Плохое зимнее утро - Лука Люблин
– Не переживай ты так, все будет хорошо. Зато первый раз прокатишься и увидишь, какой красивый вид открывается на самом верху.
Она отказывалась поднять свой взгляд с пола, но Илья не собирался вот так все оставить.
– Извини, но мне тогда придется тебя заставить, потому что так ты упустишь самое важное, ради чего люди и покупают сюда билеты.
– Да блин страшно мне, очень.
– Не переживай, ты же тут не одна. Я тебя уверяю, ты не пожалеешь.
Их кабинка уже прошла четверть круга и Илья неожиданно застопорился в своих мыслях. Он замолчал и смущенно опустил свой взгляд в пол, при том иногда поглядывал на красивую Диану, соединившую ноги друг к другу и крепко сжавшись в них своими руками. Ее обворожительное лицо с закрытыми, дрожащими веками заставляло Илью смотреть только на нее и никуда больше, да и он сам уже был не против. Он понимал, что вот-вот они дойдут до высшей точки, откуда перед ними растелиться большая часть города, и надо будет каким-то образом, желательно самым романтичным и удобным для него, признаться ей в своих чувствах. Времени оставалось совсем чуть-чуть и перед ним стояла задача все продумать заранее, но как бы он не старался мозг в тот момент отказывался работать в нужном темпе, поэтому никакой картины как это могло бы произойти, он перед собой не нарисовал. Были сделаны отчаянно и с трудом некоторые жалкие наброски, не имеющие надежды в практической их реализации. Вскоре для него стало понятно, что придется импровизировать и говорить без подготовки – быть может, для передачи искренних чувств, так даже лучше.
Резко наступившая тишина забеспокоила Диану и так напуганную всей ситуацией:
– А почему ты замолчал? Что случилось? – спрашивала она с тревогой и переживаниями в голосе. – Ну, скажи что-нибудь!
– Да, извини, я просто задумался че-то… – быстро успокоил он Диану, как бы выйдя ото сна.
– Пожалуйста, больше так не молчи, пока мы не спустимся. – попросила она его милым девчачьим, чуть вздрагивающим голосом, чем Илья умилился и все пытался найти подходящего момента для признания.
Кабинку отделяло от пика, пожалуй, расстояние в 10 градусов от всего круга, если делать подсчет с места где они сели. Оставалось совсем чуть-чуть и как только Илья заметил опущение перед ними кабинки, он громко откашлялся, выпрямил спину и начал упрашивать ее открыть глаза ради открывшегося вида на вечерний, светящийся город:
– Не буду! Нет, не хочу, не буду!
– Пожалуйста, буквально на одну секунду, ради меня.
– Нет, все, я правда не могу это сделать, ничего страшного если я пропущу этот момент.
Естественно для Ильи это было ужасом, он не мог упустить этого прекрасного, может единственного шанса. Впав в переживания и почувствовав быстрое биение сердца он неожиданно для самого себя чуть повысил голос:
– Ну, пожалуйста! Я тебе должен кое что сказать важное!
Диана, услышав этот тон, сразу поняла в чем заключались его намерения, без лишних слов открыла глаза, взглянула прямо в его смущенное лицо с опущенным взглядом и внимательно прислушивалась к каждому его слову, еле выходящему из его уст и с сопровождающимся дрожащим тембром. В конце она его крепко, молча обняла, смутив таким странным и непонятным жестом Илью, но в конце добавила:
– Как же долго ты к этому готовился. Хорошо хоть сейчас, а не через десять лет. – сказала она без подтрунивания и с влажными глазами опять обняла Илью, чем дала окончательный и ясный для него ответ.
С того дня и начался их самый счастливый период в жизни, наполненный самыми разными красками, о даже существовании которых Давид не имел понятия.
Как мы написали вначале этой главы, он встал с кровати и сонно опустил ноги в груду одежды, непонятного мусора, барахла. Пока снег шел за окном, Давид медленно направился в туалет и вырвал в пожелтевший унитаз. Обычно после такой оздоровительной процедуры он трезвел и на время приходил в нормальное состояние, но последние несколько дней это не помогало – он застывал некоторое время над унитазом с закрытыми глазами и, держась за ободок, как-то пытался разбудить себя громкими мыслями, которые уже атрофированная голова никак не воспринимала. Он мертвенно встал с красных колен, слабым нажатием смыл свою рвоту и, немного раскачиваясь в разные сторону как неваляшка, пошел обратно в постель, даже не помыв руки и лицо. Его грузное тело лежало опять на постели. Непонятные, неразборчивые мысли в его голове жили и активно передвигались из одного полушария в другое, хоть и физически его состояние не было таким же. Внутри теплилась надежда, что совсем скоро он наконец-таки встанет и войдет в этот новый день широким, уверенным шагом, однако пока тело настолько было приклеено к кровати, что Давид не видел никакой возможности хотя бы на секунду подняться с него. Его мысли уже расплывались в невероятные и бессмысленные краски, напоминающие ему летнею пору, где он ребенком бегает по улице, иногда ездит на велосипеде, вместе с друзьями, кидается маленькими камушками в проезжающие машины, раскачивается сильно на качелях… В один момент что-то щелкнуло, он опомнился от грез и резко встал с кровати. Он покрутился вокруг себя, огляделся по сторонам, решил выйти в залу – было понятно, что его куда-то несло непреодолимое желание, но куда, зачем – не было ясно и для него самого; тело без его ведома находилось теперь в постоянном движении, мысль не успевала за ним. Давид ничего не понимал что происходит, казалось ему в тот момент принадлежали только глаза, безучастно следившие за происходящими активностями. Он обошел всю свою квартиру быстрым шагом, но ему не хотелось на том останавливаться и он первоначально пошел к шкафу, чтобы одеться, на полпути передумал и решил выйти из дома в той же домашней, мятой, грязной пижаме – только обувь надел и куртку накинул, не застегнув.
В таком виде он буквально вылетел из подъезда, испугав по пути поднимающихся к себе домой бабушек, и оказался в морозе, в снегу, в снежных хлопьях, падающих на его плечи и голову. Давид высунул язык, поймал одну снежинку, которая моментально растаяла на розовой поверхности сильнейшей мышцы человека. Он в очередной раз как маленький, озорной ребенок, внимательно чего-то искавший, быстро покрутился и направился в сторону дома, где жил Илья, при этом сам Давид не понимал своих намерений. Пока Давид шел быстрой походкой к дому своего друга –
