Давид Маркиш - Убить Марко Поло (рассказы)
- Тут про это ничего не написано, - сказала Ривка Лиор и улыбнулась немного виновато.
- Мало ли чего там не написано! - поддержал флоридского Зильбера бразильский Лубоцкий. - Да, пьют. И я заявляю это совершенно определенно.
Собрание заметно оживилось, а сестра из-за стойки глядела настороженно. Сообщение об употреблении тибетцами мочи никого не оставило равнодушным.
- А зачем они это делают? - осторожно справилась Леа Текоа, актриса.
- Для поддержания здоровья, - дал справку Мендель Лубоцкий. - Для них моча лучше любого антибиотика.
- Раз для них лучше - значит, для всех, - задумчиво сказала Хая Глюк, страдавшая диабетом.
- Многие думают, что это очень полезно, - заметил поэт Реувен Гилад. Просто некоторые не могут себя пересилить и решиться. - Глядя на Реувена Гилада в шляпе набекрень, можно было допустить, что сам он не относится к категории нерешительных людей и хоть сейчас готов опрокинуть стакан мочи.
- Я, например, не буду и пытаться, - сказал Мендель Лубоцкий. - Ни за какие деньги!
- Вот и напрасно! - укорил Лубоцкого флоридец Зильбер. - Великий Ганди мог пить мочу, а вы, видите ли, не можете...
- Простите, простите! - подняв свою книжку над головой, вошла в дискуссию Ривка Лиор. - О какой моче идет речь? Об обычной или о коровьей? Да, махатма Ганди пил коровью мочу и закусывал ее лимоном, я сама читала.
Но вопрос Ривки остался без ответа: вкусы Ганди никого здесь не интересовали.
- Теперь понятно, почему все тибетцы такие выносливые, - сказала актриса из своего кресла. - Жизнь, полная лишений, диктует им свои правила игры.
Нижние старики, осоловев от жары, обмахивались газетами. Без тени, отбрасываемой хрустящими пальмовыми кронами, там было не высидеть.
Дальний треск мотора не привлек вначале ничьего внимания, и, лишь когда во двор голубым метеором влетел мотоциклист, распаренные старики подняли на него глаза. Вместо мотороллера под седоком ревел и рычал ослепительный "Харлей", украшенный свешивающимися ремешками оленьей кожи на индейский манер. Вид машины был необычен, производимый ею шум почти невыносим. Водитель в голубом обтягивающем комбинезоне, в украшенном серебряными звездами темно-зеленом шлеме резко тормознул в воротах, а потом снова дал газ. Старики, выпучив глаза, молча глядели на лихача, на спине которого обнаружилась вцепившаяся наискосок игуана с багровым гребнем на холке. Подъехав к лестнице, ведущей в богадельню, мотоциклист круто, почти на месте, развернулся, и камень размером с кофейное блюдечко вылетел из-под колеса. Орденоносный старик в синем пиджаке схватился за скулу. Меж его пальцами, вдавившимися в дряблую кожу, проступила кровь.
- Хорошо, что не в висок, - повернувшись к пострадавшему соседу, сказал Вулодя Маркадер. - И хорошо, что не в меня... Но жить будешь!
- Что это? - отнимая руку от лица, спросил орденоносец. - Камень?
- Нет, пончик! - ухмыльнулся Вулодя.
- Держи его! - закричал орденоносец. - Он бросил в меня камень!
Старики загудели, задвигали стульями.
- Вам деньги причитаются, - обрисовала положение бухарская старуха с насурьмленными бровями, - через суд. Только справку надо взять.
- Какую еще справку? - хмуро спросил пострадавший.
- О контузии, - сказал Вулодя Маркадер. - Эй, сестра! Сестра!
- Страховка заплатит, - со знанием дела объяснил хромой инвалид Буним. - Тысяч двадцать. А если б в глаз попало, можно было бы требовать все пятьдесят.
Старики умолкли, прикидывая возможности пострадавшего орденоносца и поглядывая на него с уважением.
- Это если б араб кинул, сразу бы дали, - с горечью в голосе сказал старик, сидевший особняком, поодаль. - А так будут тянуть, тянуть...
- Так, может, он араб? - промокая щеку бумажным носовым платком, с надеждой предположил пострадавший. - Он же в шлеме, кто его там разберет!
Тем временем мотоциклист, не оглянувшись на взбудораженных нижних стариков, взбежал по лестнице и распахнул дверь гостиной второго этажа. При нем не было ни цветочной корзины, ни нарядной бонбоньерки в целлофане, а только игуана с гребнем, и это вызывало удивление и нарушало привычный ход событий.
- Господин Ципельзон! - откинув забрало шлема, позвал мотоциклист и оглядел собрание. Но никто почему-то не откликнулся.
- Вон он! - сказала сестра из-за стойки, указывая на тучного старика в чесучовом костюме. Старик Ципельзон страдал болезнью Паркинсона - голова его тряслась, руки ходили ходуном, а живот колыхался под просторным пиджаком.
Мотоциклист, шаркая подошвами высоких шнурованных ботинок, подошел к старику и наклонился над ним. Из-за плеча хозяина игуана цепко глядела на Ципельзона.
