Вячеслав Пьецух - Демонстрация возможностей

Пьецух Вячеслав

Демонстрация возможностей

Вячеслав Пьецух

Демонстрация возможностей

Главное свойство русского способа существования таково: жизнь в России больше искусство, нежели что бы то ни было еще, чем осознанный путь от материнского лона до могилы, чем пожизненное служение тому или иному идеалу, "смертельная болезнь, передающаяся половым путем" (по Занусси), борьба, тайна, случайность, недоразумение, дар небес. То есть мы живем не по законам физиологии и политической экономии, а по законам жанра, которому подчиняемся в силу сложившихся обстоятельств, будь то античная трагедия, или парадный портрет, или неореалистическое кино. Во всяком случае, то, что происходит во французской литературе, может произойти только во французской литературе, взять хотя бы идиотские похождения графа Монте-Кристо, а то, что происходит в русской литературе, свободно может произойти в Рузаевке, на фабрике резиновых изделий, в любой задавшийся вечерок.

Вот гоголевская "Шинель"; ведь не из больного воображения Николая Васильевича выросла эта вещь, а из действительного происшествия, приключившегося с маленьким русским чиновником, который мечтал купить лепажевское охотничье ружье, полжизни копил на него деньги, приобрел-таки дорогостоящее оружие и нечаянно утопил его в болоте во время первой же вылазки на пленэр. Другое дело, что из этого драматического события требовалось выделить определенное направление, извлечь пафос, как из числа извлекают корень, но это уже относится до чистого ремесла.

Слава богу, таковое ремесло стои'т у нас высоко, вообще русский писатель знает свое дело наравне с изобретателем вооружений, программистом, жуликом и автором социально-экономических катастроф. И даже Гоголь, сдается, не особенно мучился, выводя пятую сущность из приключения с лепажевским ружьем, поскольку наша действительность сама по себе предлагает множество разных направлений, и автору остается единственно выбирать. Николай Васильевич остановился на следующем варианте: если отобрать у маленького человека что-то, особенно дорогое его сердцу, например, только что пошитую шинель или алкогольные напитки, как это стряслось в начале Первой мировой войны, то в скором времени жди беды. В ту эпоху, когда жил и творил Гоголь, этого было достаточно, чтобы совершенно поразить читателя, который не был так изощрен и требователен, как сейчас.

А сейчас читателя затруднительно поразить. Разве что его можно вывести из равновесия (не особенно, впрочем, рассчитывая на успех), если продемонстрировать некоторые возможности родной литературы, органически вытекающие из нашего способа бытия. Именно из того качества этого бытия, что жизнь в России - сама по себе искусство, со всем тем, что ему довлеет: фабулой, избыточными страданиями, неожиданными поворотами событий, ненормальными поступками, форсированными страстями и такими воспаленными диалогами, каких, казалось бы, вживе не услыхать.

За основу возьмем также действительную историю, которая развивалась в Москве и ее окрестностях в течение долгих лет и опять же вылилась в более или менее фантастический результат. В начале 90-х годов инженер-технолог Юрий Петрович Лютиков, всю свою жизнь проработавший на заводе "Калибр", вышел на пенсию и вознамерился купить подержанный русский автомобиль. То есть он вознамерился его купить очень давно, еще когда закончил Московский станкостроительный институт и пошел работать на завод "Калибр", но в те веселые времена оклады инженеров были такие маленькие, а подержанные автомобили такие дорогие, что дело растянулось на долгие сорок лет.

Все эти годы Юрий Михайлович только и жил, что этой своей мечтой. Вообще, так сосредоточиваться на мечте не совсем по-русски, и мономания среди наших соотечественников - редкость, когда дело касается материальной стороны жизни, но у него в роду были крымчаки, поволжские немцы и латыши. Как бы то ни было, Лютиков с молодых лет выписывал журнал "За рулем", уже женатым человеком все выходные торчал в соседних гаражах, где завел множество приятных знакомств, но главное - он копил. Еще будучи студентом, он как-то скрупулезно подсчитал, что если ежемесячно откладывать от заработной платы рублей двадцать-тридцать, то за десять лет жизни как раз наберется на подержанный русский автомобиль. С первой же получки он отложил четвертную в старинную жестяную банку из-под ландрина, и его обуяло такое чувство, как будто он только что вышел из своих любимых Центральных бань. "Если ты последователен, - подумал Лютиков, - неукоснительно верен цели, то нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики!"

