Александр Грин - Том 6. Дорога никуда. Рассказы
При первой паузе Рой сказала:
— Давенант, почему вы так молчаливы?
— Я думал о гостиной, — некстати ответил Давенант, нарочно говоря громче обыкновения, чтобы расшевелить себя, и замечая, что все внимательно его слушают. — Вечером она другая, чем днем.
— Вам нравится эта печь, в которой мы сидим? — снисходительно произнесла Титания.
— Да, как огонь!
— Мы ее тоже любим, — сказала Роэна, — у нас страсть к горячим и темным цветам.
— Несомненно, — подтвердил Гонзак.
— Я равнодушен к обстановке, но люблю, когда есть качалка, — сообщил Тортон.
— Нет ничего хуже прямых стульев с жесткими спинками, как, например, у Жанны Д'Аршак, — заметила Титания.
— Какая у вас будет гостиная? — спросила Элли Тиррея. — Впоследствии? Минуя времена и сроки?
— Такая же, как и ваша, — смело заявил Давенант.
— Однако вы — патриот! — заметил Гонзак.
— Скажи мне, как ты живешь, и я скажу, кто ты, — изрек Тортон.
— Неужели вы это сами придума… — спросила Рой, но Тортон перебил ее одним словом:
— Аксиома.
— Малоизвестная, надеюсь, — отозвалась Альсервей.
— Вы хотите сказать, что я не оригинален? Ха-ха! Оригинально то, что так может случиться с каждым оригиналом.
— Тортон, вам — нуль. Садитесь, — сказала Рой.
— Сижу. Молчать?
— О, нет, нет! Говорите еще!
— Как же вас понять?
— Женское непостоянство, — объяснил Гонзак и уронил ложечку.
Все расхохотались, потому что смех бродил в них, ища первого повода. Рассмеялся и Давенант.
— Давенант засмеялся! — воскликнула Элли. — О как чудно!
— Вы под сильной защитой, — сказал Тиррею Гонзак. — Если вы смеетесь один раз в год, то в этом году выбрали удачный момент.
— А почему?
— Именно потому, что вас поощрили.
— Фу-фу? — закричала Элли. — Это не шутка, это перешутка. Гонзак!
— Слушаюсь, пере-Элли!
— Окончилось ваше увлечение балетом? — спросила Рой Титу Альсервей.
— Нет, когда-нибудь я умру в ложе. Мой случай неизлечим.
Давенант откровенно любовался Роэной. Она была так мила, что хотелось ее поцеловать. Взглянув влево, он увидел блестящие глаза Элли, смотревшие на него в упор, сдвинув брови.
— Я вас гипнотизировала, — заявила девочка. — Вы — нервный. Ах, вот что: можете вы меня переглядеть?
— Как так — переглядеть?
— Вот так: будем смотреться в глаза, — кто первый не выдержит. Ну!
Давенант принял вызов и воззрился взгляд во взгляд, а Элли, кусая губы и смотря все строже, пыталась победить его усилие. Скоро у Давенанта начали слоиться в глазах мерцающие крути. Прослезившись, он отвернулся и стал вытирать глаза платком. Его самолюбие было задето. Однако он увидел, что Элли тоже вытирает глаза.
— Это оттого, что я смигнула, — оправдывалась Элли. — Никто меня не может переглядеть.
Пока тянулась их комическая дуэль, Рой, Гонзак и Тортон горячо спорили о стихах Титании, которые она только что произнесла слабым голосом умирающей. Роэна возмутилась выражением: «И рыб несутся плавники вокруг угасшего лица…»
— Рыбы штопают чулки, пустив бегать плавники, — поддержал Гонзак Роэну.
Титания надменно простила его холодным нездешним взглядом, а Тортон так громко сказал: «Ха-ха!» — что Элли подбежала к спорщикам, оставив Давенанта одного, в рассеянности.
Некоторое время, казалось, все забыли о нем. Прислушиваясь к веселым голосам Роэны и Элли, Давенант думал — странное для своего возраста: «Они юны, очень юны, им надо веселье, общество. Почему они должны заниматься исключительно мной?» Подняв голову, он увидел картину, изображающую молодую женщину за чтением забавного письма. Давенант прошелся, остановясь против небольшой акварели: безлюдная дорога среди холмов в утреннем озарении. Элли, успев погорячиться около спорящих, подбежала к нему.
— Это — «Дорога Никуда», — пояснила девочка Давенанту: — «Низачем» и «Никуда», «Ни к кому» и «Нипочему».
— Такое ее название? — спросил Давенант.
— Да. Впрочем… Рой, будь добра, вспомни: точно ли название этой картины «Дорога Никуда» или мы сами придумали?
— Да… Тампико придумал, что «Дорога Никуда». Прекратив разговор, все присоединились к Давенанту.
— До-ро-га ни-ку-да! — громко произнесла Рой, улыбаясь картине и Тиррею и смущая его своим расцветом, который лукаво и нежно еще дремал в Элли.
— Что же это означает? — осведомилась Титания.
— Неизвестно. Фантазия художника… — Рой рассмеялась. — Давенант!
