Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк
– Мы хотим, чтобы менялись обстоятельства, а Господь хочет, чтобы менялись мы, – бросил ем в спину монах. – Все, что с тобой случается, принимай как доброе, зная, что без Бога ничего не бывает.
Когда Тетух вернулся обратно, все, кроме Юрия, сидели за столом. Лялин же отрабатывал удары на самодельной боксерской груше. «Надо ж как у мусора чердак варит. Я бы не додумался подвесить набитый крупой мешок на торчащий из стены крюк, – подумал он завистливо. – Ну, ничего, на следующем повороте я его, по-любасу, обойду, крест на пузе».
– Павел, что с тобой? Голова не кружится? – прошепелявил монах, натягивая на голову свою скуфейку. – Не делай резких движений, приляг.
– Это не сотрясуха. Это – хронический гастрит… Походу, уже язва.
– Сейчас бы медок хорошо помог, сало, гранаты, алоэ, орехи грецкие… Но нет ведь у нас ничего, даже глины, – расстроился разбирающийся в народной медицине монах.
– Это – судьба. В зоновской медчасти тоже не было никаких лекарств, кроме цитрамона. И откуда только эти хвори берутся?
– Злоупотребление спиртным, неумеренное курение, малоподвижный образ жизни, неправильное питание, – отчеканил опер, направляясь в «душевую».
Как ни странно, Паштет не взвился. То ли притерпелся уже к лялинским моралите, то ли счел замечание справедливым.
– Питание? – хмыкнул он. – Трехразовое: понедельник-среда-пятница. Обычное дело для штрафного изолятора, где день – летный, день – нелетный. В летные – жрачка жирная, жуткого качества. Опять же, нервяк на взводе.
– Тебя посодют, а ты не воруй, – процитировал белорус героя Анатолия Папанова.
Это был явный перебор. «Одно дело терпеть подколки мента, доказавшего свое физическое превосходство, и совсем другое – «понаехавшего в «нерезиновую» клоуна из Бульбостана», – рассудил Тетух, разворачивая корпус в сторону Бурака.
– Слышь ты, комедиант! Шуруй на Хутор Угрюмого Йоргена, и будут тебе счастье великое и пряник к чаю. Кстати, о прянике, че нам сегодня господь подогнал?
В этот день Создатель поскупился, как никогда, послав рабам своим прокисший творог и раздувшиеся пакеты кефира. Аппетита у Павла не было совсем, но он хорошо усвоил: если утром не перекусить, замучают изжога и ноющая боль в подреберье.
– Мужики, кто-нить нормально готовить умеет? – скривился он, держась пятерней за живот.
– Оладушки, например.
– Для них сахар нужен, а его у нас мало. На Новый год бережем, – развел руками отец Георгий. – Без сахара никак – нужно кислоту приглушить. Сам видишь, какая у нас молочка.
– До Нового года еще, как до китайской границы, можно и не дожить, – стоял Тетух на своем. – Давайте себя сегодня побалуем.
После некоторых раздумий Русич махнул рукой.
– И то правда. Бог даст день, даст и пищу!
Пока кипятили воду на чай, монах растер ложкой творог, добавил туда кефира, сахара, муки и все размешал. Получилось жидкое, с пузырьками воздуха, тесто. На хозяйстве оказалась бутылка просроченного растительного масла. На нем и жарились оладьи. Вкус у них оказался совсем, как у сырников. Радости узников не было предела. Давно они не едали вкусненького. Так, благодаря Павлу, завтрак превратился в настоящий праздник желудка. Оно и понятно, сырники – не вчерашняя каша на воде.
– А ты – молоток, – стал подлизываться к нему белорус. – И вязать умеешь, и балаболишь потешно, и поешь, и чечетку бьешь … Прям, человек-оркестр!
Глава 4
Паштет
Павел любил, когда ему льстили. И чем грубее была лесть, тем больше она ему нравилась. Во-первых, он сильно недобрал похвалы в детстве и юности. Во-вторых, по природе своей, был артистом, остро нуждающимся в комплиментах, восхищении, знаках внимания. Если б еще на старте его жизнь сложилась по-другому, возможно, сейчас он раздавал бы автографы, купался в свете юпитеров, растворялся в громе аплодисментов.
И все ведь к этому шло: он сочинял уморительные тексты, успешно участвовал в конкурсах рэп-исполнителей, создал собственную музыкальную группу. А многочасовые репетиции в гараже, когда от гитарных струн пальцы превращались в мозоли с прорезями и нужно было наклеивать на них подушечки из лейкопластыря? А конкурсные стрессы, когда победитель определен заранее, а остальные нужны лишь для массовки? И он, Пашка, готов был преодолевать преграды, терпеть унижения, проходить через горнило испытаний, только бы стать звездой. Не стал…
– Сегодня мы пакуем таблетки, – прервал его размышления отец Георгий. – Владик, вытирай стол насухо, Ваня кати сюда бочку с пилюльками, Юрий, ставь на стол вооон тот картонный ящик с наклейками и коробочками.
«А говорил, что у них нет бригадира, – подумал про себя Пашка. – Хотя… Кому ж еще контролировать производственный процесс? Не Зомби же, прибитому пыльным мешком, и не бестолковой богеме, способной лишь языком молоть».
– Значит так, братья мои, засыпаем пилюльки в пластиковые дозаторы – по сто штук в каждую. Иван наклеивает на емкости этикетки и пломбы-голограммы. Да не вверх ногами, как в прошлый раз…
– Бес попутал, – буркнул Бурак, виновато улыбаясь.
– …Ты, Влад, как обычно, мастеришь из заготовок коробочки, засовываешь в них инструкцию по применению и дозаторы, ровненько складываешь все в большой ящик. Ровненько! Чтобы вся тысяча уместились и крышка свободно закрылась…
Владик закатил свои водянистые глаза, приложив к груди грязные костлявые руки, что означало: «Понял, не дурак».
– … Предваряю вопрос новеньких: на глазок засыпать нельзя – не крупа. Если покупатель недосчитается нескольких таблеток, может поднять шум – означенное на этикетке лекарство стоит немалых денег. Всем понятно?
Монах обвел присутствующих глубоким бархатным взглядом. Мужчины закивали головами.
– Тогда приступим, помолясь, – и он зашевелил губами. – … прошу благодати Твоей: помоги нам, грешным, дело сейчас начинаемое нами благополучно завершить. Аминь.
Работа закипела: замелькали руки, зашелестела бумага, сгибаемых Зомби инструкций, застучали по пластиковым тубам фальшивые таблетки.
– Скучно. Ни радио, ни телика, ни прессы, – констатировал Пашка. – Расскажите хоть че-нибудь. Под бла-бла-бла веселей работается.
– Вот ты и расскажи! – толкнул его Иван локтем в бок. – Про жизнь свою, например.
– Ладно, давайте за «жили-были» калякать, – не стал кочевряжиться подобревший после еды Паштет. – Моя жизненная стезя извилиста, как путь анаконды в мусоропроводе. Первый раз загремел я на малолетку в шестнадцатилетнем возрасте. Меня здорово подставили. Жил я тогда с отчимом, Сан Санычем Чмырюком, будь он трижды неладен… Не жаловал он меня, на дух не переносил. Считал неизбежным злом, полученным в довесок к любимой женщине. Мать делала вид, что не замечает его придирок ко мне, а, может, и впрямь не замечала. Она была благодарна судьбе за то, что ТАКОЙ МУЖЧИНА взял ее замуж. Не предложил сожительство, а дал свою фамилию, забрал из Ленинградской области к
