ну? Сядь как следует!
— Ты что?.. — Гюльзар непонимающе уставилась на женщину, позы не переменила, хотя сидела и впрямь нехорошо.
— Срамница, чтоб тебе пусто было! — Тетя Шейда плюнула. — Нисколечко стыда не осталось!
— А что? — лениво спросила Гюльзар, по-прежнему не меняя позы. — Чего-нибудь видно, да?..
— Юбку поправь, дурища! Хоть бы парнишки посовестилась!
Гюльзар как-то устало глянула на Теймура, перевела взгляд на женщин.
— Эх! — сказала она, натягивая юбку на колени. Больше она ничего не сказала.
Теймур подбежал, взял свою книжку. Женщины уже перестали хихикать, и, когда они перестали, тетя Шейда сказала:
— Это все Джемшидов! Его рук дело. Он, богохульник, все эти книжки пишет!
И БЫЛА ТАКАЯ ТЕТЯ БЕЯЗ…
У тети Беяз было три сына, дочка и две козы. И как-то утром эта самая тетя Беяз пасла на холме над арыком своих двух коз.
Это был тот самый арык, что течет во двор к Джемшидову, Тот самый арык, для очистки которого учитель Мурсал каждую весну, составив список, собирал по тридцать — пятьдесят рублей со двора. Тот самый арык, на очистку которого он каждую весну вносил за Джемшидова деньги, а потом краснел, сидя у Джемшидова в гостях.
А вот тетя Беяз была уже не та тетя Беяз. Потому что однажды она вдруг собралась и уехала в Сумгаит к сыновьям. Вернулась она оттуда «не в себе». «Не в себе» заключалось в том, что, вернувшись из Сумгаита, тетя Беяз стала говорить своим козам очень странные вещи. Тетя Беяз так говорила своим козам:
— Где мои сыновья? Где они: Ахмет, Акбер, Акрам?! Где мои сыновья? — кричала она и сразу же начинала ругать войну, а потом профессора Джемшидова, хотя с войны прошло уже больше десяти лет, а в том, что сыновья тети Беяз уехали в Сумгаит, Джемшидов не повинен был ни сном, ни духом. — Молнии в небе вспыхнут! — говорила тетя Беяз своим козам. — Огонь горящий с неба посыплется!.. — И так она это говорила — просто волосы дыбом.
Она сидела на склоне холма над арыком и проклинала Джемшидова:
— Сколько вранья написал, гореть тебе в адском пламени! Чтоб сын твой под машину попал, чтобы дом развалился, чтоб совы в нем гнезда вили! — Тетя Беяз почему-то была уверена, что песенку «Растет Сумгаит, цветет Сумгаит…», которую часто поют по радио, сочинил не кто иной, как профессор Джемшидов, и стоило старухе вспомнить эту песенку, она взвивалась, словно на нее плеснули кипятком.
— Брехун ты, брафесар! Брехун! — твердила она своим козам. — «Цветет Сумгаит!..» Чему цвести-то? Да в твоем Сумгаите и земли никакой нет! Асфальт да камни, да ветер — чистый ад! — И она опять начинала причитать — Бедные вы мои мальчики!.. Несчастные мои детки! Да как же вы там живете? (Наверное, так получилось потому, что тетя Беяз попала в Сумгаит, когда там еще не было ни зелени, ни деревьев, а скорей всего, для тети Беяз просто не существовало земли, кроме этой деревни, этого арыка, этого зеленого склона.)
Козы мирно паслись на склоне. Тетя Беяз оживленно разговаривала с ними, а мальчик по имени Теймур со школьной сумкой в руках стоял, спрятавшись за ограду, и во все глаза глядел на тетю Беяз.
Сколько тогда ему было? В каком он был классе? Теймур точно помнил одно: это было первого сентября, он первый раз шел в школу после летних каникул. Сначала он услышал голоса. Потом выбежала девочка по имени Беневша в белых трусиках и в коротком платьице, она бежала сюда, в эту сторону. Тетя Беяз вдруг вскочила:
— Куда лезешь, брафесарово отродье?! Я тебе сейчас!..
Девочка глянула на старуху, закричала. Повернулась, хотела бежать, не смогла. Подоспела Туту-ханум.
— Ты что, доченька? — сказала она, боязливо поглядывая на тетю Беяз. — Чего ты? Это же бабушка Беяз, не надо ее бояться.
Потом Теймур увидел, что на том самом месте, под горкой, стояли профессор Джемшидов и его жена, а тетя Беяз, ухватив огромный камень, примеривается, как бы половчей скатить его им на голову.
— Эй, брафесар, как там у тебя в Сумгаите?!
— Здравствуй, Беяз! — кричит Туту-ханум, пытаясь утихомирить старуху. — Как дела? Сыновья пишут?
— С каких пор тебя поджидаю, брафесар!..
Джемшидов прячется за спину жены, Туту-ханум пытается уговорить старуху, а девочка в белых трусиках плачет, уткнувшись ей в колени.
— Растет Сумгаит!.. Цветет Сумгаит!.. Чтоб тебе сына единственного схоронить, проклятый!
Туту-ханум в ужасе.
— Беяз, дорогая, ну что мы тебе сделали? Ничего мы тебе не сделали, Беяз, да сохранит бог сыновей твоих на чужбине!
— Ладно, ладно! Ты в сторону отойди, твоей вины нет, ты мне зла не чинила. Он, проклятый, детей моих загубил! — Тетя Беяз начинает громко причитать по сыновьям, а Туту-ханум потихонечку отстраняется, прикрывая собой мужа.
Но тетя Беяз хохочет во все горло.
— Струсил, брафесар? Пуглив, заячья душа! Думал, и правду, брошу? Как бы не так! Я еще с ума не сошла!..
Огромный этот камень она столкнула вниз, когда Джемшидов был уже далеко. Камень с грохотом скатился вниз, ударился о другой, такой же — искры, пыль… У Теймура коленки подломились от страха, прямо на землю сел, а старуха, оказывается, углядела его, давно уже углядела.
— Эй ты, вылезай! Чего боишься, не съем! Иди в школу, учи уроки!
Содрогаясь от страха, он вышел из своей засады — другой дороги в школу не было.
— Тоже небось песни про Сумгаит учишь? — спросила тетя Беяз.
Вот тут Теймур зарыдал — слишком долго пытался одолеть ужас. Многие годы потом ему виделось, как он стоит заколдованный, не в силах тронуться с места. Стоит, хотя старуха давно уже забыла про него и уже толкует с козами; когда он осмелился поднять голову, тетя Беяз даже и не смотрела на него:
— Так тебе и надо, ведьма старая!.. Сама виновата… Как птицы из гнезда выпорхнули! Не устерегла, вот теперь и мыкай горе!.. А ночью-то видела… Пришли!.. Хорошие вы мои!.. Все со мной… Ахмет
