Александр Каменецкий - Лиза Маякина

Каменецкий Александр

Лиза Маякина

Александр Каменецкий

ЛИЗА МАЯКИНА

"Всю ночь во сне я что-то знал такое вот лихое,

Что никак не вспомнить ни мне, ни тебе..."

Егор Летов

За несколько минут до того, как Лиза окончательно проснулась, она вспомнила нечто очень важное -- настолько важное, что просыпаться не хотелось вовсе. Она купалась в полудреме; вокруг кружили желтые облака, внезапно сменявшиеся отчего-то американскими горками, -- однажды, когда Лиза была еще совсем маленькой, родители водили ее в чешский луна-парк, и Лиза с восхищением и ужасом скользила вверх-вниз, отчасти приближаясь к невесомости. Между тем, это самое, важное, сопровождало Лизу как ангел-хранитель или, еще лучше, -- как нечто само собой разумеющееся, настолько очевидное и прекрасное, что забывать о нем попросту не было никакого резона. Однако именно в тот ослепительный миг, когда Лиза была уже на полпути к совершенному пониманию сущности своего знания, запищал будильник, неопровержимо заявляя о начале нового дня и, одновременно, прекращении всяческих иллюзий. Когда Лиза проснулась, она едва не плакала: настолько ясным и окончательным было знание, которое она ухитрилась полностью забыть с первыми гудками трехрублевого китайского приспособления.

Однако и это впечатление вскоре переместилось в область сна, вернее, воспоминаний о сне; вставая с постели, Лиза помнила, что несколько минут назад каталась на американских горках, а все остальное как-то скомкалось. Она поплелась в ванную, почистила зубы и вымыла лицо американским гелем с загадочной формулой "пи-аш пять и пять", сущность которой представлялась Лизе совершенно непостижимой. Говорят, профессия накладывает отпечаток; Лиза в душе старалсь не соглашаться с этой парадигмой, обоснованно считая, что тот отпечаток, наложить который способна должность библиотекаря, отнюдь не радостен. Так или иначе, но гуманитарное образование начисто лишало ее способности понять американскую формулу; сквозь ароматную пену Лиза пыталась раскрыть ее смысл, и он представлялся ей в виде громадных молекул, похожих на разноцветные воздушные шарики, связанные в причудливую гроздь. Разглядывая свое розовое отражение в зеркале, она представляла себя парящей на этих шариках, и поднималась к небу и желтым облакам до тех пор, пока, наконец, полностью не проснулась. И здесь, когда она застала себя за приготовлением яичницы из последнего оставшегося в холодильнике яйца, Лиза внезапно осознала, что из памяти вылетело нечто исключительно важное.

Что бы это могло быть, рассуждала Лиза, вспоминая дела, которым должен был быть посвящен сегодняшний тусклый день. Так. Отдать Лариске три рубля -- раз (можно, конечно, и попросить обождать до получки, но у ее Петьки день рождения, и в школу надо что-то нести), купить свеклы и капусты на борщ -- два, потом девочки говорили, что в "Дружбе" есть хорошие прибалтийские трусы (пойти посмотреть) -- три. Что еще? Вроде все, трезво рассудила Лиза, не любившая, когда посторонние мысли надолго занимали ее воображение. Однако, допив чай, она поняла, что все-таки упустила какую-то важную мелочь. Ага -поставить на туфли набойки! Ой, -- тут Лиза даже испугалась, вспомнив, что набойки уже поставлены, и быстро сказала себе: "Перестань сейчас же". Она наскоро собрала сумочку, подвела губы и с досадой выпорхнула на улицу, которую с утра заволокло монотонной прилипчивой моросью, необычной для июля месяца.

Двери троллейбуса распахнулись как раз в самую лужу, оставшуюся после ночного обширного ливня, и Лиза, сокрушаясь, принялась осторожно искать мелкое место. В этот самый момент волна освободившихся пассажиров накрыла ее с головой, и Лиза побежала не разбирая дороги. Инерция вынесла ее прямиком ко входу в метро; здесь она отдышалась и с тоской изучила запечатлевшийся на ситцевой индийской юбке фейерверк грязных брызг. Лиза сдержанно чертыхнулась: настроение было окончательно испорчено, а когда это происходит с утра, весь день можно считать прожитым зря. Вдобавок откуда-то нестерпимо воняло; Лиза подняла глаза и убедилась, что запах исходит от старика-бомжа, устроившегося на ступеньках. Она затаила дыхание и как обычно намеревалась было поскорее миновать нищего, как вдруг услышала протяжный и скрипучий полувозглас-полувздох: "Дайте копеечку". Где-то в животе Лиза почувствовала, что старик обращается не в абстрактную пустоту, а непосредственно к ней, можно сказать, лично -- как к старой знакомой или того хуже, родственнице. В сердце неприятно екнуло, и она машинально полезла в сумочку, нашаривая мелочь. Нищий распространял совершенно невозможный запах, однако чтобы совершить акт милосердия, Лизе предстояло сделать пару шагов вперед. Набравшись мужества, она решительно приблизилась к грязной кепке, небрежно брошенной на мраморные плиты, и опутила туда пару медяков, сразу же отдернув руку, а затем совершенно рефлективно поглядела прямо в лицо старику; среди свисающей клочьями грязной бороды и отвратительных морщин она наткнулась на пару хитрых внимательных глаз-щелочек. Нищий безо всякого намека на благодарность смерил Лизу ехидным взглядом и как-то очень спокойно, непрофессиональным тоном произнес: "И скажите, который час". "Без десяти девять", -- не задумываясь пробормотала Лиза, пытаясь бороться с запахом, и вдруг поняла, что безнадежно опаздывает. Эта мысль окончательно лишила ее сил.

