Владимир Хлумов - Восьмое дело Максимова

Хлумов Владимир

Восьмое дело Максимова

Хлумов В.

Восьмое дело Максимова

Из всех снов мы называем реальностью тот, от которого никогда не просыпаемся

Шла вторая половина дня. В списке Максимова из восьми запланированных дел остались невыполненными три, из которых беспокоило только последнее, и то не столько своей важностью, сколько неопределенностью.

Список, приклеенный слева от руля над вентиляторным выходом, трепетал желтым флажком какой-то банановой республики. Клейкая заграничная бумажка от постоянного снимания для зачеркивания выполненных дел уже подсохла, и флажок, того и гляди, мог слететь. Впрочем, и остались-то сущие пустяки: взять торт в столе заказов - дело номер шесть, и дело номер семь - забрать Настеньку из Университета. А вот последнее, восьмое, написанное в сокращенном варианте, выглядело так:"у-ть об-щее". Что это за уть общая? Убей Бог, Максимов никак не мог вспомнить, хотя весь список был составлен накануне его же собственной рукой. Вот "З-ать Н." - означало забрать Настеньку из университета, но эта "общаяя уть" напрочь выпала из головы.

Ну-да будем действовать последовательно, а там все и прояснится, в который раз приободрил себя Максимов. Да и что это все по сравнению, например, с делом номер три: "вы-ть кос-м" - выкупить свадебный костюм-тройку, шитый по заказу. Максимов вспомнил последнюю примерку без особого восторга. Старый еврей портняжка долго общупывал и обмеривал Максимова, будто тот был не человеком, а негабаритным грузом. Приговаривал еще, мол костюм как фамилия, - на всю жизнь. И Максимов тогда вспомнил отца, похороненого в свадебном костюме. Быстро располневший после женитьбы, Максимов-старший вылупился из костюма, словно мотылек из куколки, и тот так и провисел в шкафу, пронафталиненной мумией. А когда умер Максимов-старший, пиджак и брюки разрезали на заду по-полам и так похорноили покойника, в приличном виде.

Жалко было отца Максимову, но он отогнал печальные мысли прочь. Ведь был он полная великовозрастная сирота и за отцом мог вспомнить и мать. Ведь и она умерла... Эх, да как бы она порадовалась теперь за сына. Долго Максимов ходил в холостяках, и когда все вокруг махнули на него рукой, вдруг такое счастье привалило... Настя, Настенька... фантастическая мечта мужского сердца. Чем она покоряла? Во-первых, обольстительной красотой таких ножек и бедрышек, мимо которых без замирания пройти невозможно, а впридачу, покоряла добрым женским характером. Как же повезло Максимову! Он и сам это понимал и часто боялся, что все это только ему чудится. Ну что он такое? Местами уже лысеющий кандидат наук, в стареньком обшарпаном жигуленке, и вдруг такое счастье, иначе и не скажешь, - привалило. Верите ли? Он иногда даже руки сжимал, словно боялся, что и она заметит, как он ее не достоин. Ведь, в сущности, он считал себя неудачником. Еще несколько месяцев назад ему казалось, что он уже почти все знает о своей жизни и от этого выглядел каким-то безликим серым пятном с потухшим взором. Даже это представление о жизни, как о чем-то цельном, отдельно лежащем встороне, и о том, что человек не живет, а лишь листает страницы давно написанной книги, он вычитал где-то у Бродского, и оно прилипло, засело в мозгу и грызло его изнутри, пока не появилась Анастасия. Говоря простым языком, она его вернула к жизни.

Сейчас он уже остановил машину у стола заказов и, закрыв глаза, пытался представить Наcтю. Выходило неопределенно и зыбко, но не смотря на это, вопреки отсутствию конкретных форм, он каждой своей клеточкой вдруг почувствовал ее внутри себя. Добившись полного эффекта, вылез из машины и хлопнул дверкой. Дверь,будто не родная,откскочила обратно. Тогда Максимов вспомнил соседа дядю Женю, хозяйственного кряжестого мужика, часто помогавшего с починкой жигуленка.

- Ты лентяй, Максимов, а знаешь отчего? От того,что дверью хлопаешь,часто говаривал дядя Женя.

- Так все хлопают, - оправдывался Максимов обычно.

- А все лентяи. Страна такая, понимаешь, почва - лень три шурупа ослабить. Так и хлопают по всей России, сволочи.

Максимову всегда при этом становилось как то не по себе. Да нет, не от оскорбления. Ведь дядя Женя даже как бы и не осознавал, что за одно со страной и самого Максимова сволочью называет. Ему все-таки за державу было обидно. Ведь не хлопают же дверками владельцы иномарок.

- Ладно, - обещал в последнее время Максимов, - отрегулирую.

- Когда же эта? - подражая президенту, акал дядя Женя.

