Петр Краснов - Мантык, охотник на львов
За заборомъ проносились поѣзда городской дороги, — два зеленыхъ вагона, длинныхъ и свѣтлыхъ. Дудѣли гудки, цокали подковы тяжелыхъ лошадей. — Коля ничего не слышалъ.
Въ его мозгу отбивала кровь чеканящими молоточками тайну дяди Пети. Можетъ быть, страшную, можетъ быть, счастливую, но тайну, которую онъ долженъ разгадать. Онъ не слышалъ и не чувствовалъ времени. Онъ едва различалъ широкое лицо Мантыка, восторженно слѣдившее за писателемъ. Углы комнаты казались ему темными. Свѣтла была только голова писателя, склонившаяся надъ бумагой. Коля слѣдилъ за его карандашемъ, слѣдилъ, какъ бормочетъ слова Александръ Ивановичъ.
— Оконечность ноги лошади? Копыто, но говорятъ и копытъ… Хрястъ… Отцѣ… аршикъ… театръ…
Слово шло за словомъ. Иногда быстро, сразу, иногда послѣ долгаго раздумья, послѣ примѣрки… Иногда мѣнялось на другое.
— Итакъ… первый и второй столбцы правой стороны… Ну, конечно: — реникса… Третій?.. Ara… Пять… шаговъ зака… Четвертый… гмъ… четвертый… реникса… чепуха… дальше… т… Очевидно относится къ третьему: — пять шаговъ закатъ… тѣнь… рой аршинъ… Да, что то тамъ закопалъ вашъ дядя Петя. Прочтемъ все сразу:
— На югъ отъ креста, ниже Минабелы, пять шаговъ. Закатъ. Тѣнь. Рой аршинъ.
— Что же вы думаете, Александръ Ивановичъ, — глухимъ голосомъ спросилъ Коля писателя.
Писатель какъ будто не слышалъ вопроса. Онъ сидѣлъ и смотрѣлъ куда то вдаль, въ окно. Онъ старался проникнуть въ тайну раскрытыхъ на пергаментѣ орденскаго патента словъ.
— Посмотримъ, сказалъ Александръ Ивановичъ.
X
РАЗГОВОРЪ СЪ УМНЫМЪ ЧЕЛОВЪКОМЪ
— Что я думаю, — сказалъ, отрываясь отъ листка бумаги Александръ Ивановичъ и глядя сѣрыми добрыми глазами въ голубые ясные глаза Коли. — Значитъ, гдѣ то есть какая то Минабела. Посмотримъ.
Александръ Ивановичъ медленно всталъ, прошелъ въ другую комнату и скоро вернулся съ большою и тяжелою книгою.
— Посмотримъ въ словарѣ всѣхъ населенныхъ мѣстъ земного шара.
Онъ листалъ широкія, тяжелыя страницы.
— Есть Мина… еще есть другая Мина… есть Минабъ… Минахесса… Минабелы нѣтъ, — возможно, что это урочище.
— Александръ Ивановичъ, — робко спросилъ Коля. — Что такое урочище?
— Урочище — это ненаселенное мѣсто, но мѣсто чѣмъ нибудь примѣчательное. Скажемъ: балка съ родникомъ, колодцы въ пустынѣ, плоскогорье, перевалъ, вотъ его и обозначили именемъ… Или это такая маленькая деревушка, что ее и нѣтъ въ этомъ словарѣ. Абиссинская деревушка… Надо ее отыскать.
Александръ Ивановичъ внимательно посмотрѣлъ на бѣдный, тщательно зачиненный костюмъ Коли и сказалъ.
— Допустимъ, что тамъ вашъ дядя Петя закопалъ какой то кладъ. Надо знать, какъ найти этотъ кладъ? Какъ великъ этотъ кладъ? А, если тамъ закопана какая нибудь сотня абиссинскихъ талеровъ. Овчинка выдѣлки не стоить.
— Не сталъ бы дядя Петя безпокоить, если бы это были пустяки, — хмуро сказалъ Коля.
