Он уже идет - Яков Шехтер
Я рассыпался в благодарностях и распрощался с муллой.
«Похоже, демонами тут и не пахнет, – думал я по дороге. – Они мудрые создания, а здесь убогое идолопоклонство, примитивный дикарский культ. С другой стороны, возможно, демоны и создали его в Кушкее для каких-то своих целей. Каких именно – пока не понятно, но может, со временем что-то прояснится».
В моей жизни ничего не изменилось. Мулла, похоже, не хотел меня торопить, ждал, что я приду еще раз. Наверное, лучше всего после такого разговора было уносить ноги из Кушкея, но на дворе уже стояла глубокая осень, а искать новое жилье в преддверии зимы я не хотел. Надо было дождаться весны и уже тогда выбираться из деревни. Делать в ней мне было нечего.
Не помню, сколько прошло с того дня, но однажды утром зашла, сияя от счастья, внучка Айдына и пригласила на церемонию прощания.
– С кем? – не понял я.
– Дедушка уходит к Владыке, – пояснила внучка. – Получил приглашение! – ее лицо лучилось от гордости. – Да-да, сам Владыка его позвал, и вот он идет.
Мы вышли после полудня: Айдын, одетый по-праздничному, и его семья, тоже разнаряженная в пух и прах. Долго взбирались на вершину скалы неподалеку от деревни. Опираясь на мою палку, Айдын передвигался легче, чем его внуки. Процессия то и дело останавливалась, давая детям и внукам деда перевести дух. Случайно задетый камень уносился в пропасть, и тот, чья нога послала его вниз, невольно замирал на месте, затаив дыхание. Но такое случалось нечасто, тропинка, ведущая на утес, была узкой, но хорошо утоптанной, было видно, что ей пользовались.
На вершине мы оказались, когда солнце уже приблизилось к вершинам гор. Оно светило в спину, и вид перед нами потрясал воображение. Это было очень глубокое ущелье, его каменистые склоны покрывал не выгоревший на солнце изумрудно-зеленый кустарник. Далеко внизу по дну ущелья бежала горная речка, было видно, как вода пенится, разбиваясь о скалы. Но шум не доносился, расстояние было слишком большим.
Я еще не понимал, что происходит, хотя сердце, догадавшись раньше меня, заторопилось, ускорив свой бег.
Айдын ласково попрощался с каждым членом семьи. Он улыбался, говорил что-то на ухо, обнимал. Мой черед был последним, Айдын дружески положил руку мне на плечо и приобнял.
– Ты пришел издалека, но стал одним из нас. Владыка сказал, что рад твоему прибытию и хочет, чтобы ты остался с нами навсегда. Одна из моих внучек станет твоей женой. Любая, которую выберешь.
Пятеро внучек Айдына, юные девушки, похожие на горных козочек, стояли неподалеку, прислушиваясь к словам деда. Я лишь непонимающе пожал плечами, какое дело этим козочкам до урода-чужеземца.
– Ты подумай, подумай, – сказал Айдын, видя мое замешательство. – Я вернусь через три дня, тогда все и обговорим окончательно.
Он похлопал меня по плечу и заковылял к обрыву. Отбросил палку, встал на самой кромке и раскинул руки, словно собираясь лететь. Тут до меня наконец дошло. Я бросился к старику, но он сделал шаг вперед и тут же исчез за краем обрыва. Пропасть, распахнув щербатую пасть, поглотила добычу.
Подбежав к кромке, я упал на колени, на четвереньках быстро подполз к краю – и еще успел увидеть, как Айдын падал, ударяясь о скалы. Спустя несколько секунд его тело рухнуло в речку и скрылось под водой.
Обернувшись, я увидел, как дети и внуки погибшего радостно обнимаются. Что за ерунда, что за дикость?!
– Не удивляйтесь, – сказал мне старший сын Айдына, немолодой мужчина с бугристым носом и широко распахнутыми глазами, голубыми из-за отражавшегося в них неба. – Вы все-таки еще недавно в Кушкее и не знаете наших обычаев. Если Владыка призывает человека, он дарует ему бессмертие. Отец не разбился о скалы, он перешел порог и приобрел вечную жизнь.
– Все это пустые слова… – я с трудом удерживался от крика. – Вы позволили старому, плохо соображающему человеку покончить жизнь самоубийством.
– Вовсе нет, – снисходительно улыбнулся старший сын Айдына. – Нам бы всем такую ясность в голове, как у отца. Через три дня он вернется, и вы сможете убедиться в этом сами.
– Вернется?! Какая чушь! Оттуда еще никто не возвращался!
– Это у вас. А у нас возвращаются, да еще как. Каждый, кто уходит к Владыке, спустя три дня навещает родных и близких, рассказывает, что он видел, отдает последние указания. Вот тогда-то мы прощаемся по-настоящему.
– Не может такого быть! – вскричал я в сердцах.
– Наберитесь терпения, – снова улыбнулся сын. – Три дня пролетят очень быстро. Поговорите с отцом и сами убедитесь в справедливости моих слов. Надеюсь, после этого вы поймете, что наша вера – истинная, и станете нашим единомышленником.
Я отправился домой в расстроенных чувствах. Впервые передо мной предстал во всем своем уродстве ужасающий лик идолопоклонства. До той поры о человеческих жертвоприношениях мне доводилось только читать в старых книгах. Признаюсь, я с трудом верил этим рассказам, и вот это случилось прямо перед моими глазами.
Самым ужасным во всей истории было то, что Айдына никто не заставлял, он действовал по своей воле. То есть идолопоклонство полностью вошло в его голову, став частью его жизни и причиной его смерти.
Обо всем этом надо было хорошенько подумать. Я собрался было поговорить о случившемся с муллой, но по совету мудрых книг отложил разговор до завтра, а проснувшись, понял, что идти к нему нельзя. Я был слишком взволнован смертью Айдына, и презрение к гнусному идолопоклонству, убивающему стариков, могло вырваться наружу. Теперь я уже знал, что мулла вовсе не глуп, и, если он распознает мое истинное отношение к его вере, это может обернуться для меня большими неприятностями.
Прошли два дня. Соседи готовились к празднику: мужчины сколотили во дворе навес, поставили под ним столы со скамейками, куда усядутся гости во время торжественной трапезы. Пригнали пять или шесть овец, зарезали, распотрошили, и дочери Айдына взялись за готовку. Кухонные ароматы наполнили мой домик, и от плотных, щекочущих ноздри запахов мясных блюд непрерывно сосало под ложечкой.
Меня, разумеется, пригласили одним из первых. Я согласился, предполагая, что попаду на представление вроде пуримского, где роль Айдына будет исполнять другой старик или, еще того хуже, его внук, переодетый в дедовскую одежду. Но вышло совсем по-другому.
Я проснулся утром от стука. За окном висел рассветный туман, свистели и перекрикивались опьяневшие от свежего воздуха
