С Бескаравайный - Укоротитель

Бескаравайный С С

Укоротитель

Бескаравайный С.С.

Укоротитель

Вряд ли найдется хоть один

дворник, искренне любящий

подтирать блевотину в подъездах,

собирать дохлых кошек или будить

пьяных на остановках. Но

результатами своего труда

чистыми мостовыми - любуются

почти все работники метлы.

Отсюда, сверху взрывы казались приглушенными. Редкие огоньки на рыхлом, изрезанном кривыми улочками, теле кишлака, медленно соединялись в одну рыжую щетину пламени. Скоро это невеликое селение, прилепившееся к подошве первого из той череды холмов, с которых начнутся горы, превратиться в один большой костер.

Крики тоже не доходили до их позиции, но редкие маленькие человечки, перебегавшие между мазанками и так казались воплощение драматизма. Из темноты в них неслись крохотные быстрые искорки, частью уходили в глину, а частью заставляли фигурки падать. Снайперами и автоматчиками дело не ограничивалось: "коробки" изредка добавляли своих, стодвадцатимиллиметровых, аргументов. Школа и мечеть уж разломаны, сейчас плотно возьмутся за дома. Паникеров в кишлаке, впрочем, было немного. Люди в здешних краях больше опытные, за столько лет могли привыкнуть ко всему. Потому знающие сейчас отсиживаются в подвалах, молясь своему божеству и надеясь, что случайный снаряд не разнесет их саманную кошару или добротный кирпичный дом. И только самые сообразительные, понимавшие всю нелепость случайности таких вот огневых налетов, сейчас пытаются выползти огородами.

Напрасно пытаются. Армейская колонна, не раз и не два ходившая по соседней дороге, сегодня обернулась двойным кольцом, мертвой хваткой насажанным на кишлак. Будь ты хоть трижды везучим, не обмануть патрульных собак, стоящих во внутреннем кольце, не уйти от поисковиков, веером расходящихся в кольце внешнем, не спрятаться от "юлы" с инфракрасной оптикой на борту. Нет свидетелей, нет камер, нет пленок. А кому повезло совсем уж невероятно - ночевать в соседних кишлаках - тот ничего не сможет сказать.

Этим занимаюсь я. К утру, когда в остатки догорающего кишлака можно будет заходить без риска больших потерь, развалины прочешут с собаками и прощупают миноискателями. Как всегда найдут тайники с оружием, добьют случайно уцелевших, вскроют парочку схронов, где прячутся самые умные из нерешительных. Если повезет - в тех же схронах отыщут пленных или заложников. За сим придется следить за погрузкой в кузова трупов. Собирать всех выловленных по периметру людей, устанавливать их личности и делать так, чтобы они уже ничего и никому не рассказали. Суетиться, требуя, чтобы взорвали и сломали все стеночки до последней. Отбирать - а это всегда непросто - и тут же бросать в догорающие дома самые дорогие либо приметные из офицерских и солдатских трофеев. А когда через день уйдут основные силы, придется только двумя наличными бульдозерами кое-как присыпать остатки кишлака землей, сеять траву, минировать все подряд и только потом, оставляя за спиной очередную жуткую тайну, исчезать самому.

Однако, сейчас я спокойно стою за бортом штабного "краба". Еще не остывшая после выключения двигателя броня упирается в плечо. Вдыхаю воздух с первыми долетевшими сюда дымными струями, слушаю непрерывное наговаривание команд порученцами, отрывистое басовитое рыканье полковника и кутаюсь в плащ-палатку. Охрана, что замаскировалась в десяти метрах, тоже наверняка кутается. Мелкий, противный, без перерыва моросящий дождик. Хмарь на грани между нормальным дождем и туманом. Так и должно быть - сейчас и еще три дня. Синоптики не соврали. Над нами тучи, закрывают землю от любопытных глаз спутников.

...проснулся. Оторвал голову от подушки, напрягся всем телом, прислушиваясь непонятно к чему. Расслабился.

Сердце бьётся спокойно, дыхание ровное. Проклятье, слишком часто стал обращать внимание на собственный организм. А сон не к добру. Если бы все было так однозначно, жизнь давно превратилась бы в ковровую дорожку. Ну кто, скажите на милость, позволит вот так долбить самые криминальные, зараженные бехаизмом селенья? Человек вроде меня, конечно, не должен любить крови - я радуюсь статистике, но куда деть все те тысячи родственных связей, которым каждый здесь связан со всеми, а ведь еще останутся неразорвавшиеся снаряды, весь этот мусор на развалинах. И что делать, проберись на те минные поля живучая сволочь с камерой? Да и масса людей там просто невиновна. Нет, все давно уже не так просто.

