Григорий Свирский - Прорыв
Представитель засмеялся, поднял бокал "за прилет первой ласточки", как он окрестил появление Дова в Вене. Спросил с места в карьер:
-- ...Будет алия из России? Поедут евреи?
-- Да! -- убежденно пробасил Дов и даже брови вскинул: мол, вы что -сомневаетесь?
-- Откуда ты знаешь?
Дов объяснял пространно, перечислил города, из которых прежде всего поедут. И что за народ.
-- Я был подопытным кроликом. Кролика удав не заглотнул, теперь остальные ка-ак хлынут!..
-- Хлынут, -- недоверчиво перебил Дова Шауль бен Ами. -- Ты скажи вот что: может быть, вас, сионистскую головку, выпустят, а никакой алии не будет?..
-- Будет! -- стукнул сжатым кулаком по столу. -- Бросят все и поедут. Пружину чем сильнее давят, тем она стремительнее распрямляется. А уж евреев давили-давили... Ждите полмиллиона, не меньше!
-- Полмиллиона?! -- Шауль бен Ами от изумления откинулся на спинку стула.
Посольский секретарь торопливо вынул из ящика стола анкету Сохнута и стал заполнять. -- Что везешь с собой?
-- Пирог с капустой... Еще? Охотничье ружьишко в багаже.
-- Оружие? -- Оба подняли головы, посерьезнели. -- Какое? -- Тщательно записали. Год производства. Тип. Калибр.
"Ты смотри, -- удивился Дов. -- Как власть, так оружия страшится... Что там, что здесь!.. Вскинулись, как пойнтеры".
-- Значит, полмиллиона, -- стараясь скрыть усмешку, возобновил прежний разговор Шауль бен Ами. -- У тебя второй кандидат есть на примете?..
Дов снял пиджак, новенький, клетчатый, никогда в России так не наряжался, надорвал изнутри лацкан, вытянул из-под подкладки письма отца и Геулы. Протянул письмо Геулы специальному представителю Израиля. В руки отдал. Как наказывали.
-- Значит, так, господин специальный представитель! Это опубликовать срочно. -- Срочно? -- переспросил Шауль не то с недоверием, не то с иронией.
Дов не вслушивался в интонацию: не до того было. Он -- здесь, они -там. Ждут...
-- Да, господин Шауль, вот это, Геулы, завтра же!.. Она отказывается от советского гражданства. Официально. Отсылает паспорт и прочее. Опубликуете ее письмо Брежневу, где она объясняет причины -- она спасена. Нет -- запрут. Три года уже отсидела. В лагере под Читой. Теперь меньше десятки не дадут. Рецидив. Запрут, как меня, к полосатикам... Кто такие полосатики? Лучше вам их не знать... Ну, штаны-куртка полосатые. В общем, бандиты... Можно от вас домой позвонить? Отцу?.. Там ждут -- где я? У вас или на Лубянке?.. Значит, московский номер такой...
Утром он вылетел в Израиль. В том же самолете оказался специальный представитель. Расположился впереди, просматривая какие-то бумаги. Писал на полях страницы, видать, резолюции накладывал. Работки, похоже, невпроворот. А сидел, словно штык проглотил. Генерала хоть в мешок затолкни, сразу видно -- генерал. Место у Дова было почти в хвосте, в противоположном конце от генерала. Самолет забили до отказа какие-то пестрые пиджаки, американцы, вроде. Немцы в кожаных шортах, дамочки с задами, которые едва затискивались в кресла.
Загалдели, море увидали! Мать честная, это ж Средиземное!.. Дов забыл обо всем на свете. Наконец, показалась земля Израиля. Береговая полоса. Песчаная отмель. Два небоскреба торчат среди навала крыш. Зажглась надпись пристегнуть ремни. И тут кто-то тронул его за плечо. Представитель Голды. Дов покосился удивленно. Белая рубашка с отложным воротником. Волосы на груди курчавятся. Запросто притопал. Будто и не генерал. -- На тебя бумаги оформлены, сказал. Тебя ждут...
В аэропорту Лод его встречали рижане, Вероничка, с которой познакомился еще в Москве. Посватался бы, если б не ждал тюряги... Длинный Боб, с которым его запирали в один карцер. Казалось, где-то за чертой они, израильтяне воркутинского корня. А вон стоят, рукой машут... Счастье корешам-рижанам. Их стали выпуливать в Израиль еще год назад. Мол, буржуазные недобитки.
Дов замахал руками, закричал в восторге первое, что пришло в голову: -Хинди-руси-бхай-бхай!
Те захохотали, стали пробиваться к Дову. Однако солдат с коротеньким автоматом ("Узи", наверное!) почему-то оттеснил их назад. Только Вероничка проскочила.
Быстро подошел неизвестный парень в белой косоворотке, сказал Дову: -Тебя ждет амбуланс! Поедешь в санаторий. -- Дов изумился: -- Какой санаторий? Я здоров, как бык. Я работать приехал.
-- У тебя, здоровый, все кости переломаны. -- Это сказал добродушно Шауль бен Ами, задержавшийся возле него. -- Мы о каждом твоем переломе наслышаны. С поезда летел - нога. Второй раз взяли -рука. Так что пусть врачи тебя пощупают...
