Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
– Тебе нужно было всего лишь дать ему отпор.
– Я и дал. Но он не слушал.
– Он все это делает только потому, что знает, что тебя легко задеть.
Я задумался, не поэтому ли отец ведет себя со мной именно так, а не иначе. Потому что знает, что точно меня заденет.
С тех пор как мой велосипед был исключен из активного обращения, я каждое утро добирался до школы на автобусе, а днем папа подвозил меня на работу в «Чайный рай». Его расписание было куда более гибким, чем у мамы.
Я думаю, мы с папой так ладим (хотя не то чтобы ладили мы так уж хорошо), потому что вижу я его редко. Утром – школа, до вечера – работа. А когда мы все-таки оказываемся рядом, мы обычно ужинаем (а значит, рядом мама и Лале, которые служат неплохим буфером информации) или смотрим «Звездный путь», а это вообще святое.
Дополнительное время в пути нарушало нашу тщательно откалиброванную норму взаимодействия.
При этом ездить в папином «ауди» мне очень нравилось.
Просто я не мог ему об этом сказать.
Отец пожал плечами, ожидая момента, когда освободится место, чтобы отъехать от тротуара.
– Все будет хорошо, – сказал он. – По возвращении мы купим тебе новый. Я уверен, что с Чипом у вас просто вышло недопонимание.
Стивен Келлнер явно не понимал моего социального статуса в школе Чейпел-Хилл. Ему никогда не приходилось иметь дело с такими, как Толстячок Болджер и Циприан Кузумано.
Стивен Келлнер был просто Образцом Тевтонской Мужественности.
– Я записал нас с тобой к парикмахеру. – С парковки он свернул направо в сторону торгового центра «Шоппс» в Фэйрвью-Корте.
На работу мне сегодня было не нужно: мистер Апатан дал мне неделю отпуска для подготовки к поездке. Но именно там папа обычно подстригался.
– Ну, – произнес я, – мне и так неплохо.
– Тебе нужно подстричься. – Папа помахал рукой вверх-вниз, указывая на меня. – Это уже никуда не годится.
– А мне нравится. И не такие уж они и длинные.
– Они почти такой же длины, как у твоей сестры. Какой пример ты ей подаешь?
– Неправда.
Ну то есть формально, может, так и было, потому что у меня голова побольше головы Лале будет, но в пропорции мои волосы все же короче.
– Можно хотя бы просто концы подрезать.
– Пап, это мои волосы, – запротестовал я. – Почему тебе до них вообще есть дело?
– Потому что это смешно. Ты никогда не задумывался, что к тебе никто так сильно не цеплялся бы, если бы ты не был таким…
Папина челюсть ходила вперед-назад.
– Каким, пап?
Но он не ответил.
Что ему было сказать?
Пока его стригли, я ждал в машине.
Не мог находиться с ним в одном помещении. Думаю, он тоже не жаждал сидеть в одном помещении со мной.
Когда мы приехали домой, он пулей помчался в свой кабинет на втором этаже, не произнеся ни слова. Я положил свой выведенный из эксплуатации рюкзак на кухонный стол и налил в чайник фильтрованную воду из кувшина. Я всегда использую фильтрованную воду – она вкуснее воды из-под крана, – несмотря на то что Стивен Келлнер любит повторять, что это излишество: держать на кухне кувшин с фильтрованной водой, когда в холодильнике уже есть встроенная функция фильтрации.
Стивена Келлнера раздражает все, что нравится мне.
В России для подогрева воды используют самовар, миниатюрную версию Смауга Вместительного. Потом эту воду подливают к сверхкрепкому чаю, который заваривают в небольшом чайничке. Персы тоже переняли этот метод, хотя большинство из них берут большой чайник, сверху ставят заварочный, что поменьше, и получается что-то вроде пароварки.
Когда вода закипела, я взял наш заварочный чайник (он был сделан из нержавеющей стали и шел как подарок к большому чайнику для кипячения воды) и положил в него три ложки персидской чайной смеси и один пакетик «Эрл Грея» из «Роуз Сити». Мама называла его своим секретным ингредиентом: в нем было столько бергамота, что хватило бы на чайник в два раза больше нашего, так что каждый раз, когда к нам в гости приходили персы, они восхищались, какой у нее ароматный чай.
Я вынул жестяную банку с кардамоном, достал из нее пять стручков и подоткнул их под банку.
Бац, бац, бац!
Возможно, я переборщил с энтузиазмом, когда выколачивал из них «ад» после ссоры с папой.
Скорее всего.
Я опустил размятые стручки в чайник, наполнил его кипяченой водой и стал ждать, пока чай заварится.
Мама забрала Лале из школы по пути с работы. Она отправилась наверх собирать вещи, пока мы с Лале пили чай. Есть у нас такая традиция, когда после школы мне не нужно идти на работу.
Лале всегда пьет чай с тремя кусочками сахара и одним кубиком льда и, помешивая чай, всегда стучит ложечкой по стенкам чашки. Каким-то образом ей удается делать так, что, как бы сильно она ни размешивала его, чай не переливается через край, и Лале всегда остается сухой и чистой. Не понимаю, как она это делает.
Я проливаю на себя чай как минимум раз в неделю.
Лале сделала пробный глоток, держа чашку обеими руками.
– Горячо?
– Нет, – сказала сестра и причмокнула губами.
Не понимаю, как она может пить чуть теплый чай.
– Вкусно?
– Ага. – Она отхлебнула из чашки еще раз.
Пить чай с Лале было здорово. Я не часто ее видел в рабочие дни, но, как я уже сказал, мистер Апатан дал мне неделю отпуска. Если не считать, что у него напрочь отсутствует фантазия, мистер Апатан вполне отличный босс.
– Ты в первый раз едешь на родину? – спросил он.
– Э…
Я подумал, как интересно, что он использовал слово «родина».
Почему он так сказал? Что заставило его назвать Иран моей родиной, если он прекрасно знает, что я родился и вырос в Портленде?
– Я в первый раз еду в Иран.
– Знаешь, это очень важно. Увидеть место, откуда ты родом. – Мистер Апатан родился в Маниле и ездит туда раз в год. – У тебя там много родственников?
– Да. Двое маминых братьев. И ее родители.
– Это хорошо. – Мистер Апатан посмотрел на меня поверх стекол своих очков. – Счастливого пути, Дарий.
– Спасибо.
Мама заказала на ужин пиццу, чтобы перед отъездом не мыть много посуды. Тонкое тесто, половина с пепперони, половина с ананасом.
Лале обожает пиццу с ананасом.
Обычно я с восторгом отношусь к пицце (самый лучший изъян моего рациона из всех возможных),