- Я Зевик, твой внук, - приблизив лицо к уху старика, сказал мотоциклист. - Сын Леи. Ну, вспомнил? - Он, как видно, сомневался в памяти деда.
- Зевик... - задумчиво повторил Ципельзон, глядя на игуану. - Какой ты стал большой.
- Я школу в этом году кончаю, - сказал Зевик. - Понимаешь, мне долларов двести вот так нужны! - Он показал жестом, ребром ладони, как ему нужны двести долларов. - Я мимо ехал, дай, думаю, заскочу. А, дед?
- А зачем тебе деньги? - с интересом спросил Ципельзон. Ему не хотелось отпускать внука. - Мама не дает?
- Не дает, - сказал Зевик. - Думает, что на травку.
- Ты куришь травку? - спросил Ципельзон.
- Ну как все, - сказал Зевик. - Немного... Дай, дед! Я ведь все равно достану!
Представив себе, как Зевик намеревается доставать деньги, Ципельзон вздохнул и потянулся к карману за кошельком.
- Приходи еще, Зевик! - отслаивая бумажки, сказал Ципельзон. И передай привет маме!
Зевик наклонился еще ниже - игуана испуганно и яростно вцепилась пальцами в его комбинезон - и прикоснулся губами к ежику белых волос на голове деда.
Минутой спустя внизу взревел мотор мотоцикла. Нижние старики, глядя на отъезжающего, опасливо прикрылись локтями и газетами.
А наверху, в гостиной, Ципельзон объявил:
- Это мой внук! Видели, какой красавец? Он опять приедет на той неделе.
Старики молчали. Они завидовали Ципельзону до сжатия сердца, до комка в горле.
В неподвижной тишине прошелестела перелистываемая страница книжки: улыбчивая Ривка Лиор, укрепив томик на пюпитре, блуждала среди диких тибетских гор и своими безупречными зубами грызла дзампу из кожаного мешка.
- Вы только послушайте! - положив ладони на книгу, воскликнула Ривка.
- Что там еще случилось? - подъезжая на своем кресле, угрюмо спросил поэт.
- Эти тибетцы просто преступники, бандиты! - в крайнем волнении продолжала Ривка Лиор. - Вы только представьте себе, что они вытворяют со своими стариками!
- Ну что? - спросил Мануэль Зильбер из восьмой комнаты.
- Когда старики начинают болеть, дети тащат их на вершину ближайшей горы! - сообщила Ривка и улыбнулась жалкой улыбкой.
- Какие дети? - спросил Зильбер.
- Точней говорите! - потребовал Мендель Лубоцкий.
- Их! - всплеснула руками Ривка Лиор. - Их собственные дети! Они бросают своих родителей на горе, а потом прилетают орлы и... и...
Известие о тибетских стариках, брошенных птицам на расклев, произвело на собрание сильное впечатление. Каждый поместил себя на место брошенного старика, увидел дикое солнце в фиолетовом небе, услышал свист крыльев пикирующих орлов.
- Не может быть! - подвела черту Леа Текоа, актриса. - А куда смотрят власти?!
- Но вот тут написано! - Ривка сняла книгу с пюпитра и подняла ее над головой.
- Это чудовищно! - упавшим голосом сказал Мануэль Зильбер. - Мы должны протестовать. К нам прислушаются!
- Давайте устроим демонстрацию! - внесла предложение Ривка Лиор и улыбнулась искательно.
- Нет, нет! - досадливо отмахнулся Мендель Лубоцкий. - Где ее устраивать? Перед кнессетом? Глупости!
- Нет, не глупости! - тряся головой, вмешался Ципельзон. - Перед китайским посольством! Нам хорошо, а им плохо. И мы ровесники, несмотря на национальность.
- Надо написать обращение, - нервно разъезжая по гостиной, предложил поэт Реувен Гилад. - И я скажу вам, куда: в ООН! И все подпишем!
Мендель Лубоцкий собрался было возразить, но передумал: предложение поэта всем пришлось по вкусу.
- Кто будет писать? - спросил Мендель.
- Давайте, я! - сказала Ривка Лиор. - У меня почерк хороший.
- Я продиктую, - сказал поэт и решительным движением надвинул шляпу на лоб. - Сестра, бумагу!.. Пишите: "Господин Генеральный секретарь! Мы искренне возмущены положением, создавшимся в горных районах Тибета. Пожилые люди подвергаются неслыханным издевательствам со стороны своих ближайших родственников: брошенные в горах, больные и обессиленные, но еще живые, они становятся добычей хищных птиц. Мы, израильтяне "золотого возраста", выражаем в этой связи решительный протест и требуем немедленного пресечения кровавого безобразия. Завершая свой земной путь в теплой атмосфере внимания и любви, мы с содроганием следим за страданиями наших тибетских сверстников. "Уважай отца своего и мать свою" - этой нашей заповедью обязаны руководствоваться все жители планеты, и Вы, господин Генеральный секретарь, первым должны выступить в защиту человечности". Сестра, спуститесь вниз, пусть они там тоже подпишут.