— Да, можетъ быть… А, если это его дневники?.. Письма? Для него, для его родныхъ, это громадная цѣнность. На рынкѣ — пустяки… Вѣдь дѣло то въ томъ, милый Коля, что для того, чтобы отыскать этотъ кладъ надо поѣхать въ Абиссинію… Надо снаряжать цѣлую экспедицію… Нужны: — капиталы… Десятки тысячъ франковъ… Кто ихъ дастъ на такое невѣрное дѣло, какъ исканіе зарытаго гдѣ то въ Абиссиніи, да еще неизвѣстно какого клада?
Коля долго молчалъ. Онъ взялъ со стола свою мягкую шляпу и смущенно мялъ ее въ рукахъ. Глаза были опущены, брови, то хмурились, сжимая на лбу морщину, то выпрямлялись. Съ лица не сходилъ румянецъ.
— Прощайте, Александръ Ивановичъ, — тихо сказалъ онъ. — Благодарствую… Простите, что обезпокоилъ васъ… отнялъ ваше время… Но вы мнѣ очень помогли… Очень… Буду развивать это дѣло дальше.
Коля шаркнулъ ногой, поклонился и ушелъ, провожаемый по корридору Александромъ Ивановичемъ. Мантыкъ остался.
Когда Александръ Ивановичъ вернулся въ кабинетъ, Мантыкъ стоялъ посреди комнаты, разставивъ ноги, и тупо смотрѣлъ въ полъ.
— Онъ — такой, — сказалъ онъ, поднимая глаза на писателя.
— Какой?
Мантыкъ ткнулъ себя пальцемъ въ лобъ и сказалъ:
— Башковатый… Онъ и по англійски, и по французски, все равно, какъ по Русски говорить. Онъ это устроитъ.
Онъ всегда говорить: намъ надо: — смѣлость… бодрость… еще что то? Забылъ… Онъ добьется, найдетъ капиталистовъ… Компанію устроитъ… Я знаю… Онъ и третьяго дня, когда про дядю разсказывалъ, пергаментъ доставалъ, тоже такъ и сыплетъ… Бабъ-эль-Мандебскій проливъ, Таджурскій заливъ, Джибути, Зейла, Обокъ… точно былъ тамъ… Онъ живо обмозгуетъ. Я вижу его… Стоитъ теперь уже въ метрѣ… - Мантыкъ нарочно сказалъ въ метрѣ, а не въ метро, — стоитъ во второмъ классѣ, въ толпѣ — воскресенье сегодня. и мчится куда нибудь… Онъ уже знаетъ куда… Будетъ навѣрно тигровъ въ Абиссиніи бить.
— Тигры въ Африкѣ не водятся, — сказалъ тихо писатель.
— Не водятся?.. Все одно… Еще лучше: — львовъ, леопардовъ, пантеръ, слоновъ, гиппопотамовъ, жирафовъ… Онъ будетъ знаменитость… А я, внукъ Мантыка, истребителя тигровъ, все буду на каміонѣ мусоръ по Парижу возить. И все изъ за моей глупости и необразованности.
— Но, слушайте, Мантыкъ… Поѣдетъ Коля или нѣтъ
— это вопросъ… Потомъ… Вы знаете, гдѣ Абиссинія?
— Кабы зналъ, не горевалъ-бы. Зналъ бы что и дѣлать. Я, Александръ Ивановичъ, Парижъ до тонкости даже знаю… Каждую мелкую уличку найду… А какъ ѣхать въ Абиссинію? Съ какого такого вокзала — не знаю. Съ гаръ де л'Естъ, или гаръ дю Норъ, можетъ быть, съ гаръ Монпарнассъ, или гаръ д'Орлеанъ?..[22] Тутъ ихъ чортъма вокзаловъ то этихъ самыхъ.
— Дѣло не въ этомъ, — раскрывая атласъ съ картами, сказалъ Александръ Ивановичъ. — Ъхать въ Абиссинію надо съ гаръ де Ліонъ, по Парижъ-Ліонъ-Средиземноморской дорогѣ, такъ называемый Пари-Ліонъ-Медитерранэ
— «Пелемъ» — до Марсели. Это сутки ѣзды. Въ третьемъ классѣ и то, по меньшей мѣрѣ, двѣсти франковъ!
