Алексей Писемский - Батька

Писемский Алексей

Батька

Алексей Феофилактович Писемский

Батька

Рассказ

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

I

Я как теперь вижу перед собой нашу голубую деревенскую гостиную. На среднем столе горят две свечи. На одном конце его сидит матушка, всегда немного чопорная, в накрахмаленном чепце и воротничках и с чулком в руке. Отворотясь от нее, сидит на другом конце покойный отец. Он, видимо, в дурном расположении духа и беспрестанно закидывает в сторону, на печку, свои серые навыкате глаза. Я... мне всего лет двенадцать... забрался в углу на мягкое кресло и сижу погруженный в неведомые самому для меня мысли. Прямо против меня отворенная дверь в залу. Оттуда только и слышится, что ровное пощелкивание маятника стенных часов, и навевает на вас чем-то грустным и печальным. Вдруг раздался тихий скрип половиц. Не знаю, отчего у меня как-то болезненно замерло сердце. Это входил своей осторожной походкой наш самый богатый из всей вотчины фомкинский мужик Михайло Евплов, старик самой почтенной наружности, всегда ходивший несколько брюхом вперед, с низко-низко опущенной пазухою, совсем уж седой, с густо нависшими бровями и с постоянно почти опущенными в землю глазами, всегда с расчесанной головой и бородой, всегда в чистом решменском кафтане и не в очень грязных сапогах. Даже руки у него были какие-то белые, нежные, покрытые только небольшими веснушками, точно он никогда никакой черной работы и не работал. Будучи верст на тридцать единственным мясным торговцем, Михайло Евплов вряд ли в околотке был не известнее, чем мой покойный отец, так что тот иногда в шутку говаривал своим знакомым:

"Честь имею рекомендоваться, я Михайла Евплова барин".

В нашем небогатом деревенском хозяйстве, сколько я теперь могу припомнить, Михайло был решительно благодетельным гением: случалась ли надобность отдать в работники пьянчужку-недоимщика, Михайло Евплов брал его к себе и уж выжимал из него коку с соком, приходила ли нужда в деньгах, прямо брали их взаймы у Михайла Евплова, нужно ли было отправить рекрутство, подать ревизские сказки{523}, Михайло Евплов ехал, хлопотал, исполнял все это аккуратнейшим образом, не получая себе за то никакого возмездия, а, напротив того, платя чуть ли еще не в полтора раза более против других оброка. На этот раз вслед за ним" вошел сын его Тимка, совсем рабочий малый, лет двадцати двух, подслеповатый, нескладный, словно из какого-нибудь сучковатого дерева сделанный, и с год перед тем только что женившийся. Батька, говорят, лет еще с десяти начал заставлять его бить скотину и теперь постоянно мормя-морил на работе. Войдя в комнату, Тимка прямо, не поднимая ни головы, ни глаз, как-то механически поклонился матушке в ноги. Та потупилась и повела только рукою, желая тем показать, чтобы он этого не делал. Тимофей перешел и поклонился отцу в ноги. Тот отвернулся от него и окончательно закинул глаза на потолок.

- Что, поучили? - спросил он несколько дрожащим голосом.

Тимофей ничего не отвечал, а молча отошел и встал несколько поодаль от батьки.

- Поучили, кажется, хорошо... Не знаю только, поймет ли то, проговорил Михайло Евплов грустным тоном.

- Это за то тебе, - продолжал покойный батюшка (голос его не переставал дрожать), - за то, что не смей поднимать руки на отца. Не прав он, бог с него спросит, а не ты...

Михайло Евплов вздохнул на всю комнату.

- Мало они что-то это разумеют, в каждом пустяке только и ладят, что нельзя ли как отцу горло переесть... - сказал он и еще грустнее склонил голову на сторону.

- Ну, Михайло Евплов! - вмешалась в разговор уж матушка. - Трудно тоже, как и тебя посудить? Старший сын у тебя охотой в солдаты пошел, второй спился да головой вершил, наконец, и с третьим то же выходит?

На последних словах она развела в недоумении руками.

Лицо Михайла Евплова сделалось окончательно умиленным.

- Ай, матушка, Авдотья Алексеевна! - воскликнул он почти плачущим голосом. - На все тоже божья власть есть: кто в детях находит утешение, а кто и печали... Вы сами имеете дитя: как знать, худ ли, хорош ли он супротив вас будет.

Матушка вспыхнула.

- Ну, мое дитя ты привел тут напрасно... совершенно напрасно! - сказала она и сердито понюхала табаку.

Михайло Евплов тоже сконфузился, видя, что, не думая и не желая того, он проврался.

- Это точно что-с... - проговорил он и переступил с ноги на ногу.

- Ежели ты опять то же будешь делать, опять тебе то же будет!.. обратился покойный отец снова к парню, гораздо уже подобрее, но все еще, видно, желая втолковать ему, что он виноват.

