Валентин Проталин - Тезей
Легко привыкнув повторять: "Во имя!"
И все-таки что-то очень менялось в Афинах. Казалось, попадаешь в иной город. Такой же, как прежде, разговорчивый. Но все, вроде, как не про то говорят. Словно слова перетолковываются по каким-то небывалым правилам. И у всякого что-то будто новое в характере появилось. У одних появилось то, что они никак чего-то не принимают. Другие принимают, а что принимают, никак уразуметь не могут - отсюда постоянные споры. Третьи просто уверовали в силу новшеств, пусть и не очень понятных. И решили, что иначе жить нельзя, как будто никогда и не жили по-старому. Четвертые говорили, что им все равно, но и про "все равно" заявляли с таким напором, словно сейчас кулаками начнут свое "все равно" доказывать. Пятые, шестые, седьмые... Сплошные разногласия. Но всем хотелось принять в чем-то участие, потому что каждый открыл, что он сам - нечто такое-этакое. И споры, о чем бы ни спорили, упрощались в конце концов до несложной формулы: ты сам, видите ли, а я - разве не сам?
Все это, разумеется, не помешало глазастым афинянам заметить, что в городе появилась знаменитая пророчица Герофила. И то сказать, есть вещи важные, свои то есть, и поинтереснее - пришедшие из чужих краев. Герофилу к тому же ждали, поскольку слава пророчицы идет впереди нее. До жителей города дошли слухи, что третьего дня Герофила вступила в городок Платей. Платейцы и привезли ее, минуя враждебный остальной Аттике Элевсин. Возниц своих пророчица отпустила на въезде в город и в Акрополь со своими спутниками двинулась пешком. Шествие Герофилы не сопровождалось ни игрой на флейте, ни громом тимпана и кимвал. Не несли рядом с ней горящих факелов. Не стряхивали их светочи, очищая тем самым место, где ступала ее нога. То есть, не было ничего такого, к чему прибегают бродячие предсказатели, привлекая к себе внимание. И сама Герофила не несла на голове своей венка и не держала в руках жезла гадальщика. Однако афиняне безошибочно опознали эту женщину. Она величаво двигалась, едва колебля на ходу длинный и необычный здесь желтый хитон из тонкого бисса, какого из шерсти овец не получишь, как ни старайся. Хитон перехватывал пояс, поблескивающий прозрачными камешками. С плеч падал пурпурный с продольными зелеными полосами плащ. На голове - словно в несколько рядов повязанный платок, но ряды эти были сшиты между собой в аккуратную, как перевернутая лодочка, шапку с разбегавшимися по ней волнами. Пророчица молода, у нее светлое и четкое, слегка удлиненное лицо с нежным румянцем на щеках, резким разлетом бровей и носом, тронутым горбинкой, что, поговаривают, в Азии считается признаком женской красоты.
И любопытно афинянам, и жутковато.
Наслышаны были они, что родилась Герофила в Марписсе, рядом с Троей, от нимфы и смертного отца. Правда ли это? Ведь в моменты вдохновения величала она себя то Артемидой, то женой Аполлона, то его дочерью. Для греков такое не выглядело особенной путаницей. Кто объяснит тайну и суть родства с богами? Может быть, все так и есть.
И, конечно, афиняне успели предупредить Тезея о прибытии гостьи. Один из них, самый ретивый, даже палку свою отбросил, чтобы легче было бежать к царю. Другие припустили следом, держа палки наперевес, могло даже показаться поэтому, будто они гонятся за первым, чтобы поколотить его, что, и, правда, было им не чуждо.
Тезей встретил Герофилу у входа во дворец. И Герофила немедленно отличила его ото всех остальных.
- Мне оказывает честь сам герой Лабиринта, - обратилась она к нему.
- Ты слишком добра ко мне, Герофила, - ответствовал ей Тезей, - жизнь еще более запутанный лабиринт, и как не приветствовать ту, которая может видеть сквозь стены.
Когда они, оставив снаружи всех, сбежавшихся на зрелище встречи знаменитой и загадочной гостьи, вошли во дворец, молодой царь отступил в сторону, давая пророчице первой взойти на ступени, ведущие в мегарон. Герофила, прерывая это церемонное его движение, запросто коснулась ладонью плеча Тезея, слегка подтолкнув его вперед. И они пошли рядом, и близость возникла между ними, как бы сама собой разумеющаяся, если не иметь в виду, что Тезей, поднимаясь в мегарон, продолжал нести на себе это прикосновение мягкой и прохладной женской ладони, окатившее юношу будоражащей волной тепла.
