Современная комедия - Джон Голсуорси
Тот покачал головой:
– Не очень-то мне нравятся те, что приезжают из Австралии и Канады.
– Следовательно, вы заядлый англичанин, как и я.
– Верно! – сказал сосед. – Прощайте, мистер! – И он вышел.
Майкл ехал, пока автобус не остановился под Большим Беном. Было около полуночи. Опять выборы! Удастся ли ему пройти вторично, не заявляя о своих подлинных убеждениях? Нет ни малейшей надежды за три недели растолковать сельским избирателям сущность фоггартизма. Даже если он начнет говорить сейчас и не замолчит до самых выборов, они поймут только, что он держится очень крайних взглядов по вопросу об имперских преференциях, что, кстати, близко к истине. Не может он заявить, что Англия идет по неверному пути, – тогда вообще лучше снять свою кандидатуру. Не может он пойти к рядовому избирателю и сказать ему: «Послушайте, нечего надеяться на то, что в течение следующих десяти лет условия жизни значительно улучшатся; сейчас мы должны терпеть, за все переплачивать для того, чтобы через двадцать лет Англия могла сама себя прокормить и не жить под угрозой голодной смерти». Разве можно говорить такие вещи! И не может он заявить своему комитету: «Друзья мои, политическая платформа, на которой я стою, других сторонников пока не имеет».
Нет! Если избираться снова, нужно забыть о личных имениях. Но стоит ли избираться снова? Трудно было найти человека менее тщеславного, чем Майкл: он понимал, что «легковес», – но этого конька он оседлал прочно: чем дальше, тем громче ржал конек, тем больше это ржание напоминало глас вопиющего в пустыне, а пустыней была Англия. Заглушить это ржание; изменить Блайту; махнуть рукой на свои убеждения и все-таки остаться в парламенте – этого он не мог. Словно вернулось время войны. Затянуло, а выхода нет. А его затянуло, засосало глубже поверхностных интересов межпартийной борьбы. Фоггартизм стремится к практическому разрешению самых больных для Англии вопросов – впереди независимая, уравновешенная империя; Англия, обеспеченная от воздушных нападений и свободная от безработицы, вновь обретенное правильное соотношение между городом и деревней. Неужели все это пустые мечты? Похоже, что так. «Ну что ж, – подумал Майкл, открывая свою дверь, – пусть считают меня дураком, я со своих позиций не сдвинусь». Он поднялся к себе, открыл окно и выглянул на улицу.
Великий город все еще гудел; в небе отражались миллионы огней. Виден был какой-то шпиль и несколько звезд; неподвижно застыли деревья в сквере. Тихая, безветренная ночь. Майкл вспомнил далекий вечер, когда Лондон выдержал последний налет цеппелинов. Три часа просидел тогда выздоравливающий Майкл у окна госпиталя.
«Какие мы все дураки, что не отказываемся от воздушной войны! – подумал он. – Но раз уж мы не отказываемся от нее, необходимо создать мощный воздушный флот. Мы должны обезопасить себя от воздушных нападений. Умный человек – и тот это поймет!»
Под окном остановились двое; одного он знал – это был его сосед.
– Вот увидите, – сказал сосед, – эти выборы не останутся без последствий.
– Да что от них толку, от последствий? – сказал другой.
– Не надо вмешиваться; все сделается само собой. Надоела мне вся эта болтовня. Уменьшат подоходный налог на шиллинг – вот тогда посмотрим.
– А что делать с земельной проблемой?
– А, к черту землю! Оставьте ее в покое, фермерам только того и нужно. Чем больше вмешиваешься в эти дела, тем хуже.
– Махнуть на все рукой?
Сосед засмеялся:
– Да, вроде того. А что можно сделать? Стране все это не нужно. Спокойной ночи!
Слышно было, как закрылась дверь, как удалялись шаги. Проехал автомобиль. Ночная бабочка коснулась щеки Майкла. «Стране все это не нужно!» Политика! Зевают до одури, пожимают плечами, полагаются на случай. А что же и делать? Ведь «стране все это не нужно!». И Биг-Бен пробил двенадцать.
XIII
Дело затевается
В каждом человеческом улье можно найти людей, как бы предназначенных служить объектом пересудов, – может быть потому, что вся жизнь их проходит по особо изогнутой кривой. К таким людям принадлежала Марджори Феррар. Что бы с ней ни случилось, об этом немедленно начинали говорить в том кругу занятых и праздных людей, который называется обществом. Слух о том, что ее выгнали из салона, распространился быстро, и всем были известны письма, написанные Флер. На вопрос, почему ее изгнали, отвечали по-разному – и правду и неправду; по одной из легендарных версий выходило, что она пыталась отбить Майкла у его супруги.
Сколь сложны причины большинства судебных процессов! Быть может, Сомс, говоривший об инциденте как о «буре в стакане воды», оказался бы прав, если бы лорд Чарлз Феррар не запутался в долгах до такой степени, что вынужден был лишить свою дочь ежемесячно выдававшейся ей суммы, и еще если бы сэр Александр Мак-Гаун, депутат от одного из шотландских городов, в течение некоторого времени не добивался руки Марджори Феррар. Состояние, нажитое торговлей джутом, известность в парламентских кругах, мужественная внешность и решительный характер повысили шансы сэра Александра за целый год не больше, чем то сделало в один вечер это финансовое мероприятие лорда Чарлза Феррара. Правда, его дочь была из тех, кто всегда в критический момент может раздобыть денег, но даже у таких людей бывают минуты, когда им приходится серьезно об этом подумать. Соответственно своему полу и возрасту Марджори Феррар запуталась в долгах не меньше, чем ее отец. И отказ в пособии явился последней каплей. В минуту уныния она приняла предложение сэра Александра с тем условием, чтобы помолвки не оглашали. Когда распространился слух о скандале, происшедшем в доме Флер, сэр Александр, пылая гневом, явился к своей нареченной. Чем он может помочь?
– Конечно, ничем. Не глупите, Алек! Не все ли равно?
– Но это чудовищно! Разрешите мне пойти к этому старому негодяю и потребовать, чтобы он принес извинение.
– Отец был у него: он и слышать ничего не хочет. Подбородок у старика такой, что на него можно повесить чайник.
– Послушайте, Марджори, разрешите мне огласить нашу помолвку, и тогда я начну действовать. Я не желаю, чтобы эта сплетня распространилась.
Марджори Феррар покачала головой:
– Нет, дорогой мой! Вы все еще находитесь на испытании. А на сплетни я не обращаю внимания.
– А я обращаю и завтра же пойду к этому субъекту.
Марджори Феррар пристально всматривалась в его лицо: у него были карие сверкающие глаза, сильно развитая нижняя челюсть и жесткие черные волосы. Она слегка вздрогнула и сказала:
– Этого вы не сделаете, Алек, иначе все испортите. Отец хочет, чтобы я подала в суд, – говорит, что мы получим хорошую компенсацию.
Мак-Гаун-шотландец радовался; Мак-Гаун-влюбленный страдал.
– Пожалуй, но вся история принесет вам много неприятностей, – пробормотал он, – если эта скотина не пойдет на ваши условия до суда.
– Э-э… нет! На мои условия он пойдет. Все его свидетели
