Том 8. Автобиографическая и историческая проза - Александр Сергеевич Пушкин
Мердер287 умер, человек добрый и честный, незаменимый. Великий князь еще того не знает. От него таят известие, чтобы не отравить его радости. Откроют ему после бала 28-го. Также умер Аракчеев, и смерть этого самодержца не произвела никакого впечатления. Губернатор новогородский289 приехал в Петербург и явился к Блудову с известием о его болезни и для принятия приказаний на счет бумаг, у графа находящихся. «Это не мое дело, – отвечал Блудов, – отнеситесь к Бенкендорфу». В Грузино посланы Клейнмихель290 и Игнатьев291.
Петербург полон вестями и толками об минувшем торжестве292. Разговоры несносны. Слышишь везде одно и то же. Одна Смирнова293 по-прежнему мила и холодна к окружающей суете. Дай бог ей счастливо родить, а страшно за нее.
3 мая. Прошедшего апреля 28 был наконец бал, данный дворянством294 по случаю совершеннолетия великого князя. Он очень удался, как говорят. Не было суматохи при разъезде, ни несчастий на тесной улице от множества собравшегося народа.
Царь уехал в Царское Село.
Мердер умер в Италии. Великому князю, очень к нему привязанному, не объявляли о том до самого бала.
Вышел указ о русских подданных295, пребывающих в чужих краях. Он есть явное нарушение права, данного дворянству Петром III; но так как допускаются исключения, то и будет одною из бесчисленных пустых мер, принимаемых ежедневно к досаде благомыслящих людей и ко вреду правительства.
Гуляние 1-го мая296 не удалось от дурной погоды, – было экипажей десять. Графиня Хребтович297, однако, поплелась туда же: мало ей рассеяния. Случилось несчастие: какая-то деревянная башня, памятник затей Милорадовича298 в Екатерингофе, обрушилась, и несколько людей, бывших на ней, ушиблись. Кстати, вот надпись к воротам Екатерингофа:
Хвостовым некогда воспетая дыра!299
Провозглашаешь ты природы русской скупость,
Самодержавие Петра
И Милорадовича глупость.
Гоголь читал у Дашкова свою комедию300. Дашков звал Вяземского на свой вечер, говоря в своей записке:
Molière avec Tartuffe301 y doit jouer son rôle
Et Lambert, qui plus est, m'a donné sa parole etc.[30]
Вяземский отвечал:
Как! будет граф Ламбер302 и с ним его супруга,
Зовите ж и Лаваль303.
Лифляндское дворянство304 отказалось судить Бринкена, потому что он воспитывался в корпусе в Петербурге. Вот тебе шиш, и поделом.
10 мая. Несколько дней тому получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомлял меня, что какое-то письмо мое ходит по городу и что государь об нем ему говорил. Я вообразил, что дело идет о скверных стихах305, исполненных отвратительного похабства и которые публика благосклонно и милостиво приписывала мне. Но вышло не то. Московская почта распечатала письмо306, писанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом не официальным, донесла обо всем полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял. К счастию, письмо показано было Жуковскому, который и объяснил его. Всё успокоилось. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного307. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока308 и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным.
12. Вчера был парад, который как-то не удался. Государь посадил наследника под арест на дворцовую обвахту за то, что он проскакал галопом вместо рыси.
Аракчеев288 во время прошедшего царствования выпросил майоратство для Грузина, предоставя себе избрать себе наследника, а в случае незапной смерти поручая то государю. Он умер, не написав духовной и не причастившись, потому что, по его мнению, должен он был дожить до 30 августа, дня открытия Александровской колонны. Государь назначил наследником графу Аракчееву кадетский Новогородский корпус, которому и поведено назваться Аракчеевским.
21. Вчера обедал у Смирновых309 с Полетикой, с Вельгорским и с Жуковским. Разговор коснулся Екатерины. Полетика310 рассказал несколько анекдотов. Некто Чертков311, человек крутой и неустойчивый, был однажды во дворце. Зубов312 подошел к нему и обнял его, говоря: «Ах ты, мой красавец!». Чертков был очень дурен лицом. Он осердился и, обратись к Зубову, сказал ему: «Я, сударь, своею фигурою фортуны себе не ищу». Все замолчали. Екатерина, игравшая тут же в карты, обратилась к Зубову и сказала: «Вы не можете помнить такого-то (Черткова по имени и отчеству), а я его помню и могу вас уверить, что он очень был недурен».
Конец ее царствования был отвратителен. Константин313 уверял, что он в Таврическом дворце застал однажды свою старую бабку с графом Зубовым. Все негодовали; но воцарился Павел, и негодование увеличилось. Laharpe314 показывал письма молодого великого князя (Александра), в которых сильно выражается это чувство. Я видел письма его же Ланжерону315, в которых он говорит столь же откровенно. Одна фраза меня поразила: – Je vous écris peu et rarement car je suis sous la hache.[31] Ланжерон был тогда недоволен и сказал мне: – Voilà comme il m'écrivait; il me traitait de son ami, me confiait tout – aussi lui étais-je dévoué. Mais à présent, ma foi, je suis prêt à détacher ma propre écharpe.[32] В Александре было много детского. Он писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: – L'empereur Nicolas est plus positif, il a des idées fausses comme son frère, mais il est moins visionnaire.[33] Кто-то сказал о государе: – Il y a beaucoup du praporchique en lui, et un peu du Pierre le Grand.[34]