"Во! Про все знает. Ровно отец..." -- Дов был смущен вниманием, почти умилился, но к санитарной машине не пошел.
-- Вначале к дружкам. В тюрьме вместе сидели, господин генерал. Зеки-закадыки!
Генерал ушел, и Дов огляделся освобожденно. В Москве сейчас ноябрьская слякотня. Кому парад, кому руки назад. Даже в Вене дуло студено. А здесь -теплынь. Благодать. И вообще, где тут кусок израильской земли? Чтоб можно было поцеловать! Кругом один асфальт. -- Ребята! -- вырвалось у него в восторге. -- Обо всем потом. Свозите в Иерусалим!..
Вероника улыбнулась, кивнула на сиденье рядом со своим. Сзади еще кто-то из зеков протиснулся. Вначале дорога была узка и петляла, словно где-то под Курском. А вокруг-то не Курск. Шалишь! И справа, и слева колышутся багровые, оранжевые, зеленые плоды. Апельсины, лимоны, вроде? Конца им нет, плантациям. Листья ярко-зеленые, свежие. А вот и вовсе зеленое поле. Все, как... зеленый светофор!.. Мир открыт!.. -- Ура! -- вдруг заголосил Дов.
-- Ты чего? -- Я-то думал, Израиль пустыня. Желтый песок. Оазисы-города. А страна, оказывается, зеленая. Вся!
-- Вечно-зеленая! -- поправили сзади. -- Аж до Негева. Он с проплешинами...
По обеим сторонам шоссе раскиданы оранжевые и красные апельсины. А где навалом лежат, как в России картошка. Домчались до долины. Кинул взгляд влево, вправо -- сплошь золотисто-желтая. Только вдали примостилось что-то, белеет. "Монастырь молчальников, -- заметила Вероника. -- Не для тебя место..." Дов от возбуждения аж привстал.
-- Я-то думал, страна тесная. А тут просторы! Мать честная!.. -Взмахнув руками, он повалился на сиденье: дорога, прорубленная в скалах, круто взяла вверх. -- Куда несетесь?! Дайте поглядеть!
-- Взгляни на часы, - отрезала Вероника. -- До заката полчаса... -Мелькнули сбоку, в белой скале, глубокие ниши: видать, древние ходы, поросшие мохом. -- Вот где прятаться, -- машинально отметил Дов. -- От римлян, что ли тут хоронились? Все захохотали, объяснили, что здесь каменные карьеры. Вырубают камень для строек.
У первого светофора Вероника чуть притормозила. -- Ну, так, Дов. Прямо -- Храм Московской епархии и городская полиция. Вкупе и влюбе. Знакомиться повременишь? -- И круто взяла направо, понеслась во всю мочь, ныряя в тесные улочки, мимо кипарисов, пальм, кустарников. Дорога вдруг раздвоилась, посредине островок, багровый от роз. Розы колышутся у самой обочины, вдоль домов. Ничего не огорожено... И снова мимо домов из древнего камня, вдоль которых густится зелень. Да и растет она, похоже, прямо из обомшелых стен. Камень розовато-белый; где обтесан большими брусками, где в натуре, глыбастый. -- Господи! Всю жизнь с камнем работал. А такого никогда не видал. Все истлевает, только наша работа остается.
Выскочили на какое-то шоссе, крутанулись, задерживаясь на минуту у странного становища. Лавки из неотесанного дерева. К одной осел привязан, грызет доску желтыми зубами. Надпись сбоку: "Кафе бедуинов". Хлебнули по глотку горчайшего кофе, отъехали в сторонку и встали у откоса. Город внизу, как на ладони.
Дов много читал об Иерусалиме, вглядывался, болезненно морщась. Слева купола мечетей слепят. Эль-Акса серебрится... -- А стена Плача где? Все арабские святыни, а наши где?.. Напротив что? Масличная гора? А где гора Дурного совета?.. А это, внизу! Самое древнее еврейское кладбище?
Притихли, ответили не сразу. Волнение Дова передалось всем. Солнце точно плавит иерусалимские холмы. Тени, отброшенные ими, меняются на глазах. Розовато-сиреневые скаты гор вдруг краснеют, становятся фиолетовыми, затем темно-коричневыми. Наконец, черными, ночными. И вдруг снова серебристо-белыми. Тона мягкие, пастельные. Только небо ярко-голубое. Не вечернее, вроде.
Бывал Дов в горах, встречал и рассветы, и закаты, но такого не видывал... Острое, неведомое ранее чувство охватило его: небесная голубизна распространилась вокруг, сливаясь с Масличной горой и с дальними холмами, постройками, минаретами, придавая всему вокруг необычайную легкость. И дома из белого иерусалимского камня, и кустистые холмы, и даже торчащие, как пальцы, минареты повисли над землей, парили в теплой и сказочно прозрачной голубизне. Небо опустилось, стало Священной землей, земля -- небом... -Ребята! -- воскликнул Дов в ошеломлении, ликующим тоном. -- Если Моисей был, то он был именно здесь! Обетованная, ребята! Без туфты!..
...Едва Дов, вернувшись из Иерусалима, вошел в тесную квартиру Вероники, она положила руку на его плечо: -- Ты Шауля о чем-нибудь просил?
