Шломо Вульф - Шаг в сторону
"Да уж, без этих маяков я бы точно уперся или сверзился черт знает куда даже и с этим инфракрасным экраном. Хорошо, что они только отражатели, без своего источника питания. В такой мороз и ветер любая техника отказывает."
"Не жалуешься на дискомфорт? - спросил я. - Все-таки дергает каждую минуту, как ни амортизируй..."
"А поезд не дергает? Зато не качает. При такой погоде как бы мы все себя чувствовали на морском судне?" "Кстати, летом будем, по мере возможности, плыть всюду, где позволяет глубина." "А танки и прочие боевые машины, что ты так и не сподобился начать проектировать в Израиле, тоже были задуманы амфибиями?" "Нет, но тоже комбинированными - где только можно, не шагать, а катиться на гусеницах или колесах. Это как велосипедист: есть дорога - мчится, а нет - колеса на плечо."
Кабина при каждом разгоне и торможении корпуса то погружалась в него на амортизаторах, то выдвигалась вперед. Над нами периодически нависала туша груженной платформы, посверкивали цилиндры ее выдвигаемых ног, после чего начинался фантастический бесшумный и плавный полет корпуса и кабины над валунами, деревьями, замерзшими ручьями и снегами, снегами, снегами без конца. Иногда мы пересекали занесенные трехметровыми сугробами замершие дороги. Корпус легко вспарывал любые сугробы. Вершины елей сгибались, роняя снеговые шапки, чтобы за шагайкой выпрямиться в веселом изумлении, что остались невредимыми после прохода такой грозной и сокрушающей массы.
Впрочем, все это становилось видно только при ослаблении ветра и метели. В кабине было тепло, пахло хвоей. Из жилого блока через бортовой коридор тянуло вкусными запахами, слышались звуки видео из каюты подвахтенного Никиты. Водителю было делать решительно нечего, пока компьютер уютно мигал зеленой лампочкой - все в порядке. При любом сбое или потере тропы раздавался резкий звуковой сигнал, и движение моментально стопорилось.
2.
"Как вы там, родные мои? - жесткий голос Пустовых никогда не был таким теплым. - Прошли водораздел?" "Все беседер гамур, адони! - смеялся и я. - Ты даже не спрашиваешь, что это значит?" "Так ты же меня уже своему ивриту выучил... Итак?.." " Мы уже катимся вброд по Нижней Тунгуске, только лед трещит под ногами." "С ямами справляетесь?" "Пару раз тряхануло, но у нас же ноги три метра длиной." "А погода?" "Пока такая же. Только снег стал мокрый. Едва успеваем согнать со стекла кабины." "А груз? Моноблоки? Они же стали тяжелее от снега? Представляю, как их облепило..." "И обледенело все. Только мне это до лампочки. У меня грузоподъемность две тысячи тонн, а на борту от силы тысяча вместе со снегом. Вот когда обледенеем с концентратом..."
"И что? - испугался Пустовых. - Будете скалывать лед?" "На кой дьявол? Я что, могу утонуть или перевернуться? Я же твердо- а не жидко- или воздухоопорный. Когда перейдешь на дирижабли, будешь об этом беспокоиться. У меня такой запас в ногах, что полтысячи тонн льда или снега стерпит запросто." "Ты меня всегда только радовал, Марик. Ну, а как твой экипаж? Кайфует, как на курорте? Ирку-то сводил в бассейн? А то она такая скромница - ни разу никому не удалось уговорить. Даже летом, в любую жару в водолазке ходит. Удивительное существо, правда?"
"Ты мне лучше скажи, как там, в конечном пункте? С чем я пойду обратно?" "Там для вас пока потихоньку заготавливают руду техникой, что нам удалось доставить вертолетами.. Месторождение-то открытое. Ждут, конечно оборудование технику, что в твоих трюмах. Загрузят тебе две тысячи тонн руды на обратный рейс." "Это не три тысячи долларов за тонну..." "Пока дошагай хоть на место и вернись обратно!.. Ни о чем больше и не мечтаю... Так ты не ответил об Ирочке. Волосы-то хоть покрасила для тебя? Или уже нетактично тебя о ней спрашивать?" "Считай, что так..." "Вот как! Поздравляю. Очень милая девочка."
3.
"Места тут может быть и гиблые, но до чего же красиво! - я опирался на лыжные палки и любовался тайгой и горами с вершины, на которую мы взобрались с Ирой в своей первой прогулке после выхода из Усть-Кута. - Я и вообразить не мог, что сочетание белого, голубого и зеленого может создавать такое праздничное настроение. Как ты? Устала?" "Нисколько, Марик. Я совсем закисла в своей каюте. Меня так долго держали в погребе, что просто обожаю на воле как можно больше двигаться. Спасибо тебе... А шагайка-то наша как мило смотрится в этом затерянном мире!"
Циклопический агрегат казался отсюда спичечным коробком, который то удлиняется, то укорачивается. За ним оставался на снегу пунктир следов. Только приглядевшись и взяв ориентир на одну из черных скал, окаймлявших долину реки, можно было уловить, что шагайка довольно шустро перемещается вдоль извивов русла. Сама река на фоне открывшегося с вершины простора казалась трогательно маленькой и бесконечной. Над всем сибирским великолепием после бесконечной непогоды теперь сияло теплое мартовское солнце, хотя мороз был за десять.
