Николай Лесков - Соборяне. Повести и рассказы
– Это прекрасное место! – восклицала Марема, резвясь как ребенок. – Я не хотела бы никогда удаляться отсюда.
При этом она наклонилась к уху Мелиты и добавила:
– Особенно в том случае, если бы я могла здесь жить не одна, а с таким человеком, который бы… мне… нравился, что ли… и которого любовь моя могла бы делать счастливым.
Мелита пожала ей руку и отвечала:
– Что же!.. Все это может случиться…
– Откуда ж!
– Не унывай: в природе возможно многое, что по взгляду кажется трудным и даже совсем невозможным.
Но Марема расхохоталась и сказала:
– Ну, я знаю, однако, одно, что совсем невозможно.
– Что же это такое?
– Невозможно, чтобы смуглая кожа Маремы могла затмить лилейную белизну чудесного тела Мелиты.
– О, если только дело за этим, то это очень возможно, и в такой возможности ты, может быть, удостоверишься гораздо скорее, чем ты могла бы подумать.
А как эта перемолвка произошла между женщинами с уха на ухо, то она не могла не возбудить любопытство в Пруденции, что Мелита тотчас же заметила и сказала ему:
– Не удивляюсь я, добрый Пруденций, что тебе интересно, о чем мы между собою рассуждаем с Маремой, и думаю, что тебе будет еще любопытнее, когда ты узнаешь, что все, о чем мы говорили, касается до тебя. Скажи нам, каково твое мнение: хотел ли бы ты, чтобы целую жизнь остаться на этой скале, и как бы ты хотел проводить свою жизнь?
Пруденций ответил, что он считал бы за самое лучшее счастие остаться здесь навсегда с тою женщиной, которую любит, и желал бы проводить жизнь только в том, чтобы наслаждаться ее любовью, забыв обо всем остальном на свете.
Мелита улыбнулась и сказала ему:
– У меня и Маремы несхожие мнения, и то, которое ты теперь высказал, ближе всего ко мненью Маремы, а со мною совсем несогласно.
Пруденций вместе с Маремою стали просить ее, чтобы она сказала им свое мнение, а она им отвечала:
– Здешнее место прекрасно, но такая любовь, которая отделяет двух человек от всех прочих людей и погружает их в одни наслажденья друг другом, мне совершенно противна. Я даже вовсе не понимаю: какое в такой любви может быть счастие? Я думаю, что это совсем не стоит имени любви, что это совсем что-то другое, на чем невозможно воспитать дух свой и прожить жизнь в мире с своей совестью. Я бы хотела, чтобы с нами здесь были другие и чтобы все мы могли быть друг другу полезны; я думаю, в этом должен быть смысл человеческой жизни, а не в том, чего могут достичь и низшие твари, не владеющие человеческим рассудком.
И между ними начался разговор, в котором они все трое, сидя над морем в зелени диаритов[116], приняли оживленное участие, и незаметно трое разделились на два мнения: Мелита оставалась при своем, развивая мысль о необходимости общей любви ко всем людям, при которой нельзя отрешаться от общенья с другими, а Марема и Пруденций, увлекаясь идеями личного счастья, уходили в этом настроении все дальше и дошли, наконец, до того, что сказали, что нет и не может быть высшей любви, как та, которая довольна своим избранным предметом – одним им согрета и занята и до других ни до кого нет ей дела.
Когда разговор дошел до этого, Мелита улыбнулась, не стала более спорить, а шутливо свела руку Пруденция с рукою Маремы и сказала им:
– Я очень рада, что вы друг с другом согласны.
Пруденций и Марема этим смутились, и в один из последовавших затем дней, когда Марема помогала Пруденцию разгружать внизу лодку, а он взносил тяжести наверх к пещерам, у которых Мелита готовила на очаге обед, Пруденций, опустив на землю ношу, промолвил Мелите:
– Я до сих пор все не перестаю думать о бывшем у нас в первый день разговоре… Он как будто отстраняет меня от тебя, к которой влечет меня сердце и от одного приближенья к которой вся кровь во мне пылает, как пламя.
– Кровь!.. Ты все о крови, Пруденций. Бунтование крови проходит… Гораздо надежнее то, что может жить вечно и не остынет от времени.
– Что же это, Мелита?
– Сродство нашего духа… согласье в желаниях, одинаковость окончательной цели!
Но Пруденций покачал головой и сказал с укоризной:
– Мелита! Мелита! что тебе за охота говорить все такие мудреные вещи! Не будет ли проще, если нас свяжет не дух, а то, чем обыкновенно мужчину и женщину соединяет природа?
– Нет, – отвечала Мелита, – это слишком уж просто.
– О, доверимся ей… Отдайся, Мелита, всесильной природе, она никогда не обманет.
– Нет, она-то скорее всего и обманет.
– Природа обманет?
– Нуда!
