Через триста лет после радуги - Олег Михайлович Куваев
— Кто вам пропуск давал?
— Соответствующий орган по месту жительства, — разъяснил Калиткин.
— Допуск в зону закрыт! — отрубил лейтенант, захлопнув книгу.
— Задачи медицины требуют, — возразил Калиткин.
— Какая медицина? Зона закрыта для посторонних! При чем тут медицина, а, товарищ?
— Выявление ресурсов местной породы, — высокомерно вздернул голову Калиткин.
— Закрыта зона. Ясно? — Лейтенант стал смотреть на плакат, где солдат, очень здоровый и румяный, растирался снегом рядом с умывальником на двенадцать сосков.
«Наверное, в жару на этот плакат смотреть хорошо», — подумал Калиткин и нутряным голосом спросил:
— Разрешите прибегнуть к каналу связи?
— Что-что? Какие такие каналы связи?
— Полковнику Сякину Ивану Григорьевичу.
— А ну-ка, товарищ, — встрепенулся лейтенант. — Подождите меня в коридоре. Сейчас я…
— Не разрешите, вызову по обычному телеграфу, — пробурчал Калиткин от двери.
— Стой!
Рефлекс у Калиткина сработал. Он приставил ногу и четко развернулся через левое плечо. Лейтенант что-то начал понимать.
— Ты полковника Сякина лично знаешь?
— Так точно.
— А он тебя?
— Вне сомнения, — голова у Калиткин надменно дернулась.
Не снимая руки с телефона, лейтенант быстро решал задачу. Он жестом спросил Калиткина: а не попадет ли ему по шее за вызов грозного полковника Сякина? Калиткин жестом же успокоил: «Пошли!»
Лейтенант прошел к комнате связи («подожди тут») и исчез за железной дверью. Через минуту он выглянул и с изумлением пригласил Калиткина в комнату.
— Калиткин? Ну как ты там, Калиткин? — донесся из тысячекилометрового отдаления знакомый голос полковника Сякина.
— Разрешите обратиться, товарищ полковник? — прокричал Калиткин.
— Не кричи. Все слышу. Что у тебя, Калиткин?
— Прошу пропуск в пограничную зону. Задачи медицины, товарищ полковник.
— Тебе отдыхать надо, Калиткин. Ты отдыхаешь, что ли?
— Отдыхаю, участвуя в активном строительстве жизни. Ищу мумиё, эликсир жизни. Командирован научным учреждением, товарищ полковник.
Полковник долго молчал.
— Потому что в рядах, — сиплым голосом добавил Калиткин.
Полковник снова молчал, и Калиткин даже представил мысленно всю широту земли, отделяющую Среднюю Азию от московского кабинета полковника Сякина.
— Иди отдыхай, Калиткин. Примем решение. Отбой, — сказал полковник.
Обратно в гостиницу Калиткин шел точно по осевой линии улицы, прямой и настолько отделенный от суеты, что два бабая (старики) на завалинке прервали разговор и долго смотрели ему вслед из-под барашковых мохнатых папах.
Вечером его позвали к телефону. Уборщица подозрительно глянула на кровать. Атлас, которым было положено покрывать постель, свернутый, лежал на столе. Уборщица кинулась искать в атласе дырку от сигареты, а Калиткин подумал: «Штатское разгильдяйство. Постельное белье должно быть на виду».
В вестибюле было пусто. Из окошка администратора торчала телефонная трубка. Калиткин откашлялся и с штабной оттяжкой голоса произнес: «Калиткин слушает».
— Машина в пограничную зону отходит в шесть ноль-ноль от моста. Будете ехать?
— В шесть ноль-ноль буду в назначенном месте.
— Ну-ну, — совсем по-штатски сказал голос, и там положили трубку.