"А что, если мы ее не догоним? - тревожилась Ира. - Лыжу или ногу сломаем? И, как назло, откажет мобильник. И не заведется вертолет? Ведь отсюда ни до одного жилья ни на каких лыжах не доедешь..." "У тебя вечнотревога вместо мужества, - начал я одну из своих лекций, которые так нравились моей молодой подруге. - Вполне психологическое понятие." "Неправда. Вот я всегда считала себя мужественной, но вечно всего боялась. И - все страхи сбывались..." "Ничего удивительного! Мужество - это самоутверждение "вопреки", несмотряна бытие. Тот же, кто не смог принять собственную тревогу на себя, способен "уберечься" от крайней ситуации отчаяния побегом в невроз небытия от бытия." "Ничего не поняла." "Невротик боится того, чего бояться не следует, и чувствует себя в безопасности там, где ее фактически нет. В результате он беззащитен перед реальной угрозой. Беспочвенный призрачный страх способен привести к реальным бедствиям. Скажем, канцерофобия может послужить причиной развития реального ракового заболевания. И наоборот: вера в свою счастливую судьбу, в Бога, которого только и следует бояться, одновременно веря в его к тебе расположение, способна творить чудеса." "По-моему, я для тебя слишком глупый собеседник... И вообще тебе со мной не повезло. Изуродованная дура..." "Просто психология - мое хобби. Что такое меланхолия? Больной рисует свое "я" недостойным. Но, в то же время, не проявляет по отношению к людям соответствующую покорность. Он уверен в несправедивости к нему общества. Преодолеть это состояние для человека означает психическое выздоровление. А путь к нему лежит только в том, чтобы переадресовать каждый свой страх, каждую свою тревогу ее истинному источнику - Всевышнему. Поверь в Него, и ложный страх покинет твое сердце." "Аминь, - сделала Ира свою жуткую гримасу, заменявшую ей улыбку. Я уже поняла, что мы в любом случае опередим шагайку за изгибом русла, скосив этот уступ. Так что у нас есть для прогулки масса времени. И я действительно вдруг стала бесстрашной. Спасибо. Мне бы такую лекцию кто прочел тогда, несколько лет назад. А то я себе навоображала черт знает что. И - тут же все сбылось. Только еще хуже..."
"Так как ты вообще попала на Кавказ? - осторжно спросил я. - Впрочем, можешь не рассказывать." "Почему же? В этом нет для меня ничего постыдного. Наоборот. Я со школьных лет дружила с мальчиком по имени Женя. Такое имя носят только очень милые парни и девушки. Он был на класс старше. Все шло к нашей свадьбе, но ему... подставилась одна... Короче говоря, он был женат на другой. Когда я была на старшем курсе политеха, он уже был капитан милиции и воевал в Чечне. Я узнала, что ему оторвало миной обе ноги... по тазобедренный сустав. Его законная жена тут же с кем-то уехала - подальше от укоряющих глаз. А я вот, напротив, поехала к нему в госпиталь. И в поезде..."
******
Поезд мчался в ночи на юг. С горохотом налетали мосты, коротко вскрикивал локомотив и уютно стучали колеса под полом. Ира попала в отдельное пустое купе. С одной стороны, прекрасно - никто не храпит и не пьет водку, но она тут же стала рисовать себе разные страхи, о которых столько читала в газетах.
Не решаясь переодеться ко сну, она прилегла, как была в джинсах и свитере, и тут же очутилась в деревне на Байкале, где провела с Женей свое единственное общее лето. Они бежали по берегу. Его сильные ступни расплескивали воду, а она взвизгивала от холодных брызг... Почему-то снились только его ноги, ноги, ноги ...
Кто-то осторожно коснулся ее локтя, закрывавшего лицо от света, который она не решилась выключить. Над ней, поблескивая очками, склонился незнакомый блондин в кожаной куртке. "Простите, девушка, - сказал он. - Я решился вас разбудить, чтобы вы не испугались, когда увидите вокруг незнакомых мужчин. Нас поселили в это купе. Впрочем, если вы возражаете, мы попробуем поменяться с кем-нибудь из женщин." "Я бы не советовал, - мягко заметил второй. - Мы ребята бывалые, а Кавказ все ближе. Вам бы лучше здесь быть под охраной."
"Меня зовут Михась, - сказал третий. - Это Микола (на коренастого рыжего) и Стась (на очкарика с тонким лицом музыканта). А вы?" "Я - Ирина. Не надо вам ни с кем меняться. Мне действительно спокойнее с вами, чем одной или с женщинами." "Мы студенты из Львова, - пояснил блондин, раскрывая сумку со снедью и выпивкой. - Едем в Моздок. Мы там подрабатываем. А вы?" "Я?.. Я еду к мужу. Он там в госпитале. Раненный в... обе ноги." "Мы как раз и работаем в госпитале, - сказал Михась. - И многих там знаем. Как зовут вашего супруга?" "Капитан Комаров." "Евгений Комаров? - переглянулись ее попутчики, а Микола спросил с явным волнением. - И он что? Серьезно ранен?" "А вы разве не знаете?.." "Он был при нас с легким ранением, - заторопился Стась. - Но если к нему едет издалека жена... Откуда, кстати?" "Из Сибири." "Я же говорю - издалека. Тогда что-то серьезное?" "Можете не говорить, Ирочка, если вам тяжело, - ласково коснулся ее руки утонченный Стась. - Мы ведь завтра и сами узнаем."
