Девяностые. Север. Повести - Владимир Маркович Гринспон
К счастью, дома были обе, и бабка и Агнешка. Они приняли пострадавшую на руки, а Федора прогнали, — идьж высучить, врочесь за година.
Он так и сделал. Переоделся, выпил крепкого чаю со стопкой самогона и расспросил возницу. Тот вполне сносно говорил по-русски. Сказал, что живет под Варшавой. Держит конюшню. Дама наняла его вчера отвезти в ее имение. Вот осталось пятнадцать верст, как кобылка на мосту испугалась собачки, да и вывернула пани в реку. Горевал, что не получит гонорар. Его переодели в солдатское, дали чаю. Мокрую одежду развесили над печкой.
Шняга принес с переправы головной убор дамы.
— Далеко уплыла, а я спымав. Дорогая мабыць.
Через условленный час Агнешка открыла дверь с видом заговорщика.
— Федорче! Муй кохане! Ты урятовал шляхетну даму! Може, храбыну!
Дама, что могла быть храбына, то есть графиней, сидела в кресле у открытой дверцы полыхающей печки, укутанная во многие и разные одежды. Она весело болтала на польском с хозяйкой. Увидев Федора, перешла на русский. Говорила почти без акцента, только иногда смягчала букву «л», произнося ее ближе к «в».
— Вот и мой спаситель явился! Как удачно мы тонули, возле Вас и ваших воинов! Не дали толком и испугаться. Да вы и шляпу мою поймали! Вот спасибо.
Видно было, что она уже совершенно отошла от потрясения. И бокал с вишневой наливкой, что был у нее в руке, тоже помог ей прийти в себя.
Федор отдал шляпу Агнешке, досушивать.
— Разрешите представиться. Старший лейтенант Красной Армии Федор Савельев. Командую переправой, — он даже неожиданно для себя щелкнул каблуками.
Дама протянула ему руку явно для поцелуя. Он, слегка поколебавшись, впервые в жизни сделал то, что ему предлагалось, коснулся губами приятной маленькой кисти.
— А меня можете называть Екатериной Николаевной. Полный титул — княгиня Катржина Лихновская, урожденная Лосева. Я русская. Будучи воспитанницей ее императорского величества Александры Федоровны, выдана по велению царствующей четы за польского князя. Садитесь Федор, простите, как Вас по батюшке?
— Николаевич. Но прошу просто, без отчества.
— Хорошо. Сделаем скидку на молодость. Еще раз спасибо за спасение. Как хорошо иметь рядом мужчину. А военного, так особенно. Муж мой Вацлав командовал дивизией. Носил чин полковника Войска Польского. Погиб еще в начале войны, в первых боях.
— Приношу свои соболезнования. Война. И враг наш общий силен, но против нас не устоял. Скоро Берлин возьмем.
— Я не сомневалась, и сейчас, тем более. Жаль только погибших.
Вы, Федор, посмотрели, как там моя повозка? Может дальше двигаться. Я бы хотела засветло доехать. Пять лет не была дома. Что там, не представляю. Последнее письмо от Збышека, нашего управляющего, было почти год назад.
— Простите, Екатерина Николаевна, возница Ваш не внушает доверия. После речки совсем дерганным стал. Всего боится. Я могу довезти Вас сам. На авто. Есть у нас средство передвижения. Не шикарно, но надежно.
Он глянул на часы, — сейчас 11–30. Давайте через полтора часа и выедем. Я так понимаю, что здесь уже близко?
— Прекрасно. Так и поступим, думаю, что моё облачение будет сухим.
В назначенное время старший лейтенант подъехал к дому знахарки и постучал в дверь. В доме он застал минуту прощания. Княжна благодарила полячек за помощь, называла их «сбавители» и обнимала. Потом вынула из бархатного мешочка, что висел под одеждой на кожаном ремешке, серебряную монету в десять злотых и протянула бабке. Та поклонилась, взяла монету и поцеловала руку дающую.
— А ты, Агнешко, если шукаш праци, то идж до мне. Не обижам ше.
И пояснила Федору, что зовет Агнешку в горничные. Видит, что та хорошая девушка и не обидит.
По дороге пани говорила без умолку. Пояснила, что скрытно жила эти годы на хуторе под Варшавой, что принадлежал дальней родне мужа. Те сделали всё, чтобы немцы не узнали о ее русском происхождении и дворянских корнях.
— Скучно было, и страшно. Столько горя вокруг! А как мы жили до войны! В Познань и Варшаву часто наведывались. В театры, кафе. К вельможам на балы. Я танцевать, страсть как люблю. А с офицерами больше всего. Поляки, ох и умельцы! У нас в имении тоже балы были. Весь уезд собирался.
— Я во фрейлины к царице после похорон отца могла попасть. Случайно. Тогда, зимой пятнадцатого, много погибших и умерших от ран хоронили. Моего отца, командира роты Тульского полка, в том числе. Ее величество присутствовала во Владимирском соборе на отпевании. Заметила меня, плачущую, маленькую. Я и сейчас ростом мала, а тогда, в 14 лет совсем заморышем выглядела. Узнала, что я сирота, мама годом ранее при родах умерла. Призрела.
Опекала меня фрейлина Вырубова. Добрейшая и очень умная дама. Ближайшая подруга ее величества. Она за свой счет определила меня в Смольный институт, на третий возраст. Часто навещала меня, забирала на праздники домой. Говорила, что готовит меня во фрейлины.
Но когда мне не было еще и семнадцати, она вдруг повезла меня к Ее Величеству на завтрак. Там мне и объявили, что нашли мне хорошую пару и выдают замуж.
Уж потом я узнала от мужа, что это была часть царской интриги по укреплению влияния на польскую шляхту. Чтобы не очень отрывалась от русского влияния. Но это, воин, скучная материя. А для вас, советских, так и «Терра инкогнита». Она вопросительно глянула на молчавшего за рулем Федора.
— Неведомая земля, — кивнул он, что знает это выражение.
А княгиня продолжала.
— Жили мы с мужем моим Вацлавом хорошо. Он и его окружение высоко ценили моих царствующих протеже, даже после революции. Годами он был старше. Успел овдоветь. Но десять лет разницы даже помогало. Я его уважала за аристократичность, честность, прямоту. А он любил меня по — настоящему. Я это чувствовала.
Она замолчала. А через несколько минут добавила:
— Ох, что — то я разболталась. Простите, долго затворницей жила. А в вас вижу человека, понимающего жизнь, хоть и молодого. Расскажите о себе, пожалуйста. Я ведь совсем не знаю жизни в России при советах. Кроме пропаганды, конечно.
Федор коротко рассказал о семье, о предках, о погибшем отце и любимой матери.
А тут из-за рощицы открылся вид на долинку, где на возвышении стояло имение. Несколько домов, объединенных в один ансамбль. Барский двухэтажный дом с башенкой и дворовые постройки. Всё было так красиво, как на Рождественской открытке. Федор отметил на одном из балконов красно — белый польский флаг.
— Слава Богу, — воскликнула княгиня и перекрестилась, — всё цело.
Ажурные кованые ворота были открыты.
