Маэстро сидел за обеденным столом - Мария Викторовна Третяк
– «Девочка с шариком», – поправил маэстро.
– Да без разницы. Который раз уже, второй или третий… Понравилась она нашему пианисту. Да и всем, кажется, нравится, вы не находите?
Судья начала теребить кольца. Маэстро молчал.
– А мне, знаете, – продолжила судья, – абсолютно не понравилось ваше произведение. Вот всем понравилось, а мне нет. Экспрессии маловато и никакого следования канонам… Все одни повторы. Я честно говорю, что не вижу, чем тут восхищаться…
Маэстро улыбнулся.
– Вот вы улыбаетесь, а я скажу, что люди, которым это нравится, совершенно не имеют вкуса!
Салфетка, которую держала в руках судья, начала бешено разрываться под напором ее мощных пальцев.
– Я тоже недавно написала кое-что… Но это никто не оценил! Почему?! Потому что есть ваши глупые прелюдии, которые воспитывают людей, не способных прочувствовать настоящую музыку. Понимаете вы это?!
Маэстро привстал, раздосадованный тем, что солнце добралось до его посели и начало разъедать глаза.
– Я понимаю одно, – начал маэстро, поправляя простынь и уже не отводя глаз от разгоряченной судьи, – я здесь именно потому, что мои прелюдии оказались лучше ваших.
Судья ничего не ответила, а только смяла разорванную в клочья салфетку и вышла из камеры, не забыв хлопнуть дверью.
Маэстро опять остался один. От бесконечного лежания уже ныла шея и наш герой решил пройтись к окну – а куда еще? Жизнь так сложилась, что теперь только через эту решетчатую дырку в стене он мог полюбоваться движением жизни, которое всегда останавливалось, стоило ему посмотреть обратно в камеру.
Снег радостно валил из темно-лиловой тучки, отражая, как зеркало, каждый лучик бледного солнца. Где-то на горизонте торчала антенна телевизионной башни; мимо тюрьмы прогремел набитый доисторический автобус; внизу, во дворе тюрьмы, усатый инспектор тренировал своих окочиневших подчиненных: «Вверх! Стоп! На месте! Прошу!»; человек в длинном пальто, похожий сверху на припудренный пончик, прошел мимо стражи и приветственно приподнял цилиндр; из-за его спины вышла девушка и, остановившись перед главным входом в тюрьму, начала глазами искать нужное окно. Это была Теона. Маэстро помахал ей, и она тот час же его заметила и заулыбалась.
Снег ложился ей на плечи, хлопьями застывал на непослушном каштановом локоне, вылезшим из-под шапки, а по камере маэстро все еще порхали гладкие теплые ноты его гениальной прелюдии: вверх-вниз-вверх-в сторону, вверх-вниз-вверх-в сторону…