Парень пораспустился.

- Мне бы, бачка Филат Гаврилыч, в раздел охота идти-с! - произнес он каким-то необыкновенно наивным голосом.

Все мускулы в лице отца подернуло. Я видел, что он страшно вспылил.

- Не позволят вам того! - больше прошипел он, чем проговорил, между тем как щеки и губы его дрожали. - Казенным крестьянам велят делиться? Велят? спрашивал он, обращая на парня страшный взгляд.

Михайло Евплов грустно усмехнулся.

- Да прикажите, пускай попробуют... Мякины-то отродясь не едали, а тут, может, и отведают... Теперь какой-нибудь овинишко в двадцать снопов с своей благоверной измолотят, лопать-то придут, в чашку валят, сколько только чрево стерпит.

- Что ж ты их куском уж хлеба попрекаешь? - вмешалась в разговор опять матушка.

Михайло Евплов сейчас же переменил тон.

- Не попрекаю я, сударыня, нет-с! - отвечал он кротко. - Ни в чем им от меня запрету нет: ни в пище, ни в одежде, ни в гуляньях. Пусть скажут, в чем им, хоть сколько ни на есть, от меня возбранено.

- Ну да! В чем вам от него возбранено? - повторил за ним и отец.

Тимофей жалобно и стыдливо посмотрел на него.

- Не могу я, бачка, про то сказывать-с! - отвечал он и как-то странно засеменил руками.

- Отчего не сказывать? Говори! - сказал отец настойчиво.

Михайло Евплов как будто бы слегка вспыхнул.

- Выдумать да наболтать, пожалуй, всяких пустяков можно... - произнес он.

Тимофей молчал.

Матушка на этом месте встала и вышла. Отцу тоже, видно, была не совсем легка эта сцена.

- Ну, ступайте! - сказал он, закидывая, по обыкновению, глаза в сторону.

Михайло Евплов, однако, не трогался. Он, кажется, пережидал, чтобы первый пошел сын. По лицу Тимки мне показалось, что он хотел что-то сказать, но не смел ли, или не хотел этого сделать, только круто повернулся и пошел.

- Вы уж, батюшка, сделайте милость, прикажите, чтоб и супружница его слушалась и не фыркала... - сказал Михайло Евплов.

- Чтоб и супружница слушалась, слышь! - повторил отец, грозя Тимке пальцем.

Но тот ничего не отвечал, и я слышал, что он сердито хлопнул в лакейской дверями.

Михайло Евплов постоял еще несколько времени, покачал в раздумье головой и проговорил:

- Такой этот нынче молодой народ стал, что срам только один с ним.

Но, видя, что отец ничего ему не отвечает, он тоже повернулся и пошел, - но залу стал проходить медленно, неторопливо и все точно к чему-то прислушиваясь.

II

Прошло времени недели с две. Мы ужинали. Отец (он все это время был заметно в дурном расположении духа и теперь кидающий то туда, то сюда свой беспокойный взгляд) вдруг побледнел и, проворно вставая, проговорил:

- Фомкино горит!

Мы взглянули по направлению его глаз: все наши окна были залиты заревом.

- Батюшка, может быть, это овин! - хотела было успокоить его матушка.

- Вся деревня, сударыня, в огне!.. Выдумала!.. Лошадь мне! - кричал старик, проворно сбрасывая с себя халат.

Матушка сама стала ему подавать одеваться: горничная прислуга вся уж разбежалась по избам, чтобы поразузнать и поохать насчет пожару. В залу вошел наш приказчик Кирьян, со своей обычной, не совсем умной и озабоченной рожей и теперь совсем опешивший от страху.

- В Фомкине несчастье-с! - проговорил он.

- Людей туда!.. Лошадь мне! - говорил батюшка, застегивая дрожащими руками свой полевой чепан.

Мне тоже захотелось съездить на пожар.

- Папаша, возьми меня! - запросился я.

- Перестань, пащенок! - прикрикнул было на меня старик.

Но я не отставал:

- Папаша, возьми!

- Ах ты!.. Ну, поезжай!

Он вообще любил несколько геройские с моей стороны выходки; но матушка напротив.

- Алексей, что ты хочешь со мной делать?.. Пощади ты меня хоть сколько-нибудь! - сказала она в одно и то же время строгим и умоляющим голосом.

Но я уже почти не слыхал ее: выбежав на улицу и видя, что поваренок Гришка вел оседланную лошадь, я отнял ее у него и сейчас же на нее взгромоздился. Со стороны от Фомкина слышался наносимый ветром беспорядочный звон набатного колокола. Через несколько минут привели и отцу беговые дрожки. Точно молоденький мальчик, он проворно, хоть и тяжело, опустился на них. Человек шесть дворовых людей было около нас верхами. На крыльце появилась матушка.

- Возьмите неопалимую купину, что вы, на кого надеетесь? - сказала она.