Бесстрастные библиотечные часы показывали половину десятого; Лиза схватилась за голову. За ее рабочим столом торжественно громоздилась Светлана Карповна, машинально перебирая в пухлых веснушчатых руках стопку незначительных бумаг.

-- Опаздываешь, Маякина, -- горестным тоном произнесла она, словно бы Лиза опаздывала на ее, директрисины, похороны. -- Что ты себе думаешь?

-- Ничего, Светлана Карповна, -- пролепетала Лиза, делая вид, что поправляет прическу. -- Я... я забыла завести часы.

В эту самую минуту засевшая с утра занозой мысль снова кольнула где-то в желудке. Лиза поморщилась.

-- Чего рожи корчишь? -- Светлана Карповна сегодня пребывала в отличном расположении духа, а это означало, что Лизе придется вытерпеть длиннющий поучительный монолог. -Проспала, значит?..

Когда экзекуция подошла к концу, Лиза отчаянно рыдала в уголке, а удовлетворенная директриса с трудом протискивалась между столами, направляясь к выходу. Сквозь слезы Лиза наблюдала ее жирную колышащуюся спину, перетянутую, как сбруей, мощной лентой бюстгальтера, крошечный затылок, увенчанный рыжей буклей, и от отвращения хотелось плакать еще больше. Наконец, Светлана Карповна исчезла в дверном проеме, а из-за шкафа выглянула вечно испуганная Ларискина мордашка.

-- Опять? -- шмыгнув носом, произнесла она. -- Ой, Лизка, ну не плачь, я тебя прошу. Ну ее в задницу. Мы тут уже все привыкшие. Ну чего ты, Лиз? Она так всех новеньких дрючит. Наплюй.

Вслед за Лариской из-за шкафа выплыла Ольга Анатольевна, бережно неся впереди себя свой пятый номер.

-- Маякина, -- покровительственным басом произнесла она, -- вытри нюню, подруга. Ну что ты за курица?

-- Это что же, -- всхлипывая и запинаясь, возмущалась Лиза, -- вот это и есть жизнь? На сто пятьдесят рублей до потери пульса? От зарплаты до зарплаты, да еще и с этой стервой? Подумаешь, опоздала. Чем тут вообще можно заниматься. Целый день, целый день, и так до старости. Я, может, жить хочу! Кто на меня посмотрит? Вот, -- она провела пальцами по щекам, -- уже морщины, пожалуйста. Кому нужна библиотекарша? Никому.

-- Да, -- задумчиво пробасила Ольга Анатольевна, -- щас телки пошли знатные. Вчера одну видела -- знаешь, выходит такая фифа из "Мерседеса", ну, все при ней: ножки, сиськи, да, и идет так, знаешь, идет, вроде никого тут кроме нее и нет больше. А на поясочке, значит, мобильный телефон болтается. Ну зачем ей мобильный телефон, думаю, сучке? А Ларис, как ты считаешь?

-- Оля, -- укоризненно сказала Лариска, и ее мышиная физиономия недовольно скуксилась. -- Что ты девочке душу травишь? Заняться нечем?

-- Вот ты, Лара, -- снова всхлипнула Лиза, -- где ты себе мужика найдешь, да еще и с Петькой со своим? Мы ж тут все... мы тут все проклятые!

-- Ну ты загнула, -- с каким-то сомнением сказала Ольга Анатольевна. -- Вот я, например, -- десять лет здесь как штык. И ничего, жива-здорова, слава тебе Господи.

-- Ага, -- злобно фыркнула Лариска, -- десять лет без права переписки. Верно Лизка говорит: кому мы нужны? Что ты, Оля, майсы мне рассказываешь. Ходишь тут, умничаешь, а сама ж до сих пор целка -- как тебе только удалось.

-- Пошла ты, -- буркнула Ольга Анатольевна и торжественно удалилась за шкаф.

-- Все как по нотам, -- безучастно произнесла Лариска. -Теперь два дня разговаривать не будем. А потом снова -- одно и то же. Так и живем.

-- Так кому она, жизнь-то такая нужна? -- Лиза вытерла слезы и разглядывала себя в карманное зеркальце.

-- Никому, наверное. А что поделаешь?

-- Да ничего. Пошли работать.