Владимир Померанцев - Оборотень

Померанцев Владимир Михайлович

Оборотень

Владимир Михайлович Померанцев

(1907-1971)

ОБОРОТЕНЬ

Рассказ

Есть много разных способов казней. Но я не слышал о том виде расправы, с которым столкнулся в 1930 году в Сохатовке. Здесь клали вора на спину оленя, крепко привязывали и отпускали зверя в тайгу. Избавляясь от докучливой ноши, олень катался с ней по земле, бил ее о суки, рвал о деревья...

- Кто вязал? - спрашивал я мужиков.

- Все вязали,- отвечали они.

- Кто придумал?

Они молчали, не зная ответа.

- Разве такое придумаешь,- нашелся наконец человек, который решил объяснить мне нелепость вопроса.- Это закон у нас. Мы по закону...

Положение мое было нелегким. Приехав в эту оторванную от мира деревню расследовать дело о самосудах, я должен был вместо изучения фактов заняться изучением нравов. А нравы оказались такими диковинными, что самосудом здесь посчитали бы привлечение к ответу за самосуд.

Вязали действительно многие. Но мне довелось приглядеться к одному из убийц - самому виноватому и самому несчастному в этой необыкновенной деревне. И встреча стала для нас роковой...

ДУХОВНЫЙ ПАСТЫРЬ

Моим наставником здесь был председатель сельсовета Миша Онуфриев. Меня сразу привлекли в нем смышленые живые глаза и веселое молодое лицо.

Наш первый разговор был такой.

- Даже и не знаю, куда вас на квартиру поставить,- почесал он затылок,- в каждом доме есть девки...

- Что же из этого? - не понял я такого препятствия.

- Ну, всяко бывает... Лишнее скажете, лишний раз взглянете, в сенях ущипнете... А за это завяжут в крапиву. Не посмотрят на то, что начальник.

Я хлопал глазами.

Он объяснил мне, что, по местным обычаям, парня, который лезет к девчонке без намерений венчаться, сажают нагишом в набитый крапивой мешок и оставляют так на целые сутки.

- Оберегаются от пришлых любителей. Тут ведь всякие забредали, бывало... Приискатели, старатели, беглые... Из властей никто никогда не бывал, а каторжники пробираться умели... Ну и уставили деды обычай... До сих пор держится.

- Какая дикость! - сказал я.

- Ужас! - подтвердил председатель.- Я когда приехал сюда в двадцать седьмом, думал - не выживу.

- Жуткая боль? - спросил я деловито.

- Не говорите! Перенести невозможно. Помешаться легко.

- Ну и что с вами было потом?

- Потом не раздумывал... Сразу женился.

- На местной?

- А я тоже ведь местный. Но меня отсюда один заезжий большевик увозил. Я у него в Качуге жил. Там в школе учился. А потом вот вернуться пришлось.

- Почему же пришлось?

- История вышла... Я хотел в университет подаваться, об Иркутске мечтал, а меня из последнего класса турнули. С волчьим билетом...

- Это за что же?

- За дурь,- чистосердечно признался он.- Я, понимаете, директора со второго этажа обмочил.

- Д-да,- не нашелся я ничего больше сказать.- И за что же вы его так? Что он вам сделал?

- Ничего он не сделал. Просто с ребятами спорили.. Хватит духу или не хватит.

- Значит, хватило?

- Угу, - грустно подтвердил он свой печальный успех.

- И возвратились к отцу?

- Нет, отец у меня в гражданской погиб, Каппель убил его. Это у Колчака генерал был такой. Когда Колчака раскрошили, он с отрядом подался в леса. А отец пошел драться против него. Отец здесь единственный красный Другие наши деревенские не воевали, потому что им нельзя убивать... Большевик меня потому и забрал к себе, что отец считался погибшим за новую власть. И председателем меня назначили тоже из-за отца. Впрочем, здесь только председатель и числится, а Совета у нас не имеется . Налогов не платим, хлеб не вывозим... И ничего с нами поделать не могут, потому что к нам трудно добраться.

- Значит, обязанностей у вас нет никаких?

- Почти, можно сказать, никаких. Пробовал объяснять про советскую власть, но людям это неинтересно... Им все равно, чья власть, раз не божья... И Киренск с меня тоже никакого дела не требует. Я послал раз при случае сведения о смертях и рождениях, но их, наверное, выбросили. Ведь мы там ни в каких бумагах не числимся, и им про нас не обязательно знать...

- Значит, и жалованья вы не получаете?

- Конечно, не получаю.

- А на что вы живете? Свое хозяйство у вас?

- Какое там хозяйство,- пренебрежительно мотнул он головой.- Всей живности - поросенок и трое ребят.

- Как?

Он засмеялся.

- Да вот так.. Тоска тут. Только и остается, что делать детей. Не гадал и не думал, что в двадцать два года у меня их будет три штуки.

- Трудно, наверное, без хозяйства кормиться?

- Вообще-то конечно. Но с хозяйством надо возиться, а я не люблю. Я в школе в комитете учащихся был, драматическим кружком заправлял... Пьески мы ставили, плакаты писали. Вот это мне нравилось.

- Почему же вы тут ничем не займетесь?

