Александр Солженицын - Архипелаг ГУЛАГ. Книга 3

Начались по ИТК-2 поиски повести. Был общий генеральный шмон в жилой зоне. Не нашли. Как-то Недов решил им отомстить: с «Гранит не плавится» Тевекеляна устроился вечером, будто от комнаты загородясь (при стукачах ребят просил прикрыть), а чтоб в окно было видно. Быстро стукнули. Вбежали трое надзирателей (а четвёртый извне через окно смотрел, кому он передаст). Овладели! Унесли в надзирательскую, спрятали в сейф. Надзиратель Чижик, руки в боки, с огромной связкой ключей: «Нашли книгу! Ну, теперь тебя посадят!» Но утром офицер посмотрел: «Эх, дураки!.. Верните».

Так читали зэки книгу, «одобренную партией и правительством»!..

В заявлении советского правительства от декабря 1964 года говорится: «Виновники чудовищных злодеяний ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не должны избежать справедливого возмездия… Ни с чем не сравнимы злодеяния фашистских убийц, стремившихся уничтожить целые народы».

Это – к тому, чтобы в ФРГ не разрешить применять сроков давности по прошествии двадцати лет.

Только вот самих себя судить не хочется, хотя бы и «стремились уничтожить целые народы».

У нас много печатается статей о том, как важно наказывать сбежавших западногерманских преступников. Есть просто специалисты по таким статьям: какая моральная подготовка должна была быть проведена нацистами, чтобы массовые убийства показались им естественными и нравственными? Теперь законодатели ищут защиты в том, что не они же исполняли приговоры. А исполнители – в том, что не они же издавали законы.

Как знакомо… Мы только что прочли у наших практических: «Содержание заключённых связано с исполнением приговора… Охрана не знала, кто за что сидит».

Так надо было узнать, если вы люди! Потому вы и злодеи, что не имели ни гражданского, ни человеческого взгляда на охраняемых людей. А разве не было инструкций и у нацистов? А разве не было у нацистов веры, что они спасают арийскую расу?

Да и наши следователи не запнутся (уже не запинаются) ответить: а зачем же заключённые сами на себя показывали? Надо было, мол, твёрдо стоять, когда мы их пытали! А зачем же доносчики сообщали ложные факты? Ведь мы опирались на них как на свидетельские показания.

Было короткое время – они забезпокоились. Уже упомянутый В. Н. Ильин (бывший ген. – лейтенант МГБ) сказал по поводу Столбунского (следователя генерала Горбатова, тот помянул его): «Ай, ай, как нехорошо! Ведь у него теперь неприятности начались. А человек хорошую пенсию получает». – Да потому кинулась писать и А. Ф. Захарова – взволновалась, что скоро за всех возьмутся; и о капитане Лихошерстове (!), которого «очернил» Дьяков, написала горячо. «Он и сейчас капитан, секретарь парторганизации (!), трудится на сельхозе. И, представляете, как ему трудно сейчас работать, когда о нём такое пишут! Идёт разговор, что Лихошерстова будут разбирать и чуть ли не привлекать![131] Да за что?! Хорошо, если это только разговор, а не исключена возможность, что и додумаются. Вот уж это произведёт настоящий фурор среди сотрудников МВД. Разбирать за то, что он выполнял все указания, которые давались сверху? А теперь он должен отчитываться за тех, кто давал эти указания? Вот это здорово! Стрелочник виноват!»

Но переполох быстро кончился. Нет, отвечать никому не придётся. Разбирать не будут никого.

Может быть, вот штаты немного кое-где сократились, да ведь перетерпеть – и расширятся! А пока гебисты, кто ещё не дослужил до пенсии или кому надо к пенсии добрать, пошли в писатели, в журналисты, в редакторы, в лекторы-антирелигиозники, в идеологические работники, кто – в директоры предприятий. Сменив перчатки, они по-прежнему будут нас вести. Так и надёжнее. (А кто хочет пребывать на пенсии – пусть благоденствует. Например, подполковник в отставке Хурденко. Подполковник, экий чин! – небось батальоном командовал? Нет, в 1938 году начинал с простого вертухая, держал кишку насильственного питания.)

А в архивных управлениях пока, не торопясь, просматривают и уничтожают все лишние документы: расстрельные списки, постановления на ШИЗО и БУРы, материалы лагерных следствий, доносы стукачей, лишние данные о Практических Работниках и конвоирах. Да и в санчасти, и в бухгалтерии – везде найдутся лишние бумаги, лишние следы…

…Мы придём и молча сядем на пиру.Мы живые были вам не ко двору.А сегодня мы безмолвны и мертвы,Но и мёртвых нас ещё боитесь вы!

Заикнёмся: а что, правда, всё стрелочники да стрелочники? А как – со Службой Движения? А повыше, чем вертухаи, практические работники да следователи? Те, кто только ука зательным пальцем шевелил? Кто только с трибуны несколько слов…

Ещё раз, как это? – «виновники чудовищных злодеяний… ни при каких обстоятельствах… справедливого возмездия… ни с чем не сравнимы… стремившихся уничтожить целые народы…»

Тш-ш-ш! Тш-ш-ш! Потому-то в августе 1965 года с трибуны Идеологического Совещания (закрытого совещания о Направлении наших умов) и было возглашено: «Пора восстановить полезное и правильное понятие “враг народа”!»