Ночь душна, кровать скрипит всеми пружинами своего дешевого матраца и казенная обстановка норовит отнять силы и легкость мыслей, которые так понадобятся с утра. А сон все равно не к добру. Когда мне такое сниться значит я буду слишком надеяться на удачу. Романтика в башке заиграет. Шалишь, нельзя. Просыпаюсь окончательно - щелкаю выключателем, наливаю из графина - проклятье, почему здесь всегда стеклянные литровые графины? кипяченой воды с мерзким железистым привкусом. Что-то не так. Надо вспоминать, выяснять.

В голове послушно всплывает недельная расходная таблица по группировке: явно уничтоженные при легальных подчистках, в межклановых перестрелках, в обычной уголовщине, не забыть прибавить потери из местных - это в дебете. Кредит - четырнадцать человек северцев. Один к восьми. Плохо, надо держать один к десяти, но по большому счету меня это не касается и убей армейцы еще двадцать восемь кокорцев - это было бы слишком большим пижонством, подгонкой цифр. В очереди за таблицей стоят комбинации, интриги разной степени изощренности. Запугивания, взятки, подлоги. То бесконечное перетасовывание лжи с правдой, которым я занимаюсь. Еще дальше - очистка совести. Это маленький юмор для внутреннего употребления: благотворительность и просветительство не по моей части, я вынужден включать их в программу.

Но с где-то во мне сидит беспокойство и корни его уходят к началу. Когда же оно было, это начало? Почти, да почти четыре года назад.

* * *

Тогда всем стало ясно, что второй компании не избежать и в Кокорию придется заходить бронетанковыми колоннами. Общественное мнение, до того выдававшее паническую боязнь войны, теперь демонстрировало ярость и желание в огне обрести покой.

Столица, министерство информации, помпезный, отделанный под новую роскошь зал, в котором шло очередное межведомственное заседание. Тема - как победить кокорский народ, а лучше приручить отбившееся от рук телевидение. Третий час шло - докладчики приходили и уходили, как миражи над степной дорогой, кондиционеры не могли спасти от надвигавшейся духоты, а смысл слов ускользал от всех. В сущности, бесполезная попытка сгрузить коллегам наработанный материал.

Я тогда был чиновником средней руки - из тех, что видят большое начальство только издали и по торжественным случаям, мечтают о больших взятках и одновременно жутко боятся вылететь с работы до пенсии. Обитателем крошечного, пусть и своего, кабинета. Камешек у каблука судьбы, отчаянно желавший выслужиться. И сам не могу понять, как исхитрился, когда уже все закончилось, подобраться ближе к одному из влиятельных лиц. В здании оно передвигалось без охраны, и за ним можно было идти по коридору, делая вид, что не семенишь, а с достоинством высказываешь свои мысли.

- Родон Ксанфьевич, тут ведь говорили - либо истреблять, либо замирять, а третий путь...

- Третьего пути не существует, - он изображал из себя метроном, идеальное механическое решающее устройство, вот только образ этот не был отточен им до конца, Родон Ксанфьевич желал видеть согласие в глазах собеседников, - Все ненавидят рекламу, но вы ведь не можете отменить ее на телевидении?

- Очень просто: одна рекламная пауза в час и чтобы в уголке экрана висел счетчик: до конца осталось столько-то секунд. Людей перестанет раздражать напрасное ожидание конца перерыва.

Значительное лицо не сбавило шага, но теперь на нем проступил оттенок интереса - ему, наверняка, тоже не нравилась альтернатива: смотреть целиком рекламу или пропускать несколько секунд фильма.

- Что вы предлагаете?

- Зачем высчитывать, сколько нефти пойдет на сжигание всех кокорцев? Лучше посчитать, сколько бумаги уйдет на их приручение.

- Пояснее пожалуйста.

- Как развалилась наша тоталитарная империя? Людей заставили делать нужные им выводы. Если государство желает претендовать на прежний уровень могущества - надо научиться делать это с другими народами. Отработать технологию - тут как раз у нас полигон. А телевидение заставить - вот мысли имеются.

Я передал ему тоненькую, всего-то из четырех листиков, пачку бумаги. Уже сам не помню, что там было написано. Родон Ксанфьевич принял ее тем механическим, до полной бессознательности отработанным движением, какое присутствует у самых закаленных временем "серых воротничков".

Никаких немедленных последствий, не считая подозрительного взгляда от непосредственного начальства, из разговора не последовало. Просто через одиннадцать дней мне на стол лег бланк с направлением - в штат информационного агентства при формирующейся группировке. Как телефонным справочником по голове огрел. Награда за энтузиазм и суету пред ликом начальства. Вместо бонусов за активность - ответственная командировка. Профессиональный бюрократический риск. Я попытался взбрыкнуть: изобразил язву, расстройство нервов и тяжелое семейное положение. Опоздал - за час до получения бумажки мог бы вообще уволиться, но она, явившись как джинн из бутылки, меняла весь расклад сил. Пришлось выдерживать семейный скандал ( Уедешь, зароют, а нам пенсию не дадут! Знаем мы твоих сволочей! - А сама, небось, и рада!?), паковать вещички и отбывать по месту основных событий.