Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир
Верно…
163
по пословице,
164
Да, да, да,
165
Нет еще, нет.
166
Разумовские… это было очень мило… Графиня Апраксина…
167
черепаший
168
Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.
169
Знаете пословицу:
170
Это к нам идет удивительно.
171
в дребезги,
172
Я вас спрашиваю,
173
Прекрасно! прекрасно то, что̀ вы сказали.
174
Матушка,
175
Прекрасно – прекрасная погода, прекрасная, княжна, и потом Москва так похожа на деревню
176
Не правда ли?
177
щепотку кремортартара…
178
Поговорим.
179
Я заморен, как почтовая лошадь;
180
Но, милая Катишь, это ясно, как день.
181
[Незаконный,]
182
и всего, что отсюда вытекает.
183
Ну, ну,
184
поговорим толком,
185
Не будем терять время.
186
В этом-то и дело,
187
Ах, мой дружок, поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.
188
Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы, подумайте, что это ваш отец… может быть при смерти. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.
189
Будьте мужчиною, друг мой, а я уж буду блюсти за вашими интересами.
190
блюсти его интересы,
191
Любезный доктор, – этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?
192
Доверьтесь Его милосердию.
193
Не унывать, не унывать, мой друг. Он велел вас позвать. Это хорошо.
194
Был еще удар полчаса назад. Не унывать, мой друг…
195
Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.
196
Пойдемте.
197
Он забылся,
198
Пойдем.
199
Катишь велела подать чай в маленькую гостиную. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.
200
маленькую гостиную.
201
Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю,
202
Да нет же, моя милая Анна Михайловна, оставьте Катишь делать, чтó она знает.
203
я вас умоляю…
204
Это смешно. Ну, же,
205
Но, князь,
206
Он умирает, а вы меня оставляете одну.
207
Его нет более…
208
Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.
209
Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.
210
После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, чтó бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.
211
Это тяжело, но это поучительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,
212
прусский король,
213
мамзель Бурьен.
214
батюшка,
215
Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу пред собой в ту минуту как пишу вам?
216
Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовише, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове, который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между нашими двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда-нибудь наше прощанье и все, что̀ говорилось при прощании. Всё это еще слишким свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем-нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухова и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую-то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безуховым и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безуховым и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери-невесты, и самых барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, чтó я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтоб ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия мамзель Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Жюли.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.
217
Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13-го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Жюли. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, чтó же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас утешения религии, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то я не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, отраднее и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