Глава 2

Правители меняются, Архипелаг остаётся

Особлаги – из любимых сталинских детищ. – Их ослабление после смерти Сталина и падения Берии. – Эмведешники просят не называть их бериевцами. – Мероприятия «общественной самодеятельности» – да не та почва. – Зазонное содержание. – Разгрузочные комиссии. – Архипелаг и эмведешники на краю гибели.

Как должно было бы выглядеть подлинное освобождение зэков. – Кто у кого должен просить прощения? – Освобождение ценой признания вины. Эра свободы в прокурорской мантии. – 1955–56 – роковые годы Архипелага. – Не тогда ли было и распустить его? – На что Хрущёв потратил свою власть. – Контратака Практических Работников. – Хрущёв укрепляет лагеря между XX и XXII съездами.

Наша история подошла к концу. – Новые свидетели послехрущёвской эпохи. – Владимирский централ при царе и при советах. – Снова «колонии» и ГУИТК. – Четыре режима. – Кобелю под хвост ваше хорошее поведение! – Цель реформы 1961 года – снова сделать заключённого управляемым. – Поперхнёшься и той посылкой. – Заключённым снится хлеб. – Самодурство лагерных хозяев с посылками, передачами, денежными поступлениями, ларьком. – Норма питания 60-х годов. Голод. – Чародей Режим. – Режим Особый, полосатый. – Как полегчало Практическим Работникам. – «Общественная» (сучья) деятельность в лагерях. – Самобытный Ваня Алексеев. – Политзанятия, радио, школы. – Разделение полов. – Наблюдательные комиссии и опыт Галины Филипповой. – Лагерные «воспитатели» в самотрактовке и в отзывах заключённых. – Верьте газетам.

Я иду в инстанции ходатайствовать об Архипелаге. – Как я связан. – Разговор в комиссии Верховного Совета. – Разговор с министром внутренних дел. – В институте Изучения Причин Преступности. – Откровенные ответы.

Надо думать, Особые лагеря были из любимых детищ позднего сталинского ума. После стольких воспитательных и наказательных исканий наконец родилось это зрелое совершенство: эта однообразная, пронумерованная, сухочленённая организация, психологически уже изъятая из тела матери-Родины, имеющая вход, но не выход, поглощающая только врагов, выдающая только производственные ценности и трупы. Трудно даже себе представить ту авторскую боль, которую испытал бы Дальновидный Зодчий, если бы стал свидетелем банкротства ещё и этой своей великой системы. Она уже при нём сотрясалась, давала вспышки, покрывалась трещинами – но, вероятно, докладов о том не было сделано ему из осторожности. Система Особых лагерей, сперва инертная, малоподвижная, неугрожающая, – быстро испытывала внутренний разогрев и в несколько лет перешла в состояние вулканической лавы. Проживи Корифей ещё год-полтора – и никак не утаить было бы от него этих взрывов, и на его утомлённую старческую мысль легла бы тяжесть ещё нового решения: отказаться от любимой затеи и снова перемешать лагеря или же, напротив, завершить её систематическим перестрелом всех литерных тысяч.

Но, навзрыд оплакиваемый, Мыслитель умер несколько прежде того. Умерев же, вскоре с грохотом потащил за собою костенеющей рукой и своего ещё румяного, ещё полного сил и воли сподвижника – министра этих самых обширных, запутанных, неразрешимых внутренних дел.

И падение Шефа Архипелага трагически ускорило развал Особых лагерей. (Какая это была историческая непоправимая ошибка! Разве можно было потрошить министра интимных дел! Разве можно было ляпать мазут на небесные погоны?!)

Величайшее открытие лагерной мысли XX века – лоскуты номеров – были поспешно отпороты, заброшены и забыты! Уже от этого Особлаги потеряли свою строгую единообразность. Да что там, если решётки с барачных окон и замки с дверей тоже были сняты, и Особлаги потеряли приятные тюремные особенности, отличавшие их от ИТЛ. (С решётками, наверное, поспешили – но и опаздывать было нельзя, такое время, что надо было отмежеваться!) Как ни жаль – но экибастузский каменный БУР, устоявший против мятежников, теперь сломали и снесли вполне официально…[132] Да что там, если внезапно освободили начисто из Особлагов – австрийцев, венгров, поляков, румын, мало считаясь с их чёрными преступлениями, с их 15– и 25-летними сроками и тем самым подрывая в глазах заключённых всю весомость приговоров. И сняты были ограничения переписки, благодаря которым только и чувствовали себя особлаговцы по-настоящему заживо умершими. И даже разрешили свидания! – страшно сказать: свидания!.. (И даже в мятежном Кенгире стали строить для них отдельные маленькие домики.) Ничем не удерживаемый либерализм настолько затопил недавние Особые лагеря, что заключённым разрешили носить причёски (и алюминиевые миски с кухни стали исчезать для переделки на алюминиевые гребешки). И вместо лицевых счетов и вместо особлаговских бон туземцам разрешили держать в руках общегосударственные деньги и рассчитываться ими, как зазонным людям.