Константин Станюкович - Том 2. Два брата. Василий Иванович
Но этого, конечно, не случилось, и Василий Иванович напрасно струсил.
Его превосходительство с довольным видом поднес палец почти к самому носу сопровождавшего его флаг-капитана и весело проговорил:
— Посмотрите!
Флаг-капитан посмотрел, но, как опытный дипломат, ничего не сказал.
— Ни пылинки!.. Это не то, что на «Дротике»! Здесь — приятно быть. Видно, что настоящее военное судно! — проговорил он и пошел наверх.
Все учения производились на славу. Перемена марселей сделана была в пять с половиной минут; клипер приготовился к бою в три минуты; десант был посажен на шлюпки, готовый разить врагов, в четыре с половиной минуты. Чего еще более желать?!
Адмирал, стоя на мостике, несколько раз принимался благодарить капитана. Но капитан, по-видимому, недостаточно чувствовал себя счастливым от адмиральских комплиментов, принимая их с официальной сдержанностью. И адмирал, любивший взаимность чувств, под конец смотра сделался скупее на комплименты.
Он обратился было с выражением благодарности к Василию Ивановичу; но Василий Иванович, приложив руку к треуголке, так упорно молчал, что адмирал, взглянув на вспотевшее, красное, нелепо улыбающееся лицо Василия Ивановича, поспешил отвернуться, не желая длить агонию старшего офицера.
Смотреть, кажется, более нечего. Все учения окончены. Адмирал обходит команду, опрашивает претензии (претензий нет) и благодарит матросов за лихие работы. Затем снова благодарит офицеров, Василия Ивановича, капитана и уезжает.
— Сплавили! Сплавили, наконец, адмирала! — весело кричат мичмана, вбегая в кают-компанию. — А вас, Карл Карлыч, благодарил адмирал? — обращаются к доктору.
— Меня? За что меня благодарить? — скромно отвечает доктор.
— Как за что? А за то, что больных нет!
— Он у меня в лазарете, однако, был…
— Был, и что же?
— Как же, был; посмотрел и сказал: «У вас очень здесь хорошо, доктор!» Вот что он мне сказал!
— А мне хоть бы слово! — раздражительно проговорил Фома Фомич. — Тоже, кажется, видел, каково артиллерийское учение… Ну, да стоит ли нас благодарить!.. Мы не флотские!.. Верно, и вам ничего не сказал, Захар Матвеич? — обратился артиллерист к старому штурману.
— Мы и так обойдемся! — иронически усмехнулся низенький, кривоногий Захар Матвеевич. — Да и к чему нам благодарность? Из нее шубы не сошьешь!
— Да я не к тому… Ну, скажи ты хоть слово… Ну, заметь по крайней мере!
— Благодарите создателя, Фома Фомич, что хоть не разнес. А вы — ишь чего захотели: благодарности!
— Э, полноте, полноте, господа! — вмешивается Василий Иванович, боявшийся этих щекотливых разговоров об антагонизме между флотскими и офицерами корпусов. — Ведь он нас всех благодарил, когда уезжал… Все было отлично… Эй, Антонов! — кричит он.
Но Антонов уж сам догадался и несет бутылку портера.
— Да ты что ж это одну бутылку?.. Вали еще! Не прикажете ли, Фома Фомич?.. Захар Матвеевич!.. Выпейте стаканчик… Уф! — отдувался Василий Иванович. — И жарко же сегодня, господа… Ну, теперь уже не скоро будет новый смотр! — весело говорит Василий Иванович и, по обыкновению, всех угощает…
— А Юлка-то наш… заметили, господа? — говорит Сидоров, обращаясь к молодежи.
— А что?.. форсит?..
— Отлично вошел в роль… Так и летал, исполняя адмиральские поручения на смотру. Настоящий флаг-офицер!
— Назначь вас, и вы бы летали! — вступается Василий Иванович. — Уж такая, батенька, должность!
— Летать бы, положим, летал, Василий Иваныч…
— Так что ж других осуждать…
— Только не было бы у меня написано на роже, как у него, что я летаю в восторге.
Все смеются. Улыбается и Василий Иванович.
— Ну… ну, полно зубоскалить-то про товарища!.. Лучше выпейте-ка, батенька, стаканчик портерку!.. Не бойтесь: вас не назначат флаг-офицером!
Василий Иванович только что отпил после ужина чай и взялся было от нечего делать за газету, но долго читать не мог — слипались глаза. Да и не особенно интересно читать о том, что было полгода назад! Девять часов — можно и на боковую! После сегодняшнего дня, полного тревог и волнений, не грешно лечь пораньше. Да и скучновато сидеть одному. В кают-компании ни души. После смотра все разъехались. Дома только Василий Иванович, отец Виталий, отправившийся спать тотчас после ужина, да Сидоров, шагающий по мостику, ощупывая по временам свои новые мичманские погоны.
