Валерий Мисилюк - Последний вальс Золушки

Мисилюк Валерий Олегович

Последний вальс Золушки

Мисилюк Валерий Олегович

Последний вальс Золушки

Сказка для взрослых

Я дрожал, как осиновый лист, под которым спрятался заяц с овечьим хвостом! Вопрос не стоял, как сдать. Только да или нет! Проклятая анатомия. Профессорша утверждала, что даже она не знает предмет на "отлично". В лучшем случае - на "хорошо". Значит, студенты могут сдавать на различные варианты тройки. С минусом, с двумя минусами, с тремя минусами. Иногда тот, кто в дальнейшем получал красный диплом, удостаивался тройки с плюсом. Простая тройка всех восхищала, и была поводом для похода в ресторан!

Завкафедрой анатомии было около шестидесяти. Тощая, сухая, морщинистая. В ослепительно белом халате и накрахмаленном белом колпаке. А под халатом старая клетчатая ковбойка, протертая на вороте. И черные древние брюки-дудочки. Очки с треснутым правым стеклом. Она сидела за легким столиком, на котором в эмалированных лотках были разложены вымоченные в формалине внутренности. Спланхи. Рядом на большом мраморном столе лежал отпрепарированный десятками студентов женский труп. Без кожи. С мышцами коричневого цвета и пустым животом. А к запаху мы к тому времени давно притерпелись. Спокойно завтракали с трупом за одним столом. Кефир и булочка. И снова препарировать.

Садясь отвечать, я попытался "небрежно" закинуть ногу на ногу. Но ноги-то тоже дрожали. Поэтому под столом получился пинок. Я пнул Агафью Васильевну в зад!

- Тааак! С этого Вы решили начать свой ответ? С моей жопы? Ну, допустим. Продолжайте. - Профессорша закурила беломорину, и почесала ушиб. У неё была омерзительная привычка не выгонять сразу не знающего ответ студента, а давать ему подумать. Последний шанс! Практически никто не мог им воспользоваться. Все чувствовали себя, как кролики перед удавом. Но она продолжала выстраивать кандидатов на выкидыш в ряд, слева от себя. В данный момент там стояли: первым - неизвестный скелет, за ним - баскетболист Сёмка, двухметрового роста, затем Маша, и следом - очкарик Минаев. Принимая экзамен, Агафья вдруг резко прерывала отвечающего, и спрашивала кого-либо из стоящих:

- Семен! Ну, так, сколько у человека ребер? Ты посчитал? - Сёмка даже не убирал палец с последнего ребра скелета. Но считал он только с ближней к нему стороны.

- Двенадцать, Агафья Васильевна.

- Считай последний раз! - Я ясно видел, что Семен уже ничего не соображает, не может сосредоточиться. Его губы беззвучно изобразили длиннющую фразу со словом "мать" на конце.

Мне вдруг показалось, что Агафья принимает экзамен не по анатомии, а по силе воли! По умению сосредоточиться! Отрешиться от всего лишнего! Иначе, зачем доводить людей до такого дикого стресса. И я неожиданно успокоился! В моем русско-латинском бормотании появилось что-то осмысленное. Даже профессорша с интересом взглянула на меня, но потом поморщилась, потерла ушиб, и снова обратилась к Сёмке:

- Сколько ребер?

- Двенадцать!

- Семён. Каждое ребро, как и ты теперь, имеет пару! Двенадцать пар! И тебе тоже пара! Отдыхай.

- За что двойка-то, Агафья Васильевна? - Заныл Семен.

- Ты мечтаешь хирургом стать, а в нестандартной ситуации мозги у тебя стопорятся. Я тебя не учить снова посылаю, а думать! Придешь после каникул. Все! Минаев! Сколько в черепе отверстий?

Я получил свою тройку с минусом, и от безмерного счастья, охватившего меня, тут же полюбил профессоршу! Конечно, она сволочная, но это ведь от одиночества. Ни детей, ни родных. И нас она не зря дрочит! Во время подготовки к экзамену это слово постоянно вертелось в моей голове, применительно к анатомии. Ведь некоторые сдавали экзамен по десять - двенадцать раз! И я решил заглянуть в даль. Посмотреть в словаре Даля, что означает слово дрочить? Оказалось, ничего плохого! Вздымать, подымать, ласкать, баловать любя! Она, оказывается, любя нас, поднимала ввысь. Тренировала для дальнейшей врачебной практики! Учила справляться с нештатными ситуациями. Потом ведь нянек не будет. Особенно беспощадна Агафья была к будущим хирургам! Потому что знала хирургию не понаслышке. Только она окончила медицинский институт, и сразу на фронт. Хирургом. В медсанбат. Всю войну оперировала под пулями и осколками. По несколько суток подряд не размывались. Только санитары, из легкораненых, ведро подносили для отправления естественных надобностей. В ту пору один рыцарь без страха и упрека, полковник, предложение ей сделал. Предложил стать его ВПЖ. Военно-полевой женой. Она отказалась. Не могла ни о чем, кроме боли и страданий раненых, думать. Даже месячных, как и у большинства ее подруг, всю войну не было.

