Алексей Смирнов - Визит Сэма Стоуна

Смирнов Алексей

Визит Сэма Стоуна

Алексей Смирнов

Визит Сэма Стоуна

Психолог, аккуратная деловая женщина из низов, поменявшихся местом с верхами, была похожа на очковую змею. Жакет и юбка не обнаруживали ни складочки, ни помятости; сидели на ней, как влитые, обтягивая и облегая; волосы, зачесанные назад и утоптанные в пучок, были убраны словно специально, чтобы придать голове дополнительную обтекаемость и тем облегчить червеобразное внедрение не в свое дело - в сокровенные, чужие, миры. Эти миры принадлежали как частным лицам, так и целым организациям. Психолог деловито перебирала картонки с тестами, желая удостовериться, что все нужное выстроилось и замерло под рукой; в планшете, что портупеей свисал со спинки стула, хранились вспомогательные материалы душеведческого предназначения.

Директор детского сада, пожилая матрона с пятнистыми полными руками, воспитанная в глубоком почтении к разным комиссиям и проверкам, старательно оберегала свой собственный душевный мир и мир подопечного коллектива; оба бесхитростные, робкие, незащищенные от чужеродного вторжения. Она побаивалась женщины-психолога, ибо видела в ней именно что комиссию с неясными полномочиями.

- Мне поручено провести у вас эксперимент, - рассеянно пробормотала гостья и продолжала раскладывать картонки в секретном психологическом порядке. - Это делается в рамках программы по психологическому обеспечению современного судопроизводства.

- Да, да, - кивала директорша. При слове "судопроизводство" у нее пересохло во рту. Она была если не готова на все, то уже согласна.

- Последнее разбирательство, - психолог вздохнула, перемешала тексты с картонными яблоками и грушами, после чего, наконец, удостоила директоршу доверительного взгляда, - последнее разбирательство, - повторила она, продемонстрировало ненадежность детских свидетельских показаний. Показаний в суде, - уточнила гостья, наблюдая, как бледнеет лицо - не собеседницы, но заранее и беспричинно благодарной слушательницы.

Речь психолога струилась плавно и монотонно, как будто шла о самых обыденных вещах.

- Судили мужчину сорока лет, его обвинили в развратных действиях. Он, знаете, побоялся - ну, вы меня поняли.

Хозяйка маленького кабинета, до недавнего времени - уютного, огражденного от мировых зол оазиса с настоящими пальмами в кадках, физически ощутила, как стены, такие прочные и верные детям, разъезжаются и растворяются, убегая от лиха, которое вот-вот заполнит освободившееся пространство. Она шумно глотнула.

- Он не решился пойти до конца... не отважился на проникновение, пояснила рептилия. - Он только трогал их... в разных местах. Мальчиков, от пяти до восьми лет. Рассказывал им гадости, заставлял прикасаться к себе ну, и так далее.

От этого "далее" директорша взялась за сердце, давно уж слабое, одуревшее от духоты в прожиревшей мышечной сумке.

- Вы что же - собираетесь их трогать? - упавшим голосом спросила она.

- Нет, - строго сказала ученая дама. В ее тоне не было и тени снисходительного удивления: в нем угадывалась готовность выполнить все, чего потребует методика, в том числе - трогать. И если пока у нее не было такого намерения, то лишь потому, что в ее арсенале еще не значились соответствующие ролевые игры, одобренные и припечатанные печатью. - Их не нужно трогать, все гораздо проще. Но вы не даете мне закончить. На следствии эти мальчики недвусмысленно подтвердили все пункты обвинения. Однако на суде, стоило адвокату копнуть поглубже, выяснилось, что они не только не могут сказать ничего внятного о случившемся, но и плохо понимают, о чем вообще идет речь.

- Но ведь не выдумали же они, - директорша позволила себе усомниться. Они же дети. Неужели кто подучил?

- И да, и нет, - ответила гостья. - Все дело в вопросах, которые им задавали. Желая понравиться взрослым, дети со всем соглашались, даже когда не понимали вопроса. А еще дело в разнице между детской и взрослой памятью. Детям труднее отличить реальный факт от вымысла. При искусно выстроенном допросе они могут показать, что угодно.

Директорша, уразумев, наконец, что детей не тронут, почувствовала себя увереннее.

- Но я не понимаю, какое отношение это имеет к нам, - заявила она решительно. - Наши дети - из благополучных семей. Родители почти сплошь непьющие. Дети здоровы, я ни разу не видела никаких следов... избиения, договорила она, содрогнувшись.

