Маленький доктор - Юлия Прокопчук

Юлия Прокопчук

Маленький доктор

«Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится»

Евангелие от Луки 14:11

В больнице номер… Но лучше я не буду называть, в какой больнице. Ибо какой бы номер не будет назван и какой бы город не указан – всё одно: везде творится та же дрянь, что и в любом другом уважаемом себя богоугодном заведении. Вижу вы удивлены, что я в столь ироничном тоне не преминул ввернуть этакое словечко, которое непременно должно было бы потеряться в моем рассказе. Но вы не ослышались: здесь будет говориться именно об уважении.

Если сии заведения еще уважают себя, то бедные рабы их: врачи, медсестры и прочие причастные, –   все меньше и меньше слышат в свой адрес не только уважительных слов, но и добрых, простых слов, которые способны порадовать их.

Несчастные люди, скажу я вам.

Совершенно и безнадежно несчастные.

А что их работа? По долгу службы они стараются не высовываться. Во-первых, если о них будут говорить на всяком углу, да еще и в весьма неприглядных красках, и в словах, не предназначенных для нежных ушей и тонких душевных организаций, то это потреплет их медицинский департамент. А первое, что должен уяснить работник, поступивший на службу, – надобно до последнего хранить верность. Но не Гиппократу, а приписанному департаменту. Хоть умри на своем месте, но сделай так, чтоб твоя смерть осталась в памяти на века, а имя стало нарицательным синонимом к слову «подвиг».

Во-вторых, если ты не совсем врач, а так, несколько, самую малость доктор, то никогда этого не показывай. Будь тверд, особливо в своих решениях, не вступай открыто в диалог с пациентом. Ты всегда прав, а не он. У тебя есть бумага, что ты врач – а у него нет. А все мы убеждены и не раз, что только с бумагой в этом мире, бездушном, скажу я вам, мире, можно получить все.

В-третьих, каждого врача учат правильному обхождению на приеме с больными. Об этом я расскажу вам позже.

Но непреложным остается только одно, так сказать, самым важным критерием отбора является неприметность.

 Да, брат, нынче всякий доктор старается быть незаметным.

Вот возьмем, к примеру, Молчанова Илария Азадановича (о нем, к слову, и будет мой рассказ).

Это действительно многоуважаемый, не одной больницей, врачеватель. Он был уже не в молодых летах, видел свое призвание в служении людям и отличался незлобливой кротостью и смирением. Он никогда не вступал в конфликты с пациентами, которые его ценили и уважали. К нему одному толпами валили старушки, так как только он готов был их слушать часами и на все их жалобы отвечал:

– Разберемся! Вы главное не волнуйтесь! Только не волнуйтесь! Вам не рекомендовано!

И он тратил годы! Годы! на поиск загадочной хвори и борьбы с ней, которая одолевала многих, кому за 70, и косила их толпами. Но никто не мог набраться то ли смелости, то ли им просто нравилось посмеиваться за спиной доктора, но ни один не сказал ему, что старость, равно как и смерть, не дано было победить никому.

А может и сам господин Молчанов знал об этом, но продолжал сей подвиг и боролся с ветреными мельницами с усердием и мужеством, которым позавидовал каждый.

И вот однажды в мою дверь постучал этот отважный и неутомимый борец.

А случилось это прошлой весной, когда, увы, меня не обошел стороной свирепствующий тогда вирус. В местной больнице катастрофически не хватало врачей, и на мой звонок и просьбу направить ко мне врача, так как я самостоятельно не был способен изгнать болезнь, усталый женский голос ответил:

– Врачей нет. И не будет в ближайшие…– она помолчала, – и не будет.

Гудки в трубке пробили мне похоронный марш. Так мне по крайней мере показалось в тот раз.

Упав на постель, я приготовился вслух отсчитывать приближение своего конца, как вдруг…что это? Как будто бы кто-то стучал. «Поздравляю, – подумал я. – У тебя уже начались галлюцинации».

Но не успел я еще посмаковать сие открытие, как четко услышал повторный стук.

Сколько по времени я находился в раздумьях о приближающейся смерти и как долго мой таинственный посетитель простоял под дверью, осталось загадкой.

И представьте мое удивление, когда я увидел на пороге своего дома господина Молчанова собственной персоной. Нет, я не был с ним знаком ранее, но мне хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что передо мной находится именно он.

Все в его облике кричало, что это тот самый «маленький человек», герой знаменитой Гоголевской «Шинели». И немного лысоват, и маленького роста, хотя я позже заметил, что он должен быть выше, чем кажется, а таким его делает привычка прятать голову в плечи, как провинившегося ребенка. Редкие рыжие волосы были всклочены на макушке, тоненькая, жиденькая бородка подрагивала в такт его волнению, да и все его тело било попеременной дрожью, словно извиняясь за то, что мой покой был потревожен неожиданным визитом.

Я настолько увлекся рассматриванием моего гостя, что не сразу понял, как тот что-то бормочет в маску и постепенно все дальше и дальше отдаляется от двери.

– Простите, я не совсем понимаю, что вы…

– Я врач. – громко выпалил он и смущенно тут же умолк, явно дивясь соей смелости. – Ваш врач, – уже на тон тише повторил он. – Я слышал, что вы заболели и решил прийти и осмотреть вас, если вы позволите.

– Конечно! Что же это я? Проходите, пожалуйста. – Мне показалось, или маленький врач споткнулся?

Пропуская доктора вперед себя, я заметил, что одна его штанина чуть подвернута, а вторая чем-то испачкана. В руках он держал старенький-престаренький портфельчик, из которого выглядывали разноцветные папки и файлы.

Робко замерев у входа в мою скромную обитель, врач поставил портфель на пол, в уголке, и затравленно оглянулся на меня.

– Да вы присаживайтесь. – И кое-как, сломав сопротивление моего неожиданного врачевателя и устроив его на стуле, я приготовился к осмотру.

Каково было мое удивление, когда доктор тщательно осмотрел меня. Давление было измерено, пульс, сахар, ощупан живот и прослушаны легкие – я получил такой осмотр, который даже не видел на медкомиссиях. А их в моей жизни было немало. И столько в его глазах было участия, и столько заботы, что мне стало неловко от собственного кашля, на который врач участливо хлопал меня по руке, грозил кому-то невидимому пальчиком и приговаривал:

– Ну, ничего-ничего. Сейчас мы его.

И я правда стал верить, что я способен одолеть любую болезнь.

По окончании осмотра Иларий Азадович достал из портфеля папку, в которой была еще одна маленькая папка, и выудил чистый рецепт. С любовью глядя на него и аккуратно выводя каждую букву, он выписал мне антибиотик и торжественно вручил его:

– Вот и все, дорогой мой. Теперь мы его этим и ему…– и как резанёт воздух рукой, что мне показалось, как мой вирус упал в предсмертных конвульсиях передо мной.

С