– Никогда.
– Ну, не станем перекидывать наши слова без средств доказать их. Ты помнишь, конечно, наш уговор: «три дня испытания».
– Без сомнения, помню и заранее торжествую победу любви моей над упрямством капризной Мелиты.
– Прекрасно! Но воздержись – не спеши с торжеством. Я у тебя не отнимаю надежды, но впереди будут три дня испытания… Три только дня!.. Но зато в эти три дня ты должен мне повиноваться во всем.
– Очень рад… только, однако, когда же начнешь ты свои испытания?.. Я желаю, чтобы это было скорее.
– Сейчас, если хочешь.
– Я замираю в восторге.
– Прекрасно: теперь вечереет, а через три дня в эту же пору я буду твоею женою… или…
– Кончай же!
– Или я ею не буду.
– В каком же то случае?
– В том случае, если ты сам от меня не откажешься и что-нибудь предпочтешь моим ласкам.
– О, сделай милость! Это одно, чего я никогда для тебя не сделаю, хотя бы на меня восстали все демоны ада и все силы природы.
– Ну вот уж: «все силы природы»! Зачем такой смелый вызов! Быть может, и одной «силы природы» будет довольно.
– Начинай испытанье! Говори, что я сейчас должен делать.
– Во-первых, ты от меня удалишься сию же минуту в свое помещенье в верхней пещере.
– Ну, и что мне там делать?
– Пока ничего.
– Как это пока?
– Пока тебе станет хотеться думать более о самом себе, чем обо мне.
– Ну, оставь это!.. Никогда этого не будет.
– Всходи же в пещеру.
– Ну, хорошо, – я всхожу.
Пруденций стал подниматься по лестнице и, достигнув до входа в свою верхнюю пещеру, обернулся и с веселою улыбкою вскрикнул:
– Эвое! Я уже начал мое испытание и на один миг стал ближе к обладанью Мелитой.
– Обладай же сначала собою, – отвечала Мелита, отнимая лестницу и спуская ее по откосу на вторую площадку.
– Я заперт! – смеялся Пруденций.
– Теперь жди, пока я тебя позову, стоя в ожиданье тебя у брачного ложа.
И с этим Мелита скрылась в своей нижней пещере.
Глава восемнадцатая
Вскоре после того, как скрылась Мелита, по тропинке от моря стала подниматься Марема. Пруденций издали ее заметил и стал говорить ей:
– Ах, порадуйся за меня, Марема! Мелита уже начала мое испытание, и через три дня она должна будет сдержать свое слово – она сделается моею женою.
– Это славная вещь! А в чем же будет состоять твое испытание?
– А вот в точности я этого до сих пор не знаю, право; до сих пор она мне ничего не сказала, кроме того, чтобы я думал о ней и ожидал терпеливо какого-то ее слова; а уж какое это будет слово – не знаю.
«Что за затеи у этой Мелиты?» – подумала, покачав головою, Марема и, войдя в пещеру, тотчас же хотела расспросить Мелиту: что далее будет? Но Мелита лежала, закрывши глаза, и спала, или притворилась спящей, и Марема будить ее не решилась; а когда она снова вышла, чтобы взять несколько хвойных веток и выкурить их дымом насекомых, она увидала, что Пруденций стоял наверху во входе своей пещеры и на него светила луна, а он улыбался и сказал ей:
– Скажи привет мой Мелите, Марема.
А Мареме не хотелось ему отвечать, – так ей сделалось его жалко и грустно видеть его, как птицу в клетке.
До полуночи Марема не могла сомкнуть глаз, а за полночь она слышала, как Мелита вышла и возвратилась не скоро, а когда возвратилась, то прежде, чем лечь, подошла и нагнулась над изголовьем Маремы и, увидав, что Марема не спит, откинулась вновь и сказала сурово и твердо:
– Ни во что не мешайся и ни о чем меня не расспрашивай… Поверь мне, что я не жестокая женщина и не хочу ничьих напрасных мучений, а я делаю то, что нужно для нашего общего счастия. Умоляю тебя: верь мне, как верила, и ни о чем не расспрашивай больше.
– Пусть будет так, как ты хочешь.
И едва забрезжился свет, Мелита разбудила Марему и позвала ее вместе с нею идти, чтобы докончить выгрузку лодки; а когда они туда сошли, то Марема увидела, что Мелита одна здесь работала ночью, а теперь они взялись за дело вдвоем и трудились так безотступно, что к вечеру все, что привезено было в лодке, было втащено на берег, и облегченная ладья поднялась и закачалась в своей маленькой бухте.
Во весь день Мелита с Маремою не возвращались в пещеру, и когда стало темнеть, они еще оставались у моря. Марема не раз порывалась уйти, но Мелита ее удерживала, и они стали подниматься наверх только тогда, когда луна утонула за скалы и вокруг сделалось темно.