Дама немного смягчилась:

- Это очень хорошо. Никто и не думает, что ваших детей кто-то преследует. Нас не интересуют их семейные обстоятельства, мы собираемся оценить их память. И больше ничего. Для этого существует эксперимент, известный в научной литературе как "Визит Сэма Стоуна".

Директорше не оставалось ничего другого, как слушать. Упоминание иностранного имени окончательно спутало ей мысли.

- Итак, - объяснение эксперимента доставляло психологу явное удовольствие; дама чуть разрумянилась, - итак, детей, посещавших один из детских садов, предупредили, что к ним придет в гости некий Сэм Стоун. Им предложили внимательно следить за всем, что тот будет делать. И постараться запомнить все его поступки. Всех детей разбили на две группы. Одним сказали, что Сэм Стоун - неуклюжий, смешной субъект, настоящий недотепа и увалень. Другим ничего подобного не говорили. Сэмом Стоуном, конечно, был тоже ученый, член коллектива исследователей. В назначенный день он пришел, провел в детском саду пару минут и удалился.

Директорша кивнула. Ей вдруг сделалось интересно.

- И вот прошла неделя. Детей опять разбили на прежние группы и стали допрашивать. Первых, которые ждали, что к ним явится неуклюжий Сэм Стоун, всячески провоцировали: "Помнишь, как Сэм Стоун поскользнулся? Помнишь, как он порвал книжку? Помнишь, как он пролил какао на плюшевого медведя?" Результат получился ошеломляющий: с этим согласились чуть ли не все и говорили: да, мы помним; да, он порвал книжку. Хотя на самом деле Сэм Стоун ничего подобного не делал. Такие же вопросы были заданы второй группе. Эти дети, как я сказала, не знали заранее, что Сэм Стоун неуклюжий. Поэтому они "вспоминали" про мишку и книжку реже. Но - что удивительно - все-таки вспоминали! А еще через три недели дошло до того, что детей просто не удавалось переубедить. "Так мы же видели", - говорили они и даже обижались.

- Надо же! - восхищенно улыбнулась директорша.

- Мы пойдем дальше, - пообещала гостья. - Мы придем через год, когда старшая группа станет подготовительной, и убедим их, что Сэма Стоуна не было вообще.

- Детство быстро забывается, - вздохнула та.

- Но только не в шесть лет, если речь идет о событиях годичной давности.

- Да, да, - горячо согласилась директорша. - Что от меня требуется?

- Ничего особенного. Выделите нам специальные дни и часы, а все остальное - наша забота.

*****

Нехорошо так о детях. Но встречаются дети, лица которых уже имеют в себе все, чему предстоит быть; в них все сформировалось до конца - и нос уже дальше не вытянется, и щеки не западут; все их черты будут только увеличиваться до точки солидности, пропорционально друг дружке. Они не бутоны, которым суждено расцвести розами, но им и не увядать. Такие лица затвердевают, наливаются тугоплавкими жирами; к глубокой старости отчасти делаются брюзгливыми, но не настолько, чтобы в них не угадывалась невинная завязь.

Галя и Тамара, скорее всего, не сумели бы изложить эту мысль, да и мысли такие, тем более - в обработанном виде - не приходили им в головы. Галя и Тамара просто угадывали чутьем подобных детей. И отдавали им предпочтение, не жалуя бутоны малопонятные, грозящие превратиться неизвестно, во что - возможно, в розы, но с тем же успехом - в кактусы. К Павлику, например, они испытывали чуть ли не брезгливость. Галя присматривала за старшей группой, в которой был Павлик, а Тамара - за подготовительной.

В назначенный день они сидели за чаем. Детей увели на музыкальные и физкультурные занятия. Умненький, чистенький, себе на уме Павлик отсутствовал, а потому не раздражал.

Тамара склонилась над зеркальцем и стала озабоченно щупать багровую бородавку, схоронившуюся в густой брови. Бровь походила на оцепенелую гусеницу, подавившуюся ягодой не по размеру.

Галя подлила себе заварки. Она сняла с чайника пышную краснощекую барыню, хранительницу чайного тепла. Машинально поморщилась при виде горячего пара и перевернула барыню, чтобы убедиться в пустоте под ее толстой юбкой. Галя домыслила жар, неизбежный при богатырском сложении провинциальных купчих, послуживших прототипом для куклы; связала его с жаром чайника и недовольно отвела нос.

- Что ты морщишься, чай хороший, - удивилась Тамара. Гусеница-бровь ожила и сделала мостик. Тамара отложила зеркальце и сидела за столом, подперев щеку рукой. Эта поза добавила в ассоциативную цепочку новый ингредиент. Тамаре - толстой, сонной, ленивой - хотелось теперь, пощипавши брови, лежать и молчать.