Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
– Оно и видно, извращенец!
– Эй, я сюда первый пришел!
– Ну и чем ты тут занимался?
– Да ничем! Книжку читал! Почему они за тобой гонятся?
Она посмотрела на меня искоса:
– Кто?
– Да эти, почему они тебя преследуют?
– Разве ты не в труппе?
– В трупе?
– В труп-пе – разве нет?
«В труппе» – на меня повеяло чем-то зловещим, и я подумал, что смогу еще пригодиться. «Идем со мной, если хочешь жить».
– Да нет же, я…
– Тогда чего тебе тут надо?
– Ничего. Я на велике катался, вот…
– И где он, твой велик?
– Вон там. Я читал, потом заснул, потом решил себя обнаружить, но так, чтобы тебя не испугать.
Она изучала свою лодыжку.
– Ну-ну.
– Но на самом-то деле тропинка – это не частное владение. Я имею такое же право здесь находиться, как и ты.
– Допустим, но на самом-то деле я здесь нахожусь не без причины.
– И по какой причине они за тобой гнались?
– Что? А… Дурацкая игра. Забей.
Двумя большими пальцами она проверяла, целы ли кости.
– Ой!
– Болит?
– Да, болит как сволочь! Бегать по лугам – гиблое дело. Ногой угодила в яму.
– Да, я видел.
– Правда? Ну спасибо, что не заржал.
– Я заржал.
Девушка прищурилась.
– Может… помочь? – спросил я, чтобы искупить вину.
Она смерила меня взглядом сверху вниз, то есть ее взгляд реально метнулся вверх и реально скользнул вниз: меня оценивали, да так, что я невольно сунул кончики пальцев в карманы.
– Еще раз спрашиваю: какую грязишку ты тут высматривал?
– Да я просто… Смотри, я тут читаю! Вот, гляди!
С этими словами я спрыгнул в свой окоп, чтобы достать и предъявить ей книгу в бумажном переплете. Она изучила обложку и, как фото в паспорте, сличила с моей физиономией. Удовлетворив свой интерес, девушка попыталась встать, но содрогнулась и осела на землю, а я подумал было протянуть ей руку, как для рукопожатия, но это показалось мне какой-то нелепостью; тогда я опустился на колени у ее ног и совершил почти такую же нелепость: как будто собираясь примерить ей хрустальный башмачок, взял ее за щиколотку: адидасовские кроссовки с синими полосами, надетые на босу ногу; голень бледная, в веснушках. Мои руки чувствовали легкие уколы свежих щетинок, черных, как железные опилки.
– Тебе там удобно? – спросила она, уставившись в небо.
– Да, вот произвожу осмотр… – Напустив на себя вид заправского травматолога, я ловко пробежался большими пальцами по ее щиколотке.
– Ой!
– Прости!
– Скажите, доктор, что конкретно вы ищете?
– Я ищу, где болит, чтобы определить порядок действий. В первую очередь следует посмотреть, не торчит ли наружу кость, проткнувшая кожу.
– Ну и как: торчит?
– Нет, обошлось. Это всего лишь растяжение.
– А смогу ли я вновь танцевать?
– Сможешь, – ответил я, – только если по-настоящему захочешь.
Она рассмеялась в небо, и я, этакий самодовольный ловелас, тоже хохотнул.
– Так мне и надо: придумала, что надеть, – сказала она, подтягивая джинсовую юбку к коленям. – Потому что нечего заноситься. Какая же я дура. Ладно, пойду. Отпусти мою ногу.
Слишком резко отдернув руки, я застыл с глупым видом, а она попыталась встать.
– Ты не мог бы…
Я рывком поставил ее в вертикальное положение и придержал за руку, а она попробовала наступить на узкий носок поврежденной ноги, опять содрогнулась и сделала новую попытку; тем временем я, вроде как глядя в сторону, поспешил ее рассмотреть. Ростом она была пониже меня, хотя и ненамного, кожа бледная, волосы черные, коротко стриженные, но с длинной челкой, которую она сейчас убрала за ухо; затылок выбрит, чтобы подчеркнуть плавную линию черепа – это смотрелось одновременно строго и стильно: прямо Жанна д’Арк, только-только из салона красоты. Если не ошибаюсь, в тот раз я впервые засмотрелся на чей-то затылок. В ушах – крошечные черные «гвоздики»; для особых случаев проколоты две запасные дырочки. Поскольку мне было всего шестнадцать, я в полной уверенности, что ни одна девчонка не распознает такую уловку, затуманил взгляд, притворяясь, будто меня вовсе не интересуют ее груди. На них читалось «Адидас»; у ярко-желтой тенниски были до того короткие рукава, что у самого плеча я рассмотрел оспину от прививки, похожую на отпечаток мелкой римской монеты.
– Ты не слышишь? Мне потребуется твоя помощь.
– Идти можешь?
– Могу прыгать на одной ножке, но так я далеко не уйду.
– Взять тебя на закорки? – спросил я и тут же пожалел, что не нашел более жесткого выражения. – Ну то есть могу закинуть тебя на спину, как мешок.
Она пристально посмотрела на меня; я слегка приосанился.
– Ты грузчик?
– Просто я выше тебя!
– Зато я… – она одернула юбку, – плотнее. Ты сможешь поднять свой вес?
– А то! – Я повернулся и жестом автостоповца указал на свою потную спину.
– Ну нет. Нет, это уж вообще. Если не возражаешь, я бы просто на тебя оперлась…
Следующим жестом, какой даже не приходил мне в голову ни до, ни после, я уперся рукой в бедро, оттопырил локоть, как деревенский плясун, и небрежно кивнул в ту сторону.
– Вот спасибочки, – сказала она, и мы двинулись вперед.
Шорох высоких трав казался несуразно громким; необходимость высматривать протоптанную тропинку не давала поглазеть на девушку, хотя взгляд уcтремлялся к ней помимо моей воли. Она смотрела под ноги; челка упала ей на лицо, но в какие-то мгновения мне было видно, что глаза у нее голубые, до смешного голубые, – разве я когда-нибудь замечал, какой у кого цвет глаз? – а под ними голубоватые круги, как несмытые вчерашние тени, прочерченные смешинками или…
– Ой! Ой-ой-ой.
– Может, давай я все-таки тебя понесу?
– У тебя прямо руки чешутся кого-нибудь понести.
На лбу у нее я заметил несколько прыщиков и один – на подбородке, то ли расчесанный, то ли расцарапанный; на нижней губе складочкой выделялся маленький выпуклый шов, словно результат небольшой починки; рот, с виду очень широкий, красневший на фоне бледной кожи, все время оставался в напряжении, как будто она готовилась либо рассмеяться, либо чертыхнуться, либо все разом, вот прямо сейчас, когда ее лодыжка подвернулась, будто на шарнирах.
– Я бы нормально тебя донес.
– Не сомневаюсь.
Через некоторое время впереди появилась ограда регулярного английского парка, а за ней – нелепый особняк, который вблизи выглядел еще более помпезным и неприступным.
– Ты здесь живешь? – спросил я.
– Здесь? – Она без смущения рассмеялась во весь рот.
У меня всегда была легкая предвзятость и даже неприязнь по отношению к любому человеку с безукоризненными зубами: в их здоровом блеске мне виделась какая-то показуха. Эту девушку, отметил я,