Василий Иванович поднялся наверх посмотреть, по обыкновению, какова погода; осмотрел, сколько выпущено якорной цепи, поболтал несколько минут с Сидоровым на мостике и, приказав немедленно разбудить себя, если что-нибудь случится, — спустился к себе в каюту.
— Кто гребет? — раздался среди тишины обычный оклик часового наверху.
Василий Иванович не узнал ответного голоса. «Верно, Карл Карлыч!» — подумал он.
Мимо открытого иллюминатора тихо скользнула на лунном свете японская шлюпка, через минуту в кают-компании раздались торопливые шаги, и вслед за тем кто-то постучал в двери.
— Войдите!
В каюту вошел Непенин.
«Верно, адмирал требует!» — промелькнула первая мысль у старшего офицера.
Он вопросительно взглянул на Непенина. Тот был бледен и взволнован, и Василий Иванович сразу понял, что с Непениным случилось что-то необычайное.
— Вы не по службе?
— Нет… Я к вам с просьбой… с большой просьбой, Василий Иваныч! — проговорил молодой человек упавшим голосом.
— В чем дело?..
— Спасите меня, Василий Иваныч! Я… я… проиграл… чужие… деньги! — почти шепотом произнес он, с мольбой в голосе, видимо с трудом выговаривая слова.
— Чужие деньги-с? Проиграли? — испуганно и строго повторил Василий Иванович.
— Да…
И Непенин, растерянный и жалкий, со слезами на глазах, бессвязно рассказал, как на днях адмирал, поручив ему заведовать своим хозяйством, выдал на расходы деньги; как сегодня… час тому назад, он зашел в гостиницу… Там собрались с эскадры офицеры… играли в ландскнехт*. Он сел играть… проиграл свои пятьдесят долларов, думал отыграться, и…
— Сколько? — отрывисто спросил Василий Иванович.
— Много… Триста долларов.
Василий Иванович серьезно покачал головой, и, ни слова не говоря, выдвинул ящик шифоньерки, где у него лежали деньги, и, отдавая почти весь свой запас, проговорил:
— Вот вам деньги, Непенин!
Непенин вздохнул свободнее и бросился благодарить Василия Ивановича.
— Не выручи вы меня, Василий Иваныч, я бы не знал, что делать… Узнал бы адмирал… Ужасно!.. Надеюсь, вы никому не скажете, Василий Иваныч?.. Я возвращу вам…
Василий Иванович строго остановил его.
— Ах, Непенин! Не в том беда, что мог узнать адмирал, а то нехорошо-с, что вы совершили поступок, недостойный порядочного моряка… Вот-с что нехорошо-с… Надеюсь, этот урок послужит вам в пользу и вам не придется краснеть перед самим собою…
— Поверьте, Василий Иваныч… Ничего подобного больше не случится! — смущенно говорил молодой человек.
— Дай бог!.. дай бог!.. — в раздумье проговорил Василий Иванович.
И после паузы он промолвил:
— И вот вам, Непенин, еще совет от…
Василий Иванович чуть было не сказал: «от добродушного дурака», вспомнив эпитет, данный ему Непениным. Но он удержался от намека и продолжал:
— От человека, который никому не желает зла, Непенин! Имейте-с правила в жизни!.. Твердые правила, согласные с совестью… Без них можно, пожалуй, иметь успех-с… выиграть по службе, что ли, но нельзя жить в душевном мире с самим собой!.. Это верно! И выдерживать штормы в жизни только тогда легко, когда совесть не за бортом-с! А главное, будьте правдивы и с собой и с людьми… Любите людей бескорыстно, если хотите, чтоб и вас они любили!.. Вы не будьте в претензии, Непенин! Я от чистого сердца говорю, желая вам добра… С умом, да без сердца — плохо жить… Ну, теперь поезжайте с богом!.. Ни душа, конечно, не узнает… Рад, что мог помочь вам! — заключил Василий Иванович, прощаясь с Непениным.
Молодой человек ушел, сдерживая свою радость. Он не надеялся, что Василий Иванович так просто и легко выручит его из беды, дав ему такую крупную сумму.
А Василий Иванович не спеша разделся и лег.
«Так ли он поступил? Не слишком ли он „жестко“ говорил с Непениным?» — думал Василий Иванович, лежа в постели.
И, решив, что он поступил правильно и что дал советы от чистого сердца, Василий Иванович скоро заснул.
XIVС тех пор прошло много лет.
«Голубчик» давно продан на слом, и многие из плававших когда-то вместе на нем разбрелись в разные стороны, никогда не встречаясь друг с другом.
Скоро по возвращении «Голубчика» в Россию я оставил службу, уехал в деревню и потерял из виду бывших сослуживцев. О некоторых из них доходили по временам слухи в деревенскую глушь, но о Василии Ивановиче я ничего не слыхал. В газетных известиях, сообщавших имена командиров судов, отправлявшихся в дальнее плавание, фамилия Василия Ивановича ни разу не попадалась, из чего я заключил, что служба не особенно его баловала.