- Подождите, женюсь сначала... - потупив виновато очи, обещал Максимов.

- Ну-ну, ждите пока рак свиснет.

Была здесь, правда, определенная хитрость. Дело в том, что отец Анастасии, человек разведенный и богатый, обещал в приданое еще свеженький BMW, и эта сладкая для любого автомобилиста переспектива радостным светом озаряла ближайшее будущее Максимова.

Конечно, таких как дядя Женя на Русси людей мало. Их всегда было мало, Кулибиных и Яблочковых, а теперь эта порода - соль земли - значительно озлобилась и остервенела. Максимов это понимал и остро чувствовал личную вину, полагая, что уж он-то никакая не соль земли, а человек никчемный, лишний, и что именно от таких слабых людей и происходят несчастья настоящих личностей, вроде дяди Жени.

Вот взять хотя бы дело номер восемь. Как же можно было его так сократить до полной неузнаваемости? Ну разве толковый человек мог такое сотворить? Максимову опять стало страшно,что он женится на такой прекрасной девушке, не имея никаких к тому оснований. Ведь он трус и растяпа, ох, ох, ох,.. но до чего же теперь счастливый человек. Ну а дело номер восемь? Он вдруг вспомнил как давно, когда схоронили мать, ему приснился сон, будто она еще жива, но все-таки больна.

- Сынок, боюсь я числа восемь. - жалуется она ему с постели.- Помру этим месяцем.

- Да чего же боятся? - удивлялся Максимов во сне, - Сегодня шестнадцатое, значит восьмое уже прошло, а ты еще живая.

А мать ничего больше не сказала и только печально посмотрела. Когда же Максимов проснулся, то до него дошло - ведь кроме восьмого в месяце есть еще восемнадцатое и двадцать восьмое, а мать, как раз, ровно двадцать восьмого и умерла, да еще и августа.

В последнее время Максимов часто мать вспоминал, но больше все-таки с радостью. Вот она ему часто говорила:

- Ты жениться не спеши, главное не то, чтобы она красивая была, или ты любил ее очень, главное, чтобы она тебя жалела. Запомни, - это самое главное.

Он запомнил, да уже никак не надеялся на свою судьбу, и вот-на-тебе, уж наверняка мать была бы рада его счастью.

В столе заказов Максимов получил свадебный торт, с оранжевым сладким вензелем в виде двух сцепленных колец: одно побольше, другое поменьше, но тоже - неестественно большое. Вернувшись в машину, он снял флажек и тщательно зачернил пункт номер шесть деловой программы. Бисквитно-кремовый заказной теперь покоился в багажнике.

Обратно желтый квадрат не желал приклееваться, а наоборот прилипал к пальцам и, наконец, совсем свалился на пол, и Максимов даже не стал его поднимать, - дела заканчивались. Надо, да что там надо (!), смертельно необходимо встретиться с Настенькой. Он ужасно соскучился, а после остается "у-ть об-щее".

Такое чувство, будто этот восьмой пункт появился извне - настолько он был неестественно сокращен, просто до полного беспамятства. Может быть, здесь какое-то особое задание, придуманное Настей? Да нет, вроде она ничего особенного не заказывала, да и не такой она человек, чтобы в список самой напрашиваться. Вот и седьмой пункт он сам внес исключительно для разбавки, вообщем-то, не милых его сердцу мероприятий. Конечно, не забыл бы, конечно, и так об одной об этой встрече целый день мечтал, а записал для удовольствия, как самое желанное, как радость сладкую вставил в скучный список.

С другой стороны, вот что непонятно - раз это дело следовало за встречей с Настей, значит, оно и должно как-то сделаться совместно с ней? Черт, наверное, во всей этой предсвадебной лихорадке он порядком подустал, оправдывался просебя Максимов, и только сейчас взглянул на часы и аж присвистнул: времени оставалось в обрез.

А была осень, стоял сентябрь, и был час пик, а час пик осенью особый. Осторожные владельцы автотранспорта еще не встали на прикол, дачники и отдыхающие, наоборот, уже вернулись в город, и на улицах Москвы царило вавилонское столпотворение. Ну-да в чем-чем, а в автомобильном вождении Максимов знал толк. Прирабатывая на извозе в последние годы, он досконально изучил все хитросплетения столичных улиц и гнал теперь переулками и дворами, умело обходя автомобильные заторы.

Москва светилась кленовыми кронами, и хотелось любить и дышать и бродить, бродить, прикасаясь к любимому человеку...

* * *

Все-таки он попал в пробку на пересечении Ленинского и Университетского и, потеряв десять незапланированных минут, разнервничался от мысли, что Настя будет за него волноваться. Господи! Вот ведь растяпа?! Опоздать на последнее свидание c невестой. Эта мысль обожгла его горячей волной где то в груди как раз в тот момент, когда он подполз к перекрестку, и зажегся желтый свет.