Ночью Калиткин лежал вытянувшись под одеялом, руки сложены на груди. Ждал, когда повторится припадок. Если начиналось, то шло несколько ночей подряд. Где-то по соседству шумела свадьба. С непостижимой страстью гремел рубоб, и голос певца наполнял азиатскую темноту. Под гром рубоба Калиткин стал думать о том, как позавидуют ему Кошурников, Гагель и хитрый бабай Музафар. Он заснул, и не было ни погони, ни взрыва. В половине шестого Калиткин поднялся, как бы вскинутый военной пружиной.
Утро было холодным. Только сейчас Калиткин сообразил, что, привыкнув к жарким пескам, он не взял в горы теплой одежды. Всякая непредусмотрительность, штатское разгильдяйство всегда очень его раздражали. Но исправлять что-либо уже поздно…
Без двух шесть у моста никого не было. Река с ревом мчалась на север. Тот берег реки уже был чужой, уже заграница. В шесть ноль-ноль Калиткин увидел офицера в меховой куртке. Погон на куртке не имелось, по лицу — не меньше майора…
— Калиткин? — спросил офицер.
— Так точно.
— Ну-ну, — голос был вчерашний.
У офицера было изрезанное морщинами, загорелое нормальное лицо пограничника, и Калиткин почувствовал доверие и облегчение.
— Как Иван Григорьевич-то? — спросил офицер.
— Не видел я его давно, — вздохнул Калиткин.
— Служили когда-то вместе, — офицер тоже вздохнул.
— Та я же с Иваном Григорьевичем!.. — обрадовался Калиткин.
Из-за поворота выполз мощный тягач.
— Что же вы, товарищ Калиткин, в пиджачке в горы? Там снег может быть, — прокричал офицер сквозь рев тягача. — Несерьезно.
Он снял куртку и протянул Калиткину. Погоны оказались точно майорские, и Калиткину стало совсем весело и легко оттого, что он угадал.
— Что вы, товарищ майор, обойдусь!
— В карманах бутерброды. Дорога дальняя, — сказал майор. «Ах, Иван Григорьевич, товарищ полковник», — растроганно подумал Калиткин, точно Сякин сам лично прислал ему куртку и положил в карман бутерброды.
…Тягач покрутился немного по сонным еще улицам городка и потом пополз в гору. Так ему и предстояло ползти вверх всю дорогу.
«Итого», — сказал Калиткин. В данном случае это означало, что пограничная зона размещалась в высокогорье на четырех тысячах метров. Медицина же категорически запрещала Калиткину пребывание где-либо, кроме умеренно-теплых равнинных краев.
…Все началось с того, что Сякин Иван Григорьевич, тогда еще подполковник, послал въедливого старшину сверхсрочной службы Калиткина в неурочный обход вдоль границы. Он посылал его так раз или два в месяц «с целью критики и общих соображений». О придирчивости и въедливой пограничной памяти Калиткина ходили легенды. Он так и не узнал, кто были те двое, которые, видимо, знали расписание нарядов, но не знали расписания старшины Калиткина. Они решили прорваться по нахалке, с оружием в руках, благо до границы было несколько сот метров. О награждении боевым орденом Калиткин узнал в госпитале. Из госпиталя Калиткин вышел инвалидом второй группы. Подполковник Сякин уже у себя на квартире, налив по рюмке барбарисовой настойки, сказал:
— Ты, Калиткин, не считай себя штатским. Считай, что в рядах.
Не в пример Ивану Григорьевичу жена сразу Калиткина из рядов вычеркнула. У них был свой домик, невдалеке от заставы, где Калиткин раньше служил.
Теперь жена считала, что домик и огород надо продать и ехать на Украину, к родственникам. Калиткин, герой тайной войны, пристроится где-либо в военкомате, она по торговле — и все пойдет хорошо. Но Калиткин отвечал! «Обожди. Придет время — поедем».
За полгода госпиталей он пришел к выводу, что в нем теперь помещаются два человека. Первый, центральный, — это и есть старшина сверхсрочной службы Калиткин с сознанием правильности предназначения жизни. Второй же как бы облекал снаружи главного Калиткина телесной оболочкой. В настоящее время эта телесная периферия была неисправна. На пенсионном удостоверении стоял из-за этого штамп «работать запрещено».