Анастасия Вербицкая - Дух времени
— Оставь Катю в покое! Говори об одном себе… Тебе будет все равно, если я покончу с собой?
— Соня, не распускайся! Я этого не люблю… Кто так говорит, тот никогда с собой не покончит…
— Значит, ты хочешь, чтоб я отравилась?!
Он засмеялся.
— О, женственность! Вот она — ваша логика!
Он обнял ее, но она была как деревянная.
— Я на днях исчезну, — глухо сказала она.
Он поцеловал ее ушко с недоверчивой улыбкой. Вдруг она положила ему руки на плечи. И он был потрясен красотой ее лица, полного трагизма. Из ее черных зрачков глядела на него, казалось, вся обнаженная пред ним, вся отдающаяся ему несложная девичья душа, с ее неодолимым инстинктом любви, с ее беззаветной жаждой счастья.
— Ты любишь меня? — расслышал он шепот ее разом высохших губ.
— Люблю… — бессознательно ответит Кто-то за него. Кто-то сильный, темный, которого он не знал. И он задрожал.
— Как ты меня любишь?
Он молчал, тяжело дыша. «Боже мой! Какое безумие!» — протестовал растерянно его рассудок.
— Хочешь ты, чтоб я тебе отдалась?
— Хочу, — опять помимо его воли сказали его губы, сказали властно, твердо, без колебаний.
И вдруг жалкий лепет рассудка стих… Они глядели друг другу в зрачки. Вне времени, вне пространства, вне условностей, разделявших их до этого мгновения… Как будто ничто не отделяло их от той минуты, когда в темной передней, год назад, она, обхватив его руками и прильнув к нему всеми точками своего гибкого тела, шептала: «Возьмите меня и убейте потом! Все равно…» Исчезло вчера, не представлялось завтра… Было только сейчас… вот этот божественный миг…
— Что это за сцена? — раздался неожиданно голос Катерины Федоровны. — Что у вас за лица? Что вы тут делали?
Тобольцев провел рукою по глазам, словно просыпаясь.
— Гипнотизмом занимались.
— Вот нашли время!.. Там Лиза с маменькой приехали, Примите их, ради Бога! Адя проснулся…
Тобольцев вышел с женой и не оглянулся на Соню.
Вечером он собрался уезжать. В передней, как призрак, стояла Соня.
— Куда ты едешь?
— В театр с Лизой. А что?
Она топнула ногой.
— Опять с нею? Лиза!.. Лиза!.. Днем Лиза, вечером Лиза… Каждый день Лиза… Это невыносимо, наконец!.. Я ненавижу ее… А я всегда одна, одна… Нет! Не могу больше! Останься или возьми меня с собой!
— Пожалуйста… Ты одета?
— Это все равно!.. Я еду!..
Тобольцев не забыл этого вечера между двумя ревнивыми женщинами, ненавидевшими друг друга. «Нет, я готов сбежать из собственного дома! С этим надо покончить!»
Но Соня выскочила уже из колеи. Она диктовала условия, она ставила требования, она точно с петель сорвалась. Она не хотела отпускать Тобольцева к Лизе и никуда без себя.
Между ними было еще одно объяснение. Соня прямо спросила его: бросит ли он для нее жену, если она ему отдастся?
— Никогда! — твердо ответил он. — Какое безумие, Соня! Неужели я сам дал тебе повод к таким мечтам? Меня убить мало, если так! Да, я не скрою, что ты прекрасна… И бывают моменты, когда эта красота опьяняет меня, сводит меня с ума… Милая Соня, если б сейчас мы очутились на необитаемом острове вдвоем, то рай настал бы на земле!
— Уедем, — прошептала она, задыхаясь.
— А Катя?
Она топнула ногой и бешено закричала:
— Какое мне дело до нее? Я тоже хочу счастия!
Он на секунду побледнел, захваченный мощью этого голого инстинкта.
— У тебя нет сердца, Соня… Но я тебя не осуждаю… Нет!.. Но и меня пойми: я люблю твою сестру и ценою ее страданий и гибели не согласен купить свое удовольствие. Я вообще виноват перед тобой… Своим легкомыслием я допустил вырасти этим мечтам… Я один, повторяю, виноват безмерно… Не ты… Но прошу тебя забыть…
Она протяжно, странно закричала, как бы от боли… Потом, не дослушав его, встала, озираясь, словно ища чего-то. Потом пошла к двери.
— Ну хорошо… Ну ладно… — задыхаясь, с какой-то сумасшедшей улыбкой сказала она и, кивнув головкой, скрылась.
