Лидия Чарская - В глуши

Лидия Чарская

В глуши 

Глава I.

Разбитое счастье.

Серое, темное осеннее утро… Серый ползучий из дали туман… Небольшой, красивый особняк, который снимали Рыдловы-Заречные, весь утонул в его мутном мираже. Мрак на улице и мрак в доме. В больших, роскошных, теперь беспорядочно заставленных мебелью и вещами комнатах тот же мрак и та же неприютность. Открытые настежь двери, беспорядочно разбросанные вещи, сдвинутые на середину диваны, стулья и столы, грубые голоса таскавших вниз вещи артельщиков, — все это слилось, спуталось, смешалось в один сплошной невыразимый хаос.

Только в небольшой уютной розовой комнатке, где хотя и царит тот же беспорядок, выразившийся в снятых с полу коврах, в пустой, лишенной своих обычных bibelots этажерке, в завешанном полотном и рогожей трюмо, все же чувствуется какая-то жилая уютность.

Бледная, худенькая с густой пепельной косой, небрежно закрученной в узел на затылке, сидит на розовой козетке молодая девушка.

У нее тонкое, красивое, немного надменное личико, опушенное мелкими завитками кудрей, говорящее о породе, гордо вздернутая верхняя губа капризно изогнутого маленького ротика и большие, серые глаза, обычно спокойные и самодовольные, теперь исполненные самого безысходного горя.

На девушке черное суконное платье с траурными нашивками, делающее все ее изящное, хрупкое существо еще более хрупким и воздушным.

Эта девушка — Вавочка Рыдлова-Заречная. У нее большое, непоправимое горе — у Вавочки. Полтора месяца тому назад она схоронила своего отца, обожавшего свою единственную дочурку.

Павел Дмитриевич Рыдлов-Заречный был еще далеко не старый человек. Он вел большие дела одного крупного частного предприятия и имел огромный заработок. На этот заработок Павел Дмитриевич всячески баловал и лелеял дочь.

Вавочка росла, как маленькая принцесса в волшебной сказке. С детства ее окружал целый штат нянюшек, мамушек, прислуги. Ее наряжали, как куколку. Отец и многочисленные английские «мисс», француженки и немки гувернантки предупреждали каждое желание девочки. У нее были с самого раннего детства и своя собственная детская приемная, и свой детский кабинет, и будуар, как у взрослой дамы. Шкапы ломились под тяжестью игрушек и книг, которыми буквально заваливал отец Вавочку.

Хорошенький кабриолет летом и санки зимою, запряженные прелестным гнедым пони Красавчиком, вместе с кучером англичанином были всегда к услугам Вавочки. По четвергам у нее были свои приемные часы, когда девочка принимала своих маленьких гостей, таких же малюток-девчурок и мальчиков из лучших домов города. Словом, маленькая принцесса Вавочка и жила, как подобает жить принцессе. И вдруг все разом грубо рухнуло. Разбилось счастье Вавочки, разбилась ее жизнь.

Этой весной она только что окончила курс ученья в одном из лучших столичных пансионов, и счастье, розовое, смеющееся, как красивый свежий ребенок, все горячее и горячее ласкавшее свою любимицу Вавочку, — это счастье разом померкло, закатилось, как солнце, в один печальный день.

Проведя лето за границей, Рыдловы-Заречные вернулись в Петербург, и Павел Дмитриевич уже заранее ликовал дать возможность полюбоваться изысканному петербургскому обществу, на свою хорошенькую, изящную Вавочку, как неожиданно простудился на охоте, схватил тиф и через неделю умер, не успев ничего сделать для Вавочки и оставив ее совсем бедной, даже нищей сиротой…

В этом последнем обстоятельстве Павел Дмитриевич был неповинен.

Сильный, здоровый и крепкий сорокалетний мужчина, он менее чем кто-либо другой мог помышлять о смерти. Вот почему он мало заботился о будущем, говоря постоянно и себе самому, и окружающим его друзьям:

— Вавочка моя сиротка — ее мать умерла так рано, и девочка никогда не знала ласки матери, вот отчего мне хочется как можно больше побаловать Вавочку, чтобы моя девочка не имела отказа ни в чем, чтобы с восторгом вспоминала всегда свое розовое детство и не грустила о том, что лишена материнской ласки. A накопить денег моей Вавочке я успею всегда… Я еще молод. Слава Богу, проживу долго.

Но он не прожил долго и оставил Вавочку круглой сиротою.

Об этом сиротстве, об этой неожиданной, немыслимой, как казалось, смерти и думала теперь в розовой, уже достаточно разоренной артельщиками комнатке, бледная, изящная девушка в черном платье.