Не тут-то было; в молодые годы его постоянно преследовали незапланированные расходы, как-то: на холостяцкие пирушки, подарки возлюбленным, консультации у венерологов, приличную одежду и путешествия по стране; за границу в те годы еще не ездили, поскольку власти предержащие серьезно опасались, что народ разбежится по соседним государствам и в конце концов не над кем останется мудровать. Потом Лютиков женился, и такие пошли расходы (например, на содержание дачки в поселке Передовик), что из аванса ему удавалось отложить в свою старинную жестяную банку из-под ландрина в лучшем случае трешку и пятерку в лучшем случае под расчет. К тому же времени, когда от Лютикова ушла жена, а дочь выскочила замуж за лейтенанта пограничных войск и уехала на заставу в Азербайджан, у него накопилось только шестьсот пятьдесят рублей.

Когда ушла жена и дочь выскочила замуж за лейтенанта, тогда-то он и начал по-настоящему копить, вдумчиво и всерьез. Так как до трех тысяч целковых, за которые можно было купить приличный подержанный автомобиль, ему не хватало двух тысяч трехсот пятидесяти рублей ровно, то в идеальном варианте нужно было откладывать сотню в месяц, - иначе он рисковал помереть от старости прежде, чем будет достигнута его цель. Между тем зарабатывал он в то время сто пятьдесят четыре целковых чистыми и, следовательно, был вынужден экономить даже на мелочах.

Первым делом Юрий Петрович рассчитал основные статьи бюджета, как то плата за квартиру, газ, воду и электричество, расходы на транспорт, необходимейшие лекарства, непредвиденные траты, и, таким образом, вычислил минимальную сумму на собственно прожитье. За квартиру и коммунальные услуги он платил двадцать семь рублей в месяц, десятку выделил на необходимейшие лекарства, столько же на непредвиденные расходы и пятерку положил на разъезды туда-сюда. Стало быть, вычтя эту часть дебита из месячного жалованья, он получил сто два рубля сальдо, из которых решил стойко откладывать в старинную жестяную банку из-под ландрина семьдесят рублей и ни копейкой меньше, даже если бы ему пришлось форменно голодать.

Сколько это ни покажется неправдоподобным, на тридцать два рубля в месяц он действительно умудрялся существовать. Это, главным образом, благодаря хлебу, которым Лютиков питался по преимуществу, - слава богу, в те поры у нас такой выпекали хлеб, что никто не удивлялся классической русской литературе, в частности уверявшей многие поколения читателей, будто бы наш простолюдин веками и безболезненно сидел на хлебе, капусте да молоке. То есть превкусный был хлеб, что ржаной, что пшеничный, помимо которого Юрий Петрович прибегал только к хлебову на костях; он покупал в гастрономе говяжьи кости по сорок две копейки за килограмм и варил из них бульон дня на два, на три, заправлял его то капустой с морковью, то вермишелью с жареным луком, то картофелем с луком же, а то крошевом из всего. На день ему требовалось, приблизительно говоря, на двадцать восемь копеек подового хлеба, копеек на десять подсолнечного масла, одна луковица, двести граммов капусты или вермишели, пяток картофелин, две морковки, словом, он вполне укладывался в рубль-целковый, да еще его снабжала сушеным укропом жалостливая соседка по этажу. На заводе он питался исключительно винегретом (десять копеек порция, если считать три ломтя хлеба); в Центральных банях он не бывал с тех пор, как ушла жена.

Успеху этой отчаянной экономии во многом способствовало то обстоятельство, что у Лютикова еще с лучших времен оставался порядочный гардероб. У него был отличный выходной костюм, только брюки внизу немного пообтрепались, теплая куртка, легкая куртка, шапка из кролика и несносимые желтые башмаки. Разумеется, он принял специально меры для поддержания своего гардероба в пожизненном состоянии, например: смазывал башмаки рыбьим жиром от разрушающего действия вод и зимой ходил не по тротуарам, если они были посыпаны солью, разъедающей подошвы, а ходил обочь; дно платяного шкафа, где он держал одежду, было сплошь выстелено засушенными веточками полыни, которой боится моль; выходной костюм он никогда не гладил, а напускал полную ванну горячей воды и держал его над паром, когда собирался приодеться и отправиться со двора.