- Тут? - Он презрительно хмыкнул. - Тут ищите-переворачивайте - нигде печатного ничего не найдете. Какие там пьески! Только и есть что евангелие с требником. При царе Горохе печатанные. Труха, а не книга. Прямо под Пальцами вся рассыпается. И смешно, и злость забирает. Но пришлось ее по должности вызубрить.

- Что значит по должности?

- А я ведь по совместительству попом тут работаю.

- Что-о? - изумился я.

- Ну да,- засмеялся он.- Честное слово. Заставили мужики и знать ничего не хотят. "Ты,- сказали,- ученый, ну и служи". Наговорили мне старики разные молитвы по памяти, я записал и орудую... Не видели тут в лесу часовенку маленькую? Я ей заведующий...

- И как же это у вас получается? - не мог я вообразить себе этого парня попом.

- Получается ничего. Когда настроение есть, так здорово даже. Такое накручиваю, что сам удивляюсь. Но малоинтересно, конечно,- поскучнел он на минутку, чтобы тут же опять оживиться.- Вот в Качуге мы "Трагика поневоле" играли, вот там я показывал!

- И вы прямо так выступаете, в таком виде? - спросил я его о красноармейской шапке и ватнике, доставшихся ему, вероятно, после отца.

- Нет, зачем. Мне бабы обмундирование сделали. Правда, черного материала тут не нашлось, но они намяли лукошко черники, выкрасили несколько юбок и сшили мне ряску. Когда надо, скажем, крестить, я ее надеваю, беру корыто с водой - и пожалуйста. За мальчика мне дают порося, за девочку - курицу. А кроме того, угощение.

- А за службы что получаете?

- Орехов, муки, иногда белку на шапку.

- Ну, а еще что вам приходится делать в роли попа?

- Да всякое делаю. Не хуже знахарки. И язвы лечу, и мужнину любовь сохраняю... В общем, что с меня требуют, то я и делаю. Принесет, например, баба гривенник, я благословлю его ей, она в ботинок положит и носит под пяткой, чтобы мужа тянуло не из дома, а в дом. Вот вам и сбереженье любви.

- И помогает?

- А как же! Здешние женщины и сами с женатым не свяжутся, а чужие есть только в Жигалове, в Киренске. И туда и сюда - двести верст без тропинок. Кто же побредет за грехом! Вот и помощь моя!

Он скалил мальчишечьи белые зубы, и я тоже не удержался от смеха.

- Значит, от греха предохранять вы умеете,- вынужден был я согласиться. - И язвы, говорите, тоже можете молитвой лечить.

- Я-то могу, да язвы, стервы, не слушаются.

Он опять рассмеялся.

Хотя я понимал, что этого парня следовало бы продолжать драть крапивой, он становился мне все симпатичнее.

- Ну хорошо,- перешел я на деловой разговор,- у вас, я вижу, хватает духу на очень сомнительные дела и поступки. Наберитесь же духу сказать, кто затеял с оленем...

- Скажу вам по-честному,- ответил он, посерьезнев и смотря мне прямо в глаза,- никто не затеял. Мужики вам правду сказали. Это закон здесь. Если человек от закона отступится, его надо в лес... Самим грех убивать, а за зверя не отвечают... Но вы не думайте, что это от злости. Нет, тут все смирные, но только строгие очень. Соблюдают, чтобы греха ни в чем не было.

- Но ведь кто-то был первым,- настаивал я,- обязательно был! Ну, кто раньше других закричал: "На оленя!" Кто схватил, стал руки заламывать, а?

Мой собеседник на минуту задумался.

- Старики были первыми,- сказал он уверенно.- А держали Егор, Катанок, Меченый... Меченый и руки ломал... Он против греха особенно строгий. Всегда очень старается. Ему ведь надо судьбу обмануть... Нашел! - оживился вдруг Миша.- Я вас к Меченому и отведу на квартиру. У него жена с животом. Вот-вот разродится. И изба-пятистенка. Хоть спи, хоть гуляй. Шаньги на масле будете лопать, пельмени. И рябчиков тоже нажаривают. Он добывательный - Меченый. У него не сгорюете.

- Мне все равно, где жить. А это что, фамилия или кличка такая?

- Не кличка и не фамилия. Это назвали по факту. Ну, вот есть тут у нас, например, хромой человек, его Хромым и зовут. И Меченый тоже есть меченый.

- Клейменый, что ли? Зарубки на нем?

- Нет, зачем,- засмеялся мой собеседник.- Он в другом роде меченый. Судьбою был меченный. Он без дня, понимаете?!

- Нет, не понимаю.

- Ну, у вас, у меня, у каждого человека день ангела есть. А его мать двадцать девятого февраля родила на Касьяна, и такой день только раз в четыре года бывает. И тогдашний поп сказал матери, что, раз он без дня, ему удачи в жизни не будет... И с ним вправду случалось плохое... Вот он и злой на судьбу. Все чего-то ждет нехорошего. Будто опять с ним особенное приключиться должно. Боится, хочет отхитриться от этого. Поэтому соблюдает все правила... Понятно теперь? А в общем, конечно, темень и глупость. Если бы здесь пьески разные ставить, то всю эту дурь можно бы раскрошить, как Колчака. Но, конечно, на первое время артистам охрана нужна бы...