Приближение вечера застало молодых людей уже впятером. Кроме Поликарпа и Лаодики, к Тезею и Герофиле присоединился Мусей. За Мусеем, естественно, послали. Он песнопевец и тоже ведь прорицатель, и еще раньше вернулся сюда из Дельф. Конечно, Герофила и Мусей принялись вспоминать этот ритуальный центр всея Греции, поохали под впечатлениями о священном Кастильском источнике, поговорили о почти кольцевой дороге, которая ведет к храму Аполлона и расходится со струей источника - этого потока нимф, отпуская его течь стороной вниз, убегающего от прямо стоящих белых строений светлого бога в темные чащобы, в развалы нагромождений грубого камня, в диковинные перепады дионисовых владений, где изогнутые крепкоствольные деревца, как вакханки, карабкаются на кручи скал. Не забыли они и о Формакидах, гигантскими слоеными зубьями выделявшихся на фоне гор, и, конечно, о толпах и группках паломников, разнокрасочных и шумных, непохожих друг на друга ни одеждами, ни жестикуляцией, прибывающих сюда, чтобы умилостивить божество и разузнать о своих судьбах, о реальности всяческих своих упований. Все эти паломники рядом с чинными, преисполненными суховато-величавого достоинства и самодовольными служителями бога, напоминали отдыхающих, вынужденных время от времени выстраиваться в очереди за советами, словно к целителю, скрытому за стенами храма.
- У Кастальского источника жрецы затеяли рыть бассейны, - рассказывала Герофила, - которые они выложат плитками, чтобы струя не сразу убегала от них.
Мусей огорчился:
- Нужно ли нарушать одну красоту, чтобы завести какую-либо иную.
- Разве не дали тебе боги дара прорицания, - став серьезной, заметила Герофила, - разве ты не видишь, как переменится все вокруг, если заглянуть вперед?
Мусей помолчал, сосредоточенный, и откликнулся, чрезвычайно удивленный:
- Да... Я вижу... - он принялся подыскивать слова. - Если б мы там сейчас появились, то попали бы совсем на другую землю... Нам ее не признать своею.
Герофила поняла Мусея и даже как бы позавидовала ему:
- Ты мужчина и видишь далеко... Так далеко, - что это сейчас... никому и не нужно.
Этого Мусею никто еще не говорил. Его предсказания, которые он делать перестал, и правда, при всей своей внятности и, казалось бы, зримости, выглядели совершенно нереальными. Например, женщины мыса Суний сожгут целый флот кораблей. Ничего такого пока не исполнилось. Да и как это понимать: рыбачки в своих очагах переводят на разогревание горшков и кастрюль целое судно? И не одно, а множество...
- Уж тебе-то незачем вздыхать, ясноглазая, - заметил Мусей.
- Я женщина... - ответила Герофила. - Если женщина что-то почувствовала, значит, это что-то случится... Да я и не жалуюсь, - добавила она, - я свое вижу...
Герофила откинулась на спинку кресла, руки ее распростерлись, голова назад, глаза затворились. Казалось, молодая пророчица сейчас взлетит.
- И в бездну смотрю, как в зеркало, - раздался голос ее.
- Что ты видишь? - встревожилась Лаодика.
Герофила рывком выпрямилась в кресле, встала, сделала несколько шагов, мягких и плавных, словно в танце, замерла. Потом вернулась в кресло и, все еще глядя поверх присутствующих в мегароне, произнесла:
- Вижу царицу Спарты Леду, родившую будущую красавицу, которая станет причиной войны Запада и Востока.
- И битвы эти, между Западом и Востоком, начавшись, уходят в такую даль времени, - добавил Мусей, тоже взволнованный. - Кажется, они, то затихая, то возникая, никогда не кончатся.
- Может быть, и так, - согласилась Герофила, склонившись к Мусею. - Ты проскакиваешь через время и видишь дальше.
Лицо ее оставалось задумчивым, но вдруг она резко повернулась к хозяину мегарона:
- Тезей, это как-то связано с тобой.
- Лучше уж и не заглядывать вперед, - испугался за старшего брата Поликарп.
Однако Тезей отреагировал иначе:
- Прости, Герофила, - сказал он, - тебе приходится видеть про меня то, что мешает тебе отдохнуть в моем доме.
- Это возникает невольно, - мягко ответила пророчица молодому владыке Афин, - и может застать меня, где угодно... К тому же, - добавила она, твое участие в таком будущем случайно и... и не твое все это. Порою за тем, что происходит с каким-то человеком, прячутся события глубин жизни. И то, что коснется него, - всего лишь волна, скатившаяся с изгиба совершенно иной пучины.
Когда Герофила чем-то озабочивалась, на ее чистом и гладком лбу проступала высокая вертикальная складка, такое же углубление коснулось и подбородка, и все это -вместе с ложбинкой, идущей от верхней губы к тонкой переносице, - представало единой линией, отблеском некоей внутренней оси, несущей черноглазую пророчицу по земным весям и над ними. И впечатление это особенно украшало ее лицо.
