Светлана Петрова - Слушайте птиц на рассвете

Петрова Светлана

Слушайте птиц на рассвете

Светлана Петрова

Слушайте птиц на рассвете

Рассказ

Моей крестной

кавалеру ордена Славы

Южное лето нехотя уступало осени свои права. Полноценные жаркие деньки изредка возвращались, радуя запоздалых курортников, но все чаще на рассвете горы окутывал вязкий молочный туман. Он медленно сползал в лукоморье, превращаясь к полудню в мелкую морось, а к вечеру - в нудный тоскливый дождь. На листьях каштанов, что росли вдоль всей улицы, появилась ржавая кайма. Улица когда-то так и называлась - Каштановая, хотя за последние десять лет ее неоднократно переименовывали - из "Октябрьской революции" в "им. ХХ партсъезда", потом в "проспект Свободной России", - напрасно надеясь стереть из терпеливой памяти людей трагическую историю отечества.

От новых табличек улица не стала ни лучше, ни чище. Когда-то, после войны, поселок обустроили: горный поток уложили в каменные берега, чтобы по весне не подтапливал поселок, тротуары вымостили узорной плиткой, между деревьями посадили розы и гортензии. В сушь кусты поливали всем миром носили воду из дома. Нынче на месте цветников - стыдный бурьян, веерные пальмы местами обуглены - вандалы суют в волосатые стволы окурки, ломают скамейки на набережной, урны сбрасывают в воду. И хоть бы приезжие, а то свои. Бессмысленно, как всякая жестокость. Молоденькие девочки по поселку ходят полуголые, с кольцами в пупках, а по пляжу - так и вовсе без насисьников, свежие соблазнительные ягодички разделяет только узенький шнурок - исключительно для самоощущения.

Анна Васильевна ханжеством сроду не маялась, но, видя общее безобразие, вздыхала, смутно представляя себе будущее любимого края. Она родилась и выросла в Москве, но здесь прошла большая часть ее жизни, здесь она встретила любовь, создала семью и, как ни печально, уже обзавелась дорогими могилами. Значит, эта узкая полоска земли между горами и морем и есть ее родина.

Жила она в двенадцатиэтажной панельной башне с неаккуратными швами, с шелушащейся грязно-серой штукатуркой и вечно застревающим лифтом. Мусоропровод заканчивался прямехонько возле подъезда, и в жару запах гнили становился нестерпимым, а когда мусорка запаздывала или за неимением бензина по нескольку дней вообще не приезжала, приходилось закрывать окна. Но если не слишком капризничать, то надо признать, что жить в доме удобно, квартиры спланированы хорошо, кухни большие, не то что в соседней хрущобе, где холодильник приходится ставить в комнату или коридор.

Больших домов в поселке - одна улица, набережная реки и два переулка. На Платановой, что идет параллельно берегу моря, одни рестораны, харчевни и магазины. На ближних склонах гор ютятся малепусенькие разномастные строения, не портящие своим игрушечным видом пейзажа, потому что за густой зеленью их с близкого расстояния не видать. Только по вечерам сквозь заросли залетными светлячками мелькают огоньки - это лампочки освещают внутренние дворики, где летом перед глазами соседей и случайных прохожих течет чужая жизнь. Никуда не денешься - жарко, во-первых, и в доме из-за курортников места нет, во-вторых.

Когда в пятидесятых началось капитальное строительство, Анны Васильевна страдала - так не вписывались безликие стандартные дома в окружающую природу. Но жить по-человечески тоже хотелось, а алупкинских дворцов для простого люда никто возводить не собирался. Пришлось смириться. Теперь глаз привык к сочетанию несочетаемого, к облезлым башням, к разномастным балконам, которые стеклили собственными малыми силами - кто во что горазд. На юге для тех, кто не имеет своего домика и куска земли, балкон становится местом особой значимости, он незаменим, и относятся к нему с пиететом, называя лоджией. Летом на лоджии едят, спят, зимой хранят банки самодельных варений-солений и другие овощные запасы. Нынче по балконам да окнам легко определить достаток семьи: если металлопластиковые пакеты, да еще с тонированными стеклами, значит, люди состоятельные, а если еще и кондиционер да тарелка телевизионная, то и вовсе богачи. Ну, может, и не настоящие миллионеры, настоящие-то живут в местах попрестижнее, однако у местных бизнесменов денег тоже, как говорится, куры не клюют.

