Этюд с натуры - Виктор Тихонович Сенин
Она засмеялась:
— А у нас самовар старый. На угольях. Тебе и ставить!
— Гостю почет, — ответила Мария Михайловна, — самовар я поставлю. Пока вы по саду прогуляетесь, он и вскипит.
— Может, я помогу вам?
— Труд небольшой. Щепок соберу по двору, заложу в самовар, огонь раздую — и вся недолга. Коль дровишки поколоть охота, только спасибо скажу.
— Где у вас топор?
— Анют, принесла бы.
За сараем громоздились сваленные в кучу чурбаки. Сбросив куртку, с азартом принялся колоть сосновые и березовые заготовки, раскалывая их одним ударом надвое, затем половиня еще и еще, отбрасывая поленья в сторону. Оставалось лишь сложить их в поленницу.
Перед чаем надо было умыться. Аня принесла чистое полотенце и мыло. Поливала из ковшика на разгоряченное мое тело, я охал от удовольствия, брызгался. Потом обтерся досуха и надел рубаху. Аня не уходила, наблюдала за мной с чисто женским простодушием. Подхватил ее на руки и закружил, она прижалась доверчиво и затихла.
Чай Мария Михайловна подала ароматный, с мятой.
— Может, не нравится вам, а я добавляю.
Выставила хозяйка варенье из крыжовника и тертую красную смородину.
— Уродило нынче смородины этой!.. Возьмешь, Ань, с собой ведерко.
— Куда мне столько, мам?
— Съедите. Зима долгая, все подметет.
Пили чай до пота.
— Отдохните пока. Пойду вынесу табуретки, чтоб до веток повыше могли дотянуться, — сказала Мария Михайловна. И ушла, оставив нас наедине.
— Хорошая у тебя мать.
— Славная! Отец умер от инфаркта. Одна и подняла нас троих на ноги. В совхозе бригадирствует. Ты ей тоже понравился, поверь мне.
Мы достали из багажника корзины, взяли ведра и пошли в глубь сада. Зеленели кусты смородины и крыжовника, пахло тмином. В раскрытом парнике расползались усохшие огуречные плети, напоминая брошенную старую сеть. Ветки пепина шафранного, осенней полосатки клонились к земле. Ярко-красные яблоки пепина, особенно крупные на верхушке дерева, гнули своей тяжестью ветки так, что казалось, они вот-вот обломятся и надо поскорее освободить их от непосильной ноши. Из предосторожности, и не излишней, некоторые ветки подпирали жерди. В траве валялись опавшие яблоки, их запах перемешивался с запахом преющей листвы.
Сорвал осеннее полосатое — светло-желтое, с красными полосами и румянцем на боку — и передал Ане. Взяла яблоко, надкусила и протянула мне:
— Должна бы я тебя первой угостить в этом саду да и приворожить…
Сочное и ароматное яблоко приятно хрустело на зубах, холодило во рту.
Мы молча обрывали яблоки, какое больше глянулось, и складывали в ведро. Затем я относил ведро и пересыпал в ивовую корзину.
Солнце пробивалось сквозь листву, было тепло и тихо, жужжали осы, кружились возле кружки на табурете, садились и ползали по краю, норовя добраться до воды. То ли бабье лето с его бездонной синью небес, серебрящимися паутинками в воздухе, покоем, какой разливался окрест, так действовало на душу после городской сутолоки и гула, но было легко и привольно, хотелось, чтоб длилось это очарование бесконечно.
«Что происходит со мной? Что? — спрашивал я себя и не находил ответа. — Почему мне так хорошо, так отрадно?»
И вдруг словно детерок донес: «Любовь это, любовь…» Я даже вздрогнул и оглянулся, чтобы удостовериться, откуда донеслись слова. Или почудилось мне?
Под соседним деревом стояла Аня с яблоком в руке, красным-красным, как сердце, и неотрывно глядела на меня.
— Какой ты!.. — произнесла с восторгом.
— Какой?
— Единственный… — И попросила тихо: — Поцелуй меня…
В тот день мы не уехали в Ленинград. После работы в саду Аня загорелась показать мне речку, на берегах которой прошло ее детство.
— Корову Зорьку пасла да венки из кувшинок плела.
— Помнишь Зорьку? — удивилась Мария Михайловна и обратила взор на меня: — Тогда скотину держали в каждом дворе. Поверите, на нашей улице насчитывалось десятка три буренок. Да почти столько телят. От коровки и кормились: детям по стакану молока к хлебу каждодневно, сметанка, ряженка, творог — в доме завсегда, не покупное. Теперь обленились, из магазина несут продукты.
— Сколько же хозяев держат коров?
— А пять на всю деревню. Старухи никак не расстанутся, кто привык к своему молоку. Внучат еще побалуют, когда из города понаедут. А остальные на магазин смотрят. Даже капусту сажать ленятся: дескать, незачем. Осенью ее завались, три копейки килограмм. Верно, много: все лари забиты. Но странное дело: к весне не только свежей не купите, квашеная в большом дефиците.
Мы вышли со двора и стежкой, петляющей у самых калиток, направились по улице к реке. Впереди ступала Аня, здоровалась со знакомыми. Женщины отвечали ей поклонами, провожали нас с любопытством. Нетрудно было понять, что Аню здесь знают с девчонок, наслышаны, наверное, о ее нескладной жизни, а потому и смотрели нам вслед с участием и сердечностью, желая благополучия.
— С приездом, подруга! — От ближайшей калитки спешила к Ане молодуха. — А я смотрю: ты или не ты?
— Здравствуй, Люба! Ты же вроде на Севере работала? В отпуске?
— Насовсем возвратилась! Замуж вышла, дочку родила. Вот и переехала к матери, здесь теперь живу. Муж в совхозе электриком, а я пока дома. — И зашепталась с Аней, поглядывая в мою сторону. — А-а… — Сказала, чтоб и я услышал: — Не упусти. Век наш бабий, сама знаешь, короток… Заходи в гости, рады будем.
— Спасибо, Люба. Может, и заглянем.
Свернув в переулок, пошли рядом. Здесь не было сторонних глаз, и могли вести себя, как пожелаем.
— Тебе неловко?
— Из-за чего?
— На виду деревни провела, как на смотринах…
— А мне приятно, что видели с тобой.
— Правда?
— Вот те крест! — Перекрестился и засмеялся.
Засмеялась звонко и Аня.
Блеснула в ивняке за луговиной река. Неширокая, в низких берегах, она поворачивала к лесу и круто выгибалась у самой кромки, как бы отсекала путь соснам и елям. Вода в реке стояла темная, холодная, тихоструйно покачивались на глубине водоросли.
— В заводи летом столько кувшинок! Вода сплошь листвой покрыта, а над ней — желтые головки цветов. Сидишь на взгорке, солнышко припекает, Зорька траву пощипывает, хвостом от мух отмахивается да вздыхает. Нарву кувшинок, на луговине ромашек много, колокольчики — и плету венок. Сплету, на голову надену и гляжусь в речную гладь, с речкой разговариваю, выспрашиваю: похожа ли на Купаву?
Зорька смирная, старательная, на пастбище голову не поднимет от земли. Спешит травки побольше ухватить, потом ляжет отдохнуть, глаза закроет и пережевывает. Холмогорка, невысоконькая, рожки маленькие, напасешь хорошо, когда и впадин на боках нет, идет бочка бочкой. Молока давала — по ведру сразу. И каждый год теленочка приносила, черно-пестрого, как
