Царь горы - Александр Борисович Кердан
Кравец, у которого и так кошки на душе скребли, ответил сдержанно:
– Уже всё решили, командир.
– Добро. Василий, – повернулся Смолин к Долгову, – распорядись, чтобы разведчики проводили комиссара до точки и подстраховали по возможности. Скажи, что это не приказ, а моя личная просьба.
По вызову прибыл командир разведроты капитан Смирнов. Он пообещал:
– Подстрахуем, товарищ полковник. – А Кравцу даже подмигнул заговорщицки. – По-генеральски доставим вас, Александр Викторович, с комфортом. Мои гвардейцы, кстати, персональный автомобиль для вас раздобыли.
Во дворе школы урчал «Москвич-412». Автомобиль был старый, без дверей, но движок работал ровно, точно москвичок только вчера сошёл с конвейера. За рулём сидел сержант-разведчик.
– Откуда дровишки? – поинтересовался у ротного Кравец.
– Из лесу, вестимо… – в тон ему отозвался Смирнов и пояснил: – Нашли неподалёку. Видим, стоит драбадан бесхозный. Подумали, может, заминировали «чехи». Ну, типа ловушки. Проверили – нормалёк! Ну, мы и прихватизировали технику по методу господина Чубайса. Правда, ключа зажигания не было, пришлось проводку замыкать. А так машина – зверь. И цвет для переговоров подходящий – когда-то был белым…
– Ты думаешь, эти уроды различают, где белое, где чёрное? У них зенки кровью залиты… – Смолин вышел проводить Кравца. – Лучше пусть твои архаровцы на палку тряпку белую привяжут…
– Изладим, товарищ полковник.
Смолин и Кравец обнялись.
– Ты, комиссар, смотри, возвращайся. Ты мне живым нужен.
– Постараюсь, командир.
Вместе с тремя разведчиками он выехал со двора школы. В окно «москвича» высунули палку с белой тряпицей. Двигались медленно. Улица, по которой ехали, имела недобрую славу. Она, как «чёрная дыра», ежедневно втягивала в себя боевую технику и не выпускала обратно. Половина бээмпэ второй роты здесь была сожжена гранатомётчиками. Ещё несколько машин техроты подорвалось на минах и фугасах.
Кравец озирался по сторонам. Он впервые видел город не через триплекс бээмпэ. Зрелище было удручающим. Во всех домах выбиты стекла, стены посечены осколками и пулями. То там, то тут зияют огромные пробоины от прямых попаданий снарядов. Чёрный пепел, смешанный с грязью, покрывает выщербленный гусеницами и разрывами асфальт. И гробовая тишина вокруг. Когда руины вот так молчат, это ещё страшнее, чем когда они стреляют.
Хотя казалось, что вокруг ни души, Кравца не покидало ощущение, что за ними следят, что они у кого-то на мушке. Ощущение это было таким же назойливым, как кошмары о войне, которые мучили его в военном училище. В этих снах он всегда оказывался на фронте и всегда – один. Его окружали враги. Они были все на одно лицо, в фашистских касках, со шмайсерами. У него тоже был автомат. Но оружие во сне всегда оказывалось неисправным. Или не стреляло вовсе или стреляло, но пули, как в замедленной киносъёмке, вылетали из ствола и тут же зарывались в землю. А враги всё приближались! Он понимал, что сейчас его схватят, будут мучить, но ничего не мог поделать. Просыпался в поту, задыхаясь от беспомощности… Такую же беспомощность ощущал и сейчас…
«Москвич» остановился, не доезжая полсотни метров до пятиэтажки, о которой говорил командир боевиков. Смирнов и разведчики выбрались из машины и осмотрели подступы к дому:
– Пока тихо, товарищ подполковник.
Кравец глянул на часы: без пяти три.
– Ну, я пошёл. – Он отдал Смирнову свой АКМ и пистолет.
– Может, «эфку» возьмёте, Александр Викторович? На всякий пожарный…
– Спасибо, Лёша, пойду так. Договорились же – без оружия…
У дверей подъезда Кравец остановился. Его никто не встречал. Он снова посмотрел на часы. Ровно три.
Прошло ещё несколько томительных минут, пока откуда-то сверху не раздался приказ:
– Камандыр! Захады! Толыко бес шюток…
Кравец распахнул дверь и шагнул внутрь тёмного подъезда. Сделал несколько неуверенных шагов, и в него с двух сторон упёрлись стволы:
– Стой! Нэ двыгайса! – распорядился тот же грубый голос.
– Я и так стою.
Кравца больно саданули прикладом по спине.
– Малычи, сабака, эсле жыт хочеш! Рукы назад!
Он выполнил приказ. Ему больно скрутили руки верёвкой. На голову накинули мешок. По голосам он успел определить, что боевиков трое. Раздался новый приказ:
– Ыды!
Подталкиваемый в спину, он спустился в какое-то подземелье. Даже через мешок Кравец ощутил запах сырости и мочи. Шли долго. Под ногами хлюпала вода. Время от времени ему приказывали пригнуться. В одном месте пришлось пройти несколько метров на корточках, что со связанными руками оказалось делом непростым. Потом почва под ногами стала суше, запах канализации исчез. Скрипнула дверь, и Кравца повели по крутым ступеням наверх. Вскоре раздались гул дизельного движка и гортанные голоса. Неожиданно с головы Кравца сдёрнули мешок. От яркого электрического света он зажмурился и услышал:
– Развяжите!
Веревки, стягивающие запястья, ослабли. Он высвободил руки, открыл глаза и увидел перед собой человека в камуфляже, сидящего за столом со спутниковым телефоном. На стене за спиной у него – зелёно-белый флаг с замысловатым орнаментом, напоминающим цветок, и чёрным волком в центре. Человек был длинноволос и бородат. Лоб стягивала зелёная повязка с арабской вязью.
– Ну, что, Кравец, не думал, не гадал, как доведётся встретиться? Ду ю римэмбэ? Помнишь?
– Шалов, ты?
3
Это был действительно он – бывший сержант, командир его отделения и начальник выездного караула Сергей Нуратдинович Шалов. Русая борода, повязка моджахеда, конечно, изменили его облик, но глаза остались теми же – светлыми, пронзительными. Только ещё появился в них какой-то необычный блеск, как у наркомана со стажем.
Бывший однокашник сразу всё расставил по своим местам:
– Зови меня Сайпи. Это теперь моё имя.
– Новые хозяева дали, когда ислам принял? Ты же не чеченец, а кабардинец, насколько я помню.
– Был кабардинцем, когда надо было. А вообще-то моя бабка по отцу – чеченка, а дед по матери – ингуш. Сам знаешь, при Советах таких, как я, в военные училища не брали.
– А как же Дудаев?
Шалов-Сайпи встал из-за стола, сказал напыщенно, скорей не для Кравца, а для своих моджахедов, которые, как каменные истуканы, застыли по обе стороны от парламентёра:
– Президент свободной и независимой Ичкерии Джохар Дудаев – великий человек, гордость всего вайнахского народа. Его нельзя мерить общими мерками. Он и при Советах смог стать генералом благодаря своим выдающимся качествам, вопреки вашей колониальной политике. Я служил под его началом в Тарту. Знаю, какой это замечательный военачальник. Наша дивизия была лучшей в советских ВВС. А наш вождь Джохар Дудаев и сейчас – лучший полководец. С ним мы непобедимы.
– Аллах акбар! – эхом отозвались боевики.
«Чувствуется бывший пропагандист», – подумал Кравец, постепенно приходя в себя от
