Мне хорошо, мне так и надо… - Бронислава Бродская
Приехали в неожиданно маленькую папину квартиру: две тесные спальни и гостиная вместе с кухней. Была ранняя весна, отец Оливье не торопил, он гулял, по выходным они ездили на море. Оливье получил карточку социального страхования, сдал на Калифорнийские водительские права, готовился к экзамену по английскому языку для поступления в университет. Оказалось, что английский у него не так уж и плох. Решили, что он будет поступать во все: в Сан-Хосе, Санта-Клара, Стэнфорд и Калифорнийский в Санта-Крузе и в Сакраменто. Взяли везде, но Оливье выбрал Сакраменто. Отец даже сомнению не подвергал, что Оливье будет учиться на инженера. По этому поводу у них состоялся первый и последний разговор:
– Пап, я собирался специализироваться в испанском языке.
– Ты что, сынок, какой тут испанский? Тут каждый второй говорит на этом языке. Это не профессия. Ты что, не видишь, сколько тут в Силиконовой долине работы, как всё развивается? Тут зарыто твоё будущее, деньги, возможности. Ты же способный и я уверен, из тебя получится прекрасный инженер.
– Я не уверен, что я хочу быть инженером, вдруг мне это будет скучно?
– Дело твоё. Я сказал тебе, что я думаю, решать тебе… я надеюсь, ты не думаешь, что я тебя буду содержать.
Этот вопрос Оливье насторожил. В каком смысле содержать? Что отец имел в виду? Он будет жить в Сакраменто в общежитии, но учеба… кто-то должен за неё заплатить: папа или дедушка. Оливье было всё равно. А если никто не заплатит, то как же? Разве он сможет работать и учиться? Возможно ли это? Отец, видимо, понял, о чём Оливье думает.
– Мы с тобой возьмём в банке ссуду. Какие-то деньги я тебе буду давать, а потом посмотрим, отдашь мне, когда работу найдёшь.
Такого оборота Оливье не ожидал. Папа ему денег в долг даст? Странно. Дедушка никогда не давал ему денег в долг, просто давал и всё. Но сейчас всё было по-другому. Оливье помнил, как они с дедушкой расстались. Дед был решительно против того, чтобы Оливье учился в Америке. Внук сделал по-своему, и дед ясно дал понять, что теперь на него в материальном отношении рассчитывать не надо. Чтобы он за что-то платил, надо было его слушаться. Мама, например, его слушалась, и никогда не работала, папа не слушался и не смог жить в их доме. Всё просто: дедушка денег не даст. Или даст? Оливье не знал, но унижаться ему не хотелось, сразу вспомнилось, как он два года назад кричал матери, что не нужны ему их деньги. Чёрт возьми, пора ему наконец становиться взрослым. Но отец с этим «в долг» удивил.
Оливье стал учиться, жил в общаге, учёба как всегда давалась ему легко. Сначала был небольшой напряг из-за английского, но потом Оливье и забыл, что английский для него не родной, ему стало всё равно. Он говорил бегло, богато, с симпатичным картавым и мягким французским акцентом, от которого ему так никогда избавиться не удалось, но люди находили его акцент приятным. Оливье вообще нравился и ребятам, и учителям: дружелюбный, эрудированный, весёлый, с печатью неведомого европейского шарма. Он уже не смотрелся мальчишкой, черты его лица отвердели, стали совершенно мужскими, но в его смеющихся лукавых глазах пряталось плутовское выражение шалопая, бесшабашного шалуна, баловня судьбы, которому всё легко достается и который не слишком-то боится расплаты за свои шалости, знает, что ему всё проститься. Но таким Оливье казался только на первый взгляд. Если бы кто-нибудь смотрел в его тёмные глаза подольше, он бы увидел в них странную, несвойственную молодым американцам, грусть, как будто бы Оливье о чём-то тосковал. Да нет, этой взрослой печали в нём не замечали, отношения в компаниях студентов были скорее поверхностными, в душу друг к другу никто не лез. Оливье параллельно с инженерной специальностью получил вторую специализацию по испанскому языку. Это для него опять же было нетрудно. В Испании в своё время он жил подолгу.
В университете Оливье открыл для себя девушек. С одной подругой он даже снял вместе студию. Жить с кем-то, не связывая себя браком, оказалось легко. Никаких обязательств, деньги пополам, у каждого, по сути, своя жизнь. Удобно, но скучно. Подолгу Оливье ни с кем не задерживался: то девушка была недостаточно умной, то слишком активной, то звала знакомиться с родителями, а это совершенно не входило в его планы. На первых курсах он часто ездил к отцу, потом почти совсем перестал, у отца появилась подруга и Оливье было лень находить с ней общий язык. Общение втроём стало слишком натянутым и Оливье себя от него оградил, тем более, что отец тоже не слишком стремился к частому общению: приехал – хорошо, нет – и не надо.
В Бельгию он ни разу не возвращался, считал слишком дорогим удовольствием. Дед скоропостижно умер и Оливье совсем уж было собрался ехать на похороны, но в последний момент передумал. Мама позвонила, плакала, просила его обязательно приехать, потому что «как это так, не присутствовать на похоронах родного деда… что, мол, скажут соседи, месье Гланье уже интересовался…» Вот соседями и месье Гланье, противным старикашкой из дедова клуба, она всё испортила. Неужели матери было так важно, что кто-то там будет говорить? Как всё пошло. Оливье не поехал, видимо, назло всему снобскому бомонду Юккля. Обойдутся без него. Оливье, конечно, должен был поехать ради дедушкиной памяти, Юккль тут был ни при чём, но ехать ему не хотелось, он был влюблён, а дедушка был человеком из прошлого. Оливье жил настоящим, у него как раз только всё начиналось с Дженнифер, и он уговорил себя, что похороны – это просто варварский обычай, светское мероприятие, в котором он не хочет участвовать. В чём-то он был прав, потому что потом мать без устали рассказывала, какая была служба, сколько было цветов и как о дедушке все прекрасно говорили, она даже уточнила, что в церкви было 148 человек, а на кладбище 112. Неужели посчитала? Как странно. После похорон бабушка ушла жить в дом престарелых, который в Бельгии называли «домом отдыха». Мама
