Тропа желаний - Маша Трауб
– Нина, у тебя почта или библиотека? – возмущались соседи. – Это в библиотеке надо тихо, а на почте как говорить, если ты але, але, а тебя не слышат!
Если кто-то говорил тихо – Нина тоже соединяла через раз. Потому что не слышала, что обсуждают, и приходилось прислушиваться. Интересно ведь! Телеграммы она вообще какие хотела, такие и отправляла. У Мадины родился долгожданный сын, так Нина отправила телеграмму – «жив, больница». Вот и что думать родственникам после такого сообщения? Что Мадина родила богатыря? Нет, конечно. Родила еле живого младенца, и теперь неизвестно, выходят его врачи или нет. Хотя Мадина родила именно богатыря-мальчика, четыре килограмма двести граммов веса. А в больнице оставили Мадину, которой смазывали швы после разрывов. Сама рожала, без кесарева. Опять все родственники съехались, не зная, во что наряжаться. Нина радовалась, что своими телеграммами могла собрать всю родню. А родня не очень радовалась, потому что сильно нервничала, пока ехала, не зная, чего ожидать.
– Не иначе как все оставшиеся соки из бедного Темура выпила, – судачили тем временем в деревне. – Тираном стала!
– Ой, она же не демон какой, – отвечали другие, – зачем демон будет вселяться в такую злую и неумную женщину?
Про вампиров, пьющих кровь и соки из живых людей, в те годы еще не слышали, а в демонов, колдовство и заговоры верили почти все женщины.
– Кто знает, на заговор любой дуре ума хватит, – отвечали те, кто верил в потусторонние силы.
Так или иначе, Темур вскоре умер. Нина же продолжала ходить на работу как ни в чем не бывало. Даже косынку черную на голову не надела. Говорила, не положено на работе.
– Ой, кто ее тут проверять будет, положено – не положено. – Валя была первой, кто верил в проклятие и заговор. – Хотела мужа в могилу свести, вот и добилась своего.
– Валя, прекрати нагнетать, – призывала ее Тереза, не верившая ни в заговоры, ни в проклятия. – Темур сам умер. Так бывает. Тебе ли не знать. Люди за месяц сгорают от болезней.
– Ты как хочешь, а я больше на почту не пойду, – объявила Валя.
– Хорошо, дорогая, не ходи, – ответила ласково Тереза.
Она знала, что Вале незачем ходить на почту – некому посылать открытки, письма, поздравления. Некому звонить. Никого не осталось. Но зачем об этом знать другим… Она тоже не ходила на почту – у нее тоже никого из адресатов не осталось. Но считалось, что Терезу Нина боится, а Валю ни во что не ставит. Наверное, это пошло с тех времен, когда и Нина, и Тереза, и Валя были еще совсем молодыми. Тереза тогда своими собственными руками выкинула Нину с почты – схватила за воротник блузки и вытолкнула за дверь. После чего позвонила совсем уж дальним родственникам в Москву. Нина не хотела связывать, твердила, что бесполезно, но Тереза не сдавалась. Она хотела сообщить о смерти бабушки. О том, что они остались вдвоем с мамой. О том, что можно узнать о судьбе сгинувших то ли в тюрьме, то ли в лагере деда и отца, но это проще сделать из Москвы. А вдруг они еще живы?
Нина оказалась права, все бесполезно, как и твердила Терезе до того, как оказалась за дверью почты. Родственники бросали трубки, не желая говорить, даже не узнав, что случилось. Но когда звонят по межгороду, понятно, что случилось плохое. Зачем ввязываться в чужие проблемы, когда своих хватает? Проще оборвать связь.
Тереза и Нина хорошо помнили тот день. Хозяйка почты впервые видела, как Тереза плачет горько, навзрыд, не в силах остановить поток, вызванный обидой, разочарованием, предательством. Слезы душевной боли самые горькие. И именно их невозможно сдержать, как ни пытайся. Тереза впервые видела, как вернувшаяся на почту Нина, тоже плача, пытается дозвониться до родственников Терезы, снова и снова набирая номера.
С тех пор они не разговаривали. Не было повода. Тереза на почте с того дня не появлялась.
– Она только тебе скажет, – твердила Валя, пока Тереза была поглощена воспоминаниями. – Нина тебя… уважает.
– Нет, я не буду узнавать, – ответила Тереза. – Если Елена захочет, сама скажет. И ты не выпытывай. Или ты ей допрос хочешь устроить?
– Нет, конечно нет, – отмахнулась Валя.
– Пусть девочка живет. Решит уехать – ее право. Наша воля – поддержать ее или нет. Пока мне рано в гроб, как сказал Алик, и пока я не открутила головы твоим курицам, которые все же насрали на мою постель, я постараюсь их защитить. А ты – хочешь узнавай, хочешь нет. Если тебе надо кого-то скинуть в реку за недостойное поведение, иди, сама бросайся. Только скажи заранее, я с тобой пойду. Тоже брошусь. Глядишь, вместе и выплывем. А девочку оставь в покое. Она напугана больше нашего. Своей тени боится. Да и Алик плохо спит. А кто спокойно уснет на временной кровати, в доме, в котором нет ничего своего? Мальчик боится, что и этот дом – ненадолго и им с мамой снова придется уезжать. Он даже к твоим цыплятам боится привязываться.
– Да, он спрашивал у меня, вспомнят ли его цыплята через год или через два, – кивнула Валя.
– И что ты ему ответила? – уточнила Тереза.
– Конечно, я сказала, что его вспомнят все до одного цыпленка! – воскликнула Валя. – Не могла же я ему сказать, что у куриц каждый день как новый. Кто кормит, тот и хозяин!
– Лучше бы ты ему про своего Петрушу рассказала! До сих пор помню, как он меня клюнул! – рассмеялась Тереза.
– Да, спасибо, что