Глава II.

Разоренное гнездышко.

— Пора, барышня…

— Что?

Вавочка вздрогнула худенькими плечиками и точно проснулась. На длинных темных ресницах дрожали слезинки, светлые и прозрачные, как роса.

— Уже время ехать, барышня.

Вавочка пришла в себя. Перед ней стояла Даша, молодая, веселая Даша, одна изо всей прислуги оставшаяся в доме Рыдловых-Заречных с целью помочь своей барышне распродать всю их богатую обстановку.

После смерти Павла Дмитриевича не осталось ничего, и чтобы иметь возможность похоронить отца, Вавочка решила обратить в деньги все, что имела.

Родных у Вавочки не было, то есть были, вернее, где-то далеко-далеко, и их не знала Вавочка. Они жили только вдвоем с отцом, один для другого, окруженные несчетным числом знакомых. Эти-то знакомые и помогли Вавочке, одолжив ей сумму на похороны отца, и, чтобы расплатиться с ними, молодая девушка должна была обратить в деньги всю свою роскошную обстановку.

— Барышня, артельщики будуар выносить хотят, — еще раз напомнила Даша, — да и ехать время, двенадцать уже скоро.

— Артельщики… хорошо… ехать надо, вы говорите? — беззвучно роняла Вавочка и, стремительно быстро, схватив шляпу со стола, начала ее прикреплять к голове дрожащими пальцами.

Вошли артельщики. Четыре рослых мужика с громко стучащими сапогами с бесстрастными лицами и шумно приступили к работе.

Даша безмолвно одевала Вавочку. Застегивала на ней пальто, прикрепляла длинный траурный вуаль, зловеще развевавшийся позади черной же траурной шляпы и тихо, тихо говорила ей:

— Никто, как Бог, барышня. Господь дал — Господь и взял. Во всем Его святая воля. Надо терпеть, барышня.

И Вавочка терпела. Ни одним звуком не выдала она того мучительного состояния, которое сковало бесконечно тяжелыми путами ей сердце и мысли. Вавочка страдала невыносимо. Затуманенным взором окинула она в последний раз огромные, теперь пустые и неуютные комнаты, где так светло и радостно протекла ее коротенькая счастливая жизнь, и вышла на подъезд.

Даша несла ее чемодан. Артельщик — корзину.

Позвали двух извозчиков. На одного взгромоздили вещи, на другого сели Вавочка и Даша. Последняя ни за что не пожелала оставить свою молодую госпожу и решила проводить ее на поезд.

Глава III.

Непонятая.

Вокзальная суматоха, звонки и крики носильщиков, неизбежная суета — все это точно пробегало мимо глаз Вавочки. Она не видела и не слышала ничего. Ее сознание точно притупилось, застыло. Даша с нескрываемым сожалением смотрела в убитое личико своей барышни.

Еще недавно это хорошенькое личико самодовольно, весело и гордо поглядывало на окружающих. Эти прежде надменно, теперь скорбно сжатые губки, еще так недавно властно приказывали и делали выговор ей, Даше, часто незаслуженный, а теперь…

Вавочка пришла в себя. Перед ней стояла Даша… (к стр.181)

— Бедная! Бедная моя барышня, — мысленно сокрушалась добрая девушка и смахивала непрошеные слезинки тайком.

И еще думала кой о чем преданная Даша.

— Уезжает моя барышня, — вихрем проносилась мысль в ее голове, — и никто, никто из недавних приятельниц и знакомых не приехал проводить ее. A бывало при Павле Дмитриевиче дым коромыслом поднимался при приемах гостей. Нет, видно, не людей ищут люди, а богатства, да вкусных обедов, да веселых приемов.

Но Даша ошибалась на этот счет.

Доброго, гостеприимного Павла Дмитриевича Рыдлова-Заречного уважали и любили. К нему ехали охотно, дорожили ласкою и дружбой этого прямого, добродушного и простого человека, одинаково относившегося к богачам и к беднякам.

Но Вавочка была несколько иная.

Она держала себя вызывающе, гордо и свысока со всеми, кто был ниже ее по положению и богатству.

Ей казалось всегда, что она умнее и лучше всех остальных. Она точно кичилась своими богатствами, своим положением перед сверстницами. Поэтому никто не любил Вавочку, и если ездили к ней и не сторонились ее, то только для того, чтобы сделать приятное ее отцу.

Дрогнул последний звонок на дебаркадере. Вместе с ним дрогнули Вавочка и Даша.

— Прощайте, барышня, дай вам Господь на новом месте устроиться получше, — произнесла горничная, вскакивая на ступеньку вагона, чтобы быть в последнюю минуту поближе к своей госпоже.