- Убьют же тебя, дуру, в этом медсанбате! - Но Бог уберег ее.

Потом была Победа. Возвращение в родной институт на кафедру хирургии. Всю молодежь забрала война. И она опять посвятила себя больным и науке. Защитила кандидатскую диссертацию. И оперировала, оперировала, оперировала..... Халат, и колпак ей гладили и крахмалили в больнице. А под халатом - клетчатая ковбойка и черные брюки-дудочки. И очки с треснутым правым стеклом. Только иногда, на торжественных юбилейных вечерах, появлялась она без очков. В единственном своём голубом платье с кружевным белым воротничком. И маленьких белых туфельках-лодочках. Тогда начинали виться и вздыхать вокруг нее старички-профессора. Настоящая красавица! Правда, красота у неё неброская. Сразу не разглядишь. Но принц почему-то не появлялся.

А потом привязалась какая-то странная болячка. Без всякой видимой причины ладони обсыпало множество мелких пузырьков. Они чесались, потом лопались, образуя жгучие язвочки. Которые долго не заживали. Никто не мог определить, что за болезнь? Но как только она прекращала оперировать хотя бы на месяц, всё исчезало. Нарастала молодая нежная кожа. Коллеги помогли ей. Оказалось, что если чуть изменить тему докторской, она подойдет для кафедры анатомии. И стала она там профессором. Не одно поколение студентов мучила и приводила в отчаяние! Все вечера проводила у себя в кабинете, пропахшем "Беломором" и формалином. Вместе со студентами препарировала трупы, готовила препараты. А в последнее время стала часто застывать в задумчивости, отрешаться. Вроде и слушает тебя, а мыслями далеко. Этим еще больше страха на студентов нагоняла! Говорила:

- Вот скоро выйду в отпуск, тогда и отдохнете! - До этого, по-моему, она ни разу в отпуске не была.

Среди студентов был у неё единственный любимчик. Володя Сысин. Теперь уже давно бывший студент. Она его любила, "но странною любовью". Сама же со второго курса института выгнала! Завалила на анатомии. Хотя Володя был талантлив. Мог только на секунду приложить ухо к груди больного, и тут же определить, порок ли сердца, или недостаточность, какая. Или в легких, какая патология. Пятнадцать раз ходил Сысин сдавать анатомию, а так и не сдал! Последние три раза - к Агафье Васильевне домой. Она жила одна в маленьком деревянном домике на окраине. С печкой и баней. Вернее, не совсем одна. С ней жила маленькая собачонка неясной породы. Муська. Она была кем-то вроде компаньонки. С нетерпением ждала Агафью с работы. Но то ли скучала, то ли курить хотела. Встречает, и дышит сипло. Рядом устраивается. Ждет, когда профессорша свою беломорину закурит. И тогда вздохнет облегченно. Лежит, нюхает, наслаждается! Иногда и окурок доест.

- Мне кажется, она меня не любит вовсе! - Говорила профессорша.

Странно, но Володя на неё не обиделся. Подружились даже. И частенько вместе коньячком баловались. За жизнь беседовали. Потом Сысин милиционером стал. И на заочный юридический поступил. А вскоре в уголовном розыске стал работать. До начальника дошел. Вот где его настоящий талант проявился! Володя Сысин мне дальним родственником приходился. Так что я эту историю из первых уст знаю.

Перед самым Новым годом взяла Агафья Васильевна отпуск. Идет домой не спеша. Авоськой с тремя апельсинами помахивает. А мороз изрядный. Тут как раз Володя ехал. Предложил подвести. Его милицейский "Москвич" был доверху забит шампанским, тортами, колбасой. К празднику себе и друзьям накупил. Он и предложил, когда до дому довез:

- Давайте мы, Агафья Васильевна, за католическое рождество хряпнем!

- Тебе бы, Сысин, только повод найти! Давай, на стол накрывай. А я печку растоплю. Потом еще в баньке попарюсь. Печка у неё была интересная! Дом топишь, а заодно и баню. В баню небольшая дверца прямо из кухни вела. Всегда была баня готова к употреблению.

Чокнулись они, выпили шампанского. Рядом Муська вертится. Ждет, когда закурят.

- Ты, Володя, не торт мне подсовывай! А давай-ка, мы с тобой вальс станцуем! Давно я его не танцевала. - Она включила радиолу, скрылась за занавесочкой. И вскоре вышла оттуда без очков, в единственном своём голубом платье с кружевным белым воротничком. И маленьких белых туфельках-лодочках. И Сысин закружил её по крошечной комнатке в облаке воспоминаний.