Сенечка, покойный муж, пока болезнь еще не совсем его скрутила, лоджию не только застеклил, даже утеплил, но из-за влажности субтропического климата ночевать здесь с приходом осени становится сыро. На зиму Анна Васильевна, страдающая радикулитом, скрепя сердце перебиралась в комнату. Почему скрепя? Ну, прежде всего потому, что спать в комнате скучно. В старости - какой сон? Долго ворочаешься, непрестанно взбивая подушку, но, как бы поздно ни заснул, все равно просыпаешься спозаранку. На лоджии одиночество не чувствовалось, поскольку выходила она во двор - обжитое людьми пространство между домом и утопающей в зелени крутизной, середину которой, как лентой, опоясывало верхнее шоссе, теперь почти забытое.

Теплыми летними ночами мало кто сидит дома, разве что отдыхающие, которые спозаранку устремляются на пляж - топчаны занимать. А местные жители даже в воскресенье купаться не ходят - море, оно всегда тут, никуда не убежит, поэтому свои ночью долго колобродят. Сначала парочки сменяют одна другую на скамейках, что обязательно стоят возле всех подъездов, и каждое словечко, сказанное хоть и шепотом, можно понять, а что не поймешь додумать. Потом возвращаются на автомобилях люди побогаче - кто с работы, кто с гулянки. Многие - совсем молодые шалопаи, и где только денег на заграничные машины взяли? Эти не стесняются, сигналят в ночной тишине, возвещая о своем прибытии, в салонах у них гремит музыка, дверцами хлопают так, что стекла в доме дребезжат, разговаривают и смеются во весь голос чувствуют себя хозяевами жизни. Еще позже подтягиваются отправленные в отставку мужики и, высоко задирая головы, кричат снизу пьяными голосами: "Люська, сука, выгляни в окно, я тебе объясню, кто ты есть", "Верка, опять армяна кудлатого пустила, когда уймешься, блядища?" - "А когда у тебя рога распрямятся", - охотно откликается Верка.

Видимо, другие слова говорили шепотом в другой жизни другие мужчины другим женщинам в тишине своих спален. Анна Васильевна вздохнула: жаль ушедших времен. Хоть и были они обманные и бедные, но чистые помыслами. В душе простых, не слишком грамотных и не обремененных информацией людей жила надежда, над которой никто не смеялся. А теперь тех, кто надеется на светлое будущее, называют дураками. Может, и правда, мы дураки, только во всякую пору - свои кумиры, и тоскливо глядеть, как низвергают твоих богов, пусть и отживших. Подумайте: мы тоже когда-то были молодыми, а вы будете старыми. Живите, как хотите, но дайте и нам умереть достойно.

К грубому стилю ночных перепалок Анна Васильевна старалась относиться, как к фольклору. Но вообще-то грубость ей претила. Сама она за всю жизнь никому плохого слова не сказала, не обругала - ни на фронте, ни потом. Только когда Сенечка уже совсем обезножел, оглох и стал похож на состарившегося мальчика (а ведь ему и сорока не было) и она никак не могла поверить, что другой судьбы не будет, злая

обида - сама по себе, безо всякого на то хозяйского согласия - начала закипать у нее глубоко внутри. Чувство Анне Васильевне прежде незнакомое, потому она его сразу и не распознала. Хорошо, сын помог: в кои-то веки приехал навестить родителей, да так кстати - мать вовремя образумил.

- Ты чего на него так орешь, будто съесть хочешь? - спросил сын.

- Я? - искренне удивилась Анна Васильевна. - Не замечала. Устала, наверное.

- Может, мне забрать его в Нижний?

- Что за бред! Ты думаешь, он поедет?

- Папа, - сказал сын отцу в самое ухо, - поедем ко мне, поживешь, отдохнешь от мамы.

- Как же я могу ее оставить одну? Она без меня пропадет, - убежденно ответил старый мальчик.

Анна Васильевна проглотила комок в горле: ведь желала только одного чтобы муж, какой ни есть, подольше оставался рядом. С того случая голоса она больше ни на кого старалась не повышать, а люди разные попадались: вредные, больные, замученные жизнью, несчастные, бывало, и кричали, и ругались, и спасибо говорить забывали. Когда на пенсию вышла - уколы делала соседям, если врач назначит, чтобы им медсестру за деньги не нанимать. Благодарности особой не ждала, хотя иногда думала, что могли бы коробку конфет подарить для душевного удовольствия, иные летом на курортниках хорошо зарабатывают. Но намекать никогда бы себе не позволила и о людской черствости не печалилась: каждый живет по собственному разумению. Находились и такие, которые уже теперь ей, старой одинокой вдове, завидовали. Как-то донесли в милицию, что пускает отдыхающих, а налогов не платит. Явился участковый, пришлось ему объяснять, что никогда она этим не занималась, так обходится. Поверил, долго извинялся, оказывается, женщина из соседнего дома, которую Анна Васильевна еще девчонкой знала, настучала. И зачем ей, бедняжке, такой грех на душу было брать? Теперь, встречая ее на улице, Анна Васильевна от неловкости опускала глаза.