Отравленные слова - Майте Карранса
Он произнес эти слова со злостью и отвращением, не сумел отринуть своих чувств, открыто проявил презрение. Суреда спросил о его личных, субъективных впечатлениях – и получил их. Лосано удивляет равнодушие преемника. Парень сует ручку в рот, будто сигарету, и выдает:
– А я бы поставил на Мартина Борраса.
Суреда говорит спокойно, без желания поспорить.
– Но почему? – спрашивает Лосано. Он заинтригован.
– Он молод и незрел. – Суреда поднимает взгляд и смотрит на него с обезоруживающей искренностью. – Молодые больше ошибаются, нам всегда есть в чем себя упрекнуть.
Лосано молчит. Его молодость прошла давным-давно, он уже и не помнит, как думал и чувствовал тогда.
– Есть хочу! – внезапно говорит Суреда и вскакивает.
– Хорошо, давай оставим дела здесь и пойдем поедим, – предлагает Лосано, взглянув на часы. Он ценит распорядок, привычки, обедает он в два часа. Но Суреда извиняется: он договорился пообедать с друзьями из академии.
– Простите, вынужден вас оставить, – бормочет, кладя обе папки на стол. – Но после обеда у меня будет куча времени, чтобы заняться делом Барбары, – добавляет он.
Интерес, всецело владевший им лишь несколько секунд назад, внезапно испаряется, уступив место желанию умять тарелку пасты и отбивную. Да, Суреда прав, импульсивность – главный недруг юности.
Лосано остается один. Он знает: Суреда во время обеда ни на секунду не вспомнит ни о девушке, ни о ее семье, ни о подозреваемых. У Лосано большой опыт, и он подсказывает ему: закрыв дверь, Суреда улыбнется секретарше, похлопает по плечу Себастьяна. Может, перекинется с ним парой фраз насчет матча «Барсы» в воскресенье, попереживает, выиграет ли «Барса» Лигу чемпионов. Но о Барбаре Молине он думать не станет.
Лосано всегда обедает в одном и том же баре. Его купили китайцы, но по-прежнему готовят по средам гаспачо[11], а по четвергам – паэлью[12]. Поначалу Лосано огорчился было, что бар перешел к иностранцам, но теперь уже шутит c Лю Шин и посмеивается над тем, как он накрывает на стол. В конце концов он пришел к выводу, что от этих перемен только выиграл: новые хозяева не повышают цен и не лезут не в свои дела. С годами Лосано стал недоверчив. Раньше во время обеда он молол языком без передышки, а теперь ест в одиночестве, читает «Марку»[13] и одним глазом поглядывает в телевизор. Хоть это и больно немного, но таким образом он постепенно отмежевывается от мира, и будет не так тяжело окончательно с ним порвать.
Кто знает, сможет ли Суреда, молодой и порывистый, раскрыть дело Барбары Молины.
И Лосано спрашивает себя, что за ошибки совершал Суреда.
5. Барбара Молина
Сегодня я не открыла ни один учебник, не разогрела себе еду. Просто сидела часами с телефоном, пялясь в маленький экранчик, надеясь увидеть заветную полоску. Я отчаянно хочу выйти отсюда, и наконец-то ключ у меня в руках, но это непросто. Я оббежала все углы в поисках сети. Я знаю, где-то здесь точно ловит. Однажды, когда он был здесь, телефон зазвонил, но я не помню точно, где это было. И я мечусь по комнате, то поднимаю телефон, то опускаю, трясу его, замираю, тащу вдоль стены, в угол, в тысячный раз черчу диагонали. Внезапно перед глазами у меня плывет туман, ноги подгибаются, и приходится сесть на пол.
Я умираю от страха. А что, если я ошибаюсь? Сейчас я здесь, потому что однажды уже попыталась позвонить по телефону и очень в этом раскаиваюсь. Это было в Лериде. Мы остановились, чтобы найти открытый бар и позавтракать. Было очень рано, он забыл кошелек в машине и пошел за ним. «Подожди меня, я быстро», – сказал он, но стоило ему немного отойти, как я сбежала. Телефона у меня не было, он отобрал, так что я стала искать телефонную будку. Бежала, ошалев, на бегу перетряхивая кошелек, монеты падали и рассыпались, а я все бежала и бежала как безумная. Будка оказалась через две улицы. Только пусть телефон работает, повторяла я про себя, пожалуйста, пусть работает. Я вся была как комок нервов, пока трясущейся рукой набирала номер. Подошла мама, но у нее началась истерика, она не дала мне сказать ни слова.
– Где ты? – кричала она. – Во что ты впуталась? Полиция и папа тебя ищут!
И ровно в эту секунду я увидела, как он в ярости приближается ко мне, и только и смогла, что выкрикнуть:
– Пожалуйста, помоги мне!
И больше ничего: монета застряла, а я в ужасе скорчилась в углу будки, ожидая наказания.
Он ударил меня – раз, другой, третий, он не останавливался, моя голова билась о стекло будки, и с каждым ударом ярость его усиливалась.
– Что ты им сказала? – задыхаясь, кричал он. – Кому ты звонила?
Трубка болталась на проводе, качалась, как маятник, из носа у меня капала кровь, заливая будку, одежду, сумку.
– Хватит! Не надо! – всхлипывала я, пытаясь закрыть лицо руками.
Он схватил меня под руку и вытащил наружу. Уже на улице он сунул мне платок, чтобы остановить кровь, и потащил меня за собой, как собаку.
Никто из нас не заметил, что моя сумка так и осталась валяться на полу будки. По пути нам не встретилось ни души. В такой час на улицах Лериды никого нет, все спят. Если бы хоть кто-нибудь попался нам на пути, я бы бросилась к нему, моля о помощи. Но из-за раннего часа и тумана мы остались наедине, без свидетелей, и пути назад уже не было.
– Вот дерьмо! – выкрикнул он уже в машине, обнаружив, что моя сумка осталась там. – Ну что ты за идиотка!
Снова звонить домой мне нельзя. Я не хочу звонить маме: она не смогла тогда ничего сделать, не помешала ему запереть меня в этой дыре. Но других номеров я наизусть не
