Из плоти зла - Максим Анатольевич Кич

Кич Максим Анатольевич

Из плоти зла

Из плоти зла

Да отступит тьма! Да придёт свет! Мириады электрических светильников вниз по проспектам в матовых фонарных шарах, в фарах авто, в витринах. Да что там, даже внутри брошек модниц - вместо пошлой архаики янтарных слёз и мануфактурных медальонов - загадочно светятся, черпая энергию из эфира, наполненные особым газом стеклянные ампулы.

Хронометры высветили вечернее время и тут же, влекомые пестротой маленьких будничных забав и непреодолимой уже привычкой, тысячи будетлян наполнили проспекты. Забавные и жутковатые их фигурки перемещались, словно подпружиненные, особой, выверенной будетлянской походкой. Одни спешили в театры и кинематографы, другие - в многочисленные кафе, третьи праздно шлялись, но почти никто не оставался дома, разве что, принимая гостей или в силу трагических обстоятельств.

Евгения без особого усилия рассекала толпу гуляющих - пешеходы сторонились коротко стриженой девушки, одетой в кожаный лётный комбинезон, дополненный переброшенным через плечо планшетом. В зеркальных очках-консервах, сдвинутых чуть ли не на макушку, млечным путём мерцали мириады отражённых лампочек. Сигарета в зубах. Наушники подключены свитым в спираль шнуром к скрытому в нагрудном кармане прибору. Из-под амбушюр рвётся статический шум, собачий лай и пулемётные очереди.

В небе несомый цеппелином рекламный щит сменил слоган и высветил причудливой антиквой: "Покупайте патентованное средство для повышения мужской уверенности "Адонай". Евгения продемонстрировала цеппелину неприличный жест и скрылась под аркой.

Арка вела во двор, выхвативший из фосфоресцирующего неба крохотный угловатый кус. Сам двор был темен, словно в насмешку над окружающей его вакханалией света.

Деревья сплетались диковинными узорами, и Евгения каждый раз видела в этом загадочную математику самоподобия. На фоне электрического неба ветви казались антимолниями, статическими разрядами тьмы, прорезавшими торжество ксенонового сияния.

Дверь подъезда, обитая потускневшими металлическими пластинами, с истёршимся номером, была не заперта. В подъезде витали привычные запахи, смешавшиеся до неразличимости в единый аромат, определяющий жилище чуть ли не точнее, чем численный адрес. На подоконнике между этажами стояла прохудившаяся банка из-под кофе, определённая пепельницей.

Внутри, уже по ту сторону другой, деревянной, двери пахло карбидом. Пулемёты и псы в наушниках достигли апогея и захлебнулись. Внутри, по ту сторону деревянной двери, короткий коридор выводил в обширную залу, освещённую ртутными лампами. Посреди залы стояла огромная, от пола до потолка, металлическая конструкция, сплошь увешанная допотопными кинескопами всех мастей. Кинескопы эти были отключены - несколько человек на стремянках тянули к ним провода.

Евгения сняла наушники и выключила прибор.

--Эгей,-- прокричала она и голые стены отозвались гудящей реверберацией.

Люди на стремянках обернулись, разом, их было четверо и каждый из них сказал своё.

Первый, рослый крепыш в промасленном комбинезоне и с красными слезящимися глазами, пригладил опаленный чуб и возгласил:

--Бунт машины против человека провозглашён иконами Мандельброта.

Второй, с профилем безумного римского императора, одетый в синий халат лаборанта поверх истёршегося спортивного костюма заявил:

--Мы более всего и мы - во всём. Дерзатели и небопашцы, проявляторы и чистословы.

Третий имел утончённые черты и был прекрасен, как собрание сочинений Вольтера с голографическими иллюстрациями. Он промолвил:

--И, всё же, мы здесь! Тьма - да одолеет свет! Пусть славятся незрячие, ибо они не обманутся.

Четвёртый походил на мальчишку, исхитрившегося прямиком из кадетского корпуса угодить в лагеря для военнопленных - в обход окопных вшей и пушечных консервов. Лицо его обладало поразительно чахлым оттенком упаковочной бумаги. Одет он был по больничному серо, так что даже не хотелось присматриваться к отдельным деталям его гардероба. Он сказал, очевидно продолжая вслух давно уже початую мысль:

--...хотя бы и стоило призвать Легбу, поскольку топология микросхем однозначно подобна путям и перекрёсткам.

Нельзя не заметить, что все четверо заговорили одновременно, так что Евгения, у которой в ушах до сих пор стояли отзвуки гармонического шума, ничего не смогла разобрать.

Потом уже все четверо спустились, чтобы заключить девушку в дружеские (поверьте, и такое порой бывает) объятия; расцеловать, расспросить, рассказать...

И снова они говорили наперебой, потому что крепышу обязательно надо было пожаловаться на никчёмный сварочный аппарат, который вот-вот взорвётся, но без которого нельзя получить именно такие швы, которые ему нужны; безумный император клял акустику помещения, паразитные гармоники и не поддающиеся должной отстройке осцилляторы; голографический Вольтер демонстрировал свои покрасневшие, в краске и ржавчине, руки, а пленный кадет долго рассказывал, что для каждой электронно-лучевой трубки нужен свой собственный ЦАП, и что все они друг на друга совершенно не похожи.

Евгения выслушивала всех и утешала, что осталось совсем немного, что надо закончить, и что такого будетляне никогда не видели и впредь не увидят.

Работа, споткнувшаяся на появлении девушки, вскоре вновь вернулась в своё обычное русло. Расправившись с подключением кинескопов, товарищи принялись за динамики, а затем, чуть не оглохнув в сплошных реверберациях и визге заведшихся усилителей, отправили "кадета" - звали его Игорем - паять фазоинверторы. Остальные, за исключением Евгении, начали обтягивать стены плотной тяжёлой тканью, призванной хотя бы отчасти погасить отражения.

Девушка же подключила свой планшет к ординатору, чтобы... впрочем, стоит ли забегать вперёд и без зазрения совести рассказывать о том, что хранилось пятёркой в тайне? Важно, как это обычно бывает, другое. И, раз уж нам позволено многое, давайте выведем наших героев по одному на авансцену, под прицел осветительной пушки и спросим, что же на самом деле важно.

Аркадий. Крепыш со сварочным аппаратом. Сейчас, впрочем, сварочного аппарата у него нет, равно, как и остальных инструментов. Он безоружен.

--Аркадий, что для тебя сейчас важно?

--Распять бабочку Лоренса на...

--Нет, не годится... Давай своими словами.

--Чтобы в покое оставили. Руками работать мне проще, чем языком, да и приятнее это.

--Зачем ты тогда этим занимаешься?

--Они мои друзья. Я им помогаю.

--А при чём здесь бабочка Лоренса?

--Ну они все как-то так выражаются... Чем я хуже?

Рома. Римский профиль, усталый взгляд.

--Рома, что для тебя важно?

--А кто тут звук отстраивал? У тебя микрофон по средним срезан... Эй, на пульте?

--Рома, ответь пожалуйста.

--Смотря когда. Важно, чтобы громко, чтобы сказать то, чего ещё не говорили и так, как ещё не говорили. Будетляне застряли в своём совершенстве. Их надо встряхнуть.

--Но ведь и ты - будетлянин.

--Меня тоже надо встряхнуть. Весь мир надо встряхнуть - да что там, трясти надо безостановочно!

Василий при подобном освещении уже не кажется похожим на Вольтера.

--Вася, что важно для тебя?

--Искусство.