Дневник прожигателя жизни - А. Волоска
— Как ты себя чувствуешь? — высморкавшись, спросила мама.
— Ничего, — сухо ответил я, — нормально.
Мама лишь жалостливо смотрела на меня и, не переставая, гладила мою голову. Папа тоже не знал, о чем говорить. Он еще раз дотронулся до моей руки и крепко сжал ее. В его глазах я прочитал «Держись!»
— Только вот, кажется, действие обезболивающих заканчивается. — Решил я прервать паузу. — Сломанные ребра нестерпимо уже горят, да и глаз разбитый тоже начитает побаливать. И хрен знает, как тут сестру позвать.
Папа ну очень строгим взглядом пронзил меня, но решил, сейчас не время учить меня, что я должен выбирать выражения, особенно, когда говорю в присутствии дамы.
— Да и поесть ни разу не приносили, а голодный как волк. И трясет меня — врач сказал, как раз от голода.
— Золотко, извини, — начала оправдываться мама, — это мы попросили ничего не давать тебе кушать, пока мы не приедем. Я хотела сама тебя накормить — а то неизвестно еще из каких продуктов тебе тут наготовят.
Она засуетилась, будто собирала все самое необходимое при объявлении воздушной атаки, только сейчас ей нужно было доставать вещи, а не убирать. Из пакета полезла куча всего. Как там столько уместилось — одному Богу известно. Какие-то булки, йогурты, кефир, яблоки, консервированный ананас и многое другое. Я сразу задумался, можно ли мне сейчас это все есть, и имеется ли какая-нибудь диета на мой случай, но желание что-нибудь проглотить затмило эти мысли.
— Только, — я замолчал и отвел взгляд, потом продолжил, — я хотел бы поесть в одиночестве.
— Хорошо-хорошо. — Протараторила мама и еще раз обняла меня. — Я так тебя люблю! Ты не представляешь, как я распереживалась!
— Мы оба переживали, — сказал отец. — Пока не сказали, что состояние твое улучшилось, не знали и что думать. А мама, — папа выдавил улыбку, — вчера сквозь медсестру ломилась, все хотела хоть увидеть тебя. Я уже подумал, что этой медсестре тоже палата понадобиться. Мать еле удержали.
— Все будет хорошо, любимый, не переживай, — все еще не отпуская меня, сказала мама.
Я путаю или до этого слышал, что это как раз не я тут переживаю? Или она так себя пытается успокоить? Я переживаю лишь о том, когда, наконец, я схожу в туалет и смогу наполнить пустой желудок.
— Что с тобой произошло? — все же решился спросить отец.
Что значит, что со мной произошло?! Я думал, что Вася, его брат и дружки уже в СИЗО и ждут приговора суда! Никто ничего не знает или это родителям только не сообщили?!
— Меня избили. Не видно, что ли? — грубо огрызнулся я.
Больше никто из родителей не поднимал этого вопроса.
Следующие полчаса прошли в атмосфере жалости и печали. «Я тебя люблю» и «Покоя мне не было» от мамы, «Мы все тебя любим» и «Не волнуйся, поправишься» от папы, «Ты не представляешь, как мы переживали» и «Поправляйся быстрее» от обоих звучали несколько раз. И всю эту картину дополнял взор на заплаканную, постоянно высмаркивающуюся, маму и отца, изо всех сил старающегося держаться духом, отталкивающего любые порывы показать, что он сейчас чувствует.
— Ты отдыхай, а мы обязательно заедем завтра, — мама поцеловала меня в щеку.
— Я к тебе утром заеду перед работой, хорошо? — спросил отец.
— Хорошо. Утром? А сейчас что? И сколько вообще времени?
Папа посмотрел на часы и ответил:
— Сейчас без четверти девять вечера.
— Понедельник?
— Понедельник, — кивнул он.
Отец еще раз сжал мою руку и — я был в шоке — нагнулся ко мне и тоже поцеловал.
— Совсем не хочется уходить, но тебе надо отдыхать. Там еще следователь ждет тебя…
— Какой следователь? — Моему удивлению не было предела.
— Сразу, как нам сообщили о случившимся, я незамедлительно побежал в отделение и написал заявление. Я еще среди ночи собирался сделать это, но думал, мало ли почему домой не вернулся. Может, ты у девушки или с друзьями загулял. Недоступность твоего телефона увеличила степень переживаний, но старался не поддаваться влиянию негативных мыслей.
Телефон! У меня был телефон. И где он сейчас? Я всегда оставлял его на газоне рядом с площадкой. Кто-то «подрезал», сдается мне. Причем, не маловероятно, что этот «кто-то» человек из своих.
— Главврач следующим же звонком, как позвонил мне, сообщил ему о том, что ты пришел в чувства и вроде как состояние твое стабильное. Хорошо, не забыли ему передать мою просьбу, чтобы первые, кто тебя навестит, были мы.
— Ясно. Пусть подождет пять минут — хочу хоть что-то в рот засунуть съедобное.
— Да. Хорошо. И, сынок, расскажи ему все, ничего не упусти. Я подключил знакомых, чтобы это дело было взято на особый контроль…
И тут я, блин, особенный. А чем хуже парень, которому вчера голову арматурой проломили, или девчонка, которую сегодня утром изнасиловали?
— … Надеюсь, следствие будет проведено оперативно, и эти животные получат, что заслуживают.
Тут папа впервые за весь разговор позволил себе хоть что-то сказать про людей, которые положили его сына на больничную койку, хотя мама за все время разговора несколько раз бросалась словами «уроды», «нелюди», «твари» и тому подобными.
Первым делом следователь пожал мне руку и представился:
— Виктор. Ты как?
— Вроде, о-кей. Ники, — сказал я, улыбнувшись.
Виктор представлял собой крепкого здорового мужика с короткой массивной шеей и огромной квадратной головой. Его мощным лбом, казалось, можно прошибать стены, а маленькие, глубоко посаженные глаза, буквально просверливали насквозь, говоря «ты со мной не шути и говори, пожалуйста, правду и только правду». А на его угрюмом лице, если постараться, можно сосчитать минимум сотню морщин.
Одет он был в светло-коричневый костюм, под которым, совсем не сочетаясь, была надета черная водолазка. Когда он сел на стул, придвинув его вплотную к койке, мне показалась, что пуговицы на пиджаке сейчас вылетят с треском от напора на них необъятного живота, приобретенного многолетним опытом написания отчетов и других бумажек.
— Борис, — настоятельно начал он, — давай договоримся сразу — без детского сада. Никаких «Ники» и прочей ерунды. У нас тут не песочница, в которой один хулиган отнял лопаточку у хорошего мальчика. У нас тут проблема, очень большая проблема.
Он прям мозг! Глаза (а точнее глаз) мне открыл на то, что произошло на самом деле! «Очень большая проблема», твою мать, у меня, а у не тебя, гниющего за писаниной ленивца, мечтающего о скорейшей пенсии, которому начальство, после звонка моего папы, дали пинка со словами «Иди,