— Ладно… До Марсели… А дальше?
— Изъ Марсели по всему свѣту, по всѣмъ морямъ-океанамъ идутъ пароходы. Вотъ громадное общество «Мессажери маритимъ». У него пароходы ходятъ въ Японію: — въ Іокагаму; въ Шанхай, Сайгонъ, Сингапуръ… Въ Индію: въ Пондишери и Бомбей… въ Коломбо, на островъ Цейлонъ… а вотъ есть линія на Мадагаскаръ, принадлежащій Франціи. Пароходъ этой линіи заходитъ во французскій портъ Джибути. Слушайте, Мантыкъ: отъ Марсели до Портъ-Саида — пять дней пути Средиземнымъ моремъ. Отъ Портъ — Саида — Суэцкимъ каналомъ — день. Краснымъ моремъ до Адена — еще дней пять, да отъ Адена до Джибути дня два… Тринадцать дней пути! Это нѣсколько тысячъ франковъ будетъ стоить билетъ!
— Ну, какъ нибудь, доѣдемъ!
— Тамъ дальше идетъ желѣзная дорога до столицы Абиссиніи — Аддисъ Абебы… Да Колинъ дядя Петя, подика, шелъ не по ней, а караваномъ. Тогда этой желѣзной дороги и въ поминѣ не было. Надо, значить, имѣть оружіе.
— Авось достану
— Идти караваномъ. Среди дикихъ, негровъ пустыни Сомали и Данакилей.
— Вы знаете, Александръ Ивановичъ, съ англичаниномъ или французомъ не разговорюсь, a встрѣчу араба, негра… Откуда что берется? Говорю, — онъ меня, я его понимаемъ.
— Какъ вы говорите?
— Я по Русски ему, только съ мимикой, глазами показываю, онъ тамъ по арабски что-ли, и ладно выходить… Нѣтъ… только бы добраться… а тамъ… небось не пропаду.
— Пустяки, Мантыкъ, вы говорите. Авось, небось, д, а как ън и б у д ь — совсѣмъ неважную тройку запрягать вы хотите. Никуда вы на ней не уѣдете. Не погибла ли и наша Россія отъ того, что много надѣялась на авось, да все дѣлала небось, да какъ нибудь.
Мантыкъ почесалъ въ затылкѣ.
— Нѣтъ, — мрачно и твердо сказалъ онъ, — Россія, Александръ Ивановичъ, никакъ не погибла… Будемъ и мы съ вами въ Россіи. Не можетъ погибнуть Россія!
Мантыкъ всталъ.
— Что же, Александръ Ивановичъ? Коля поѣдетъ искать свой кладъ въ Абиссинію… Бить львовъ и слоновъ… А Мантыкъ на каміонѣ по Парижу будетъ сумятиться? Такъ, что-ли?
— Видно такъ…
— Значитъ, Александръ Ивановичъ, не знаете еще вы Мантыка!
Мантыкъ хмурыми, серьезными, упрямыми глазами посмотрѣлъ прямо на писателя.
«Экъ его, какой рѣшительный, славный мальчикъ», — подумалъ Александръ Ивановичъ и сталъ звать Мантыка въ столовую завтракать. Тамъ уже гремѣли посудой. Но Мантыкъ твердо отказался. Не до ѣды ему было. Свое у него было на умѣ. Все надо было обдумать, все, что сказалъ ему Александръ Ивановичъ, запомнить и заучить.
— Нѣтъ, ужъ простите меня, Александръ Ивановичъ, благодарствую очень, а только сейчасъ не могу. Право не могу… Душа какъ то не на мѣстѣ. Пойду — погуляю.
Мантыкъ крѣпко пожалъ руку писателя и не оглядываясь вышелъ. Голова его была необычно опущена и, когда посмотрѣлъ на него въ окно Александръ Ивановичъ, — удивился: Мантыкъ не мчался по улицамъ Парижа, какъ всегда, но медленно шелъ, заложивъ руки за спину. Будто не пятнадцать лѣтъ ему было, a всѣ шестьдесятъ.