— Что? — спросил он, добросовестно стараясь понять восклицание.
— Ничего, — она повторила: — Итак, это — «Дорога Никуда».
— Непонятно, — сказал Тортон.
— Было ли бы понятнее, — процедил Гонзак, — понятнее: «Дорога Туда»?
— Куда — туда? — удивилась Титания.
— В том-то и дело, — заметил Тортон.
— Дорога — куда? — воскликнула Элли. — О, дорога! Куда?!
— Вот мы и составили, — сказал Гонзак. — Дорога никуда. Куда? Туда. Куда
— туда?
— Сюда, — закончил Давенант.
Снова молодых людей одолел смех. Все хохотали беспричинно и заразительно.
Изображение неизвестной дороги среди холмов притягивало, как колодец. Давенант еще раз внимательно посмотрел на нее. В этот момент явился Футроз.
— Вот и Тампико! — воскликнула Элли, бросаясь к нему. — Милый Тампико, нам весело! Мы ничего не разбили! Просто смешно!
— Что вас так насмешило? — спросил Футроз.
— Ничего, но мы стали произносить разные слова… Вышло ужасно глупо. — Рой вздохнула и, пересилив смех, указала на картину: — Дорога никуда.
Она объяснила отцу, как это вышло: «туда, сюда, никуда». Но уже не было смешно, так как все устали смеяться.
— Я купил ее на аукционе, — сказал Футроз. — Эта картина напомнила мне одну таинственную историю.
— Какая история? Мы ее знаем? — закричали девушки.
— По-видимому — нет.
— А почему не рассказал, Тампико? — спросила Элли.
— Почему? В самом деле — почему?
— Ну, мы этого не можем знать, — заявила Роэна.
— Я люблю истории о вещах, — сказал Гонзак. — С нетерпением ожидаю начала.
— Разве я обещал?
— Извините, мне показалось…
— Крепкие ли у всех вас нервы? — спросил Футроз, делая загадочное лицо.
— За себя я ручаюсь, — сказала Титания, усаживаясь в стороне, спиной к окнам.
— И я ручаюсь — за тебя! — Рой села рядом с отцом. — Но не за себя.
Элли полулегла на диван. Давенант, Тортон и Гон-зак поместились на креслах. Тогда Футроз сказал:
— Бушевал ветер. Он потрясал стены хижин и опрокидывал вековые деревья…
— Так было на самом деле? — строптиво перебила Элли.
— Увы! Было.
— Смотри, Тампико, не подведи.
— Начало очень недурно, — заметил Гонзак, — особенно «стены хижин». Футроз молчал.
— А дальше? — спросил Давенант, который был счастлив как никогда.
— Все ли успокоились? — хладнокровно осведомился Футроз.
Но бес дергал за языки.
— Папа, — сказала Рой, — расскажи так, чтобы я начала таять и умирать! Футроз молчал.
— Ну, что же, скоро ли ты начнешь? — жалобно вскричала Элли.
— Все ли молчат? — невозмутимо осведомился Футроз.
— Все! — вскричали шесть голосов.
— Ветер выл, как стая гиен. В придорожную гостиницу пришел человек с мешком, с бородой, в грязной одежде и заказал ужин. Кроме него, других посетителей не было в тот странный вечер. Хозяин гостиницы скучал, а потому сел к столу и заговорил с прохожим человеком — куда направляется, где был и кто он такой? Незнакомец сказал, что его зовут Сайлас Гент, он каменотес, идет в Зурбаган искать работу. Хозяин заметил одну особенность: глаза Сайласа Гента не отражали пламя свечи. Зрачки были черны и блестящи, как у всех нас, но не было в них той трепетной желтой точки, какая является, если против лица сияет огонь…
Рой заглянула в глаза отца.
— Даже две точки, — сказала она. — А у меня?
Элли подошла к ней и освидетельствовала зрачки сестры; та проделала это же самое с девочкой, и они успокоились.
— Нормально! — заявила Элли, возвращаясь на свое место. — Мы отражаем огонь. Дальше!
— Из сделанного хозяином наблюдения, — продолжал Футроз, — вы видите, что хозяин был человек мечтательный и пытливый. Он ничего не сказал Генту, только надел очки и с замешательством, даже со страхом, установил, что зрачки Гента лишены отражения — в них не отражалась ни комната, ни хозяин, ни огонь.
— Как это хорошо! — сказал Давенант.
— Вот уж! — пренебрежительно отозвалась Титания. — Две черные пуговицы!
— Но пуговицы отражают огонь, — возразила Роэна. — Не мешайте Тампико!
— Теперь меня трудно сбить, — заявил Футроз, — но будет лучше, если все вы воздержитесь от замечаний. Сайлас Гент начал спрашивать о дороге. Хозяин объяснил, что есть две дороги: одна прямая, короткая, но глухая, вторая вдвое длиннее, но шоссейная и заселенная. «У меня нет кареты, сказал Гент, и я пойду короткой дорогой». Хозяину было все равно; он, пожелав гостю спокойной ночи, отвел его в комнату для ночлега, а сам отправился к жене, рассказать, какие бывают странные глаза у простого каменотеса.