А он, как разбитый, упал на диван. «Это становится опасно, — понял он. — Опасно для всех троих… Такое положение длиться не может!.. Нравится она мне? О да! Желаю ли я обладать ею? О да! Несомненно… Она стала действовать мне на нервы. Я ее вижу во сне… Но этого я не сделаю! Я не мормон. Наконец, я не люблю ее! Я люблю Катю. Каприз не есть любовь. Влечение обладать чудным женским телом не может в моей душе перевесить страха страданий для Кати, когда откроется вся эта… „грязь“… по ее, Катиной, терминологии. Я не могу ставить на карту счастье жены из-за чувственного каприза, который исчезнет через три месяца связи. О да! Я знаю себя! Соня слишком элементарна, чтоб желать ее дольше. А драма какая выйдет!.. Брр… Подумать страшно! Нет, я не эротоман, не герой Пшибышевского… Довольно безумия!..»
«Куда ушла она? — через час спрашивал он себя, когда, не дождавшись Сони, они сели обедать. — Куда могла уйти она?.. Неужели?..» Нет! Он гнал эти мысли… Хоть она и истеричка, но покончить с собой она не решится… Она для этого слишком бесхарактерна.
Наступил вечер. Сони не было. «Куда она девалась?» — испуганно спрашивала Катерина Федоровна.
— Ах, да мало ли у нее знакомых!?
Но сам он тоже потерял спокойствие. Вечером побывал в двух театрах. Сони не видел. «Может быть, она уже дома?»
Ему отворила жена.
— Я думала, вы вместе…
— Еще рано… Нигде не кончились спектакли. Ложись, пожалуйста, спать! Я подожду ее.
Тобольцев задремал одетым на диване.
Его разбудил стук пролетки по промерзшей мостовой. Кто-то подъехал. Он вскочил. Было два часа. У окна он разглядел фигуру Чернова, который садился в пролетку с поднятым верхом. «Ну, слава Богу!» — была первая мысль Тобольцева.
Он прислушивался… Соня не звонила. Соня пришла с черного хода. Он расслышал ее крадущиеся шаги.
Тогда сердце его забилось… Она была у Чернова… Почему она крадется? Ей есть что скрывать…
Он вдруг встал, отворил дверь в ее комнаты и вошел. Соня закричала от неожиданности.
Он подошел, взял ее за плечи и повернул к свече ее лицо. Черные круги окаймляли ее как бы ввалившиеся глаза. Ее губы пересмякли. Волосы растрепались. Лиф был кое-как застегнут, а ворот и совсем криво, как будто она торопилась одеваться.
О, как знаком был ему немой язык этих мелочей!
В первое мгновение она растерялась, потом вдруг закрыла руками залившееся краской лицо. Он злобно засмеялся.
— Уйди!.. Оставь меня!.. Я тебе ненавижу! — прошептала она.
Он вышел, не оглядываясь и все так же зло смеясь.
Развязка назревала.
На другой день Соня с утра ушла на уроки и ни с Тобольцевым, ни с сестрой не видалась. Узнав от прислуги, что барышня вернулась в два часа ночи, Катерина Федоровна изменилась в лице. «Этому надо положить конец!..»
Она вышла гулять, как всегда, в два. Не успела она завернуть за угол, как Чернов с Соней позвонили у подъезда. Соня провела Чернова к Минне Ивановне.
Больная не узнала его, как никого не узнавала. Но Чернов был потрясен до глубины души… Он любил старушку искренно и надеялся почему-то, что для него именно не угасла ее душа. Он упал на стул и разрыдался.
Катерина Федоровна, возвращаясь с прогулки, встретила кухарку, бежавшую в лавочку, и взяла у нее ключ от кухни. Она не звонила, чтобы не тревожить няню, тоже отдыхавшую в этот час. Через черный ход она вошла в переднюю и остановилась как вкопанная.
Чернов сидел на подоконнике, в цилиндре и в пальто, и плакал, как женщина, закрывая лицо руками. Соня в шляпе и бурнусе стояла перед ним, положив ему руку на плечо.
— Ну, полно, перестань! — ласково, но нетерпеливо говорила Соня. — Она сейчас вернется… Я не хочу, чтоб она тебя встретила…
— Что это? — Катерина Федоровна всплеснула руками. Сердце ее бурно застучало.
Соня и Чернов дрогнули всем телом. Он встал и снял цилиндр.
— Я был у больной… Вы… вы не можете не помешать любить ее и…
— Вон! — страшно крикнула Катерина Федоровна, вдруг багровея и указывая ему рукой на дверь. — Вон! Чтоб ноги вашей не было здесь, пока я жива!..
Но Чернов не двигался и глядел на нее холодно и нагло.
— По какому праву ты его оскорбляешь? — тонким голосом закричала Соня.
Катерина Федоровна обернулась к ней лицом. Губы ее прыгали, но ни одного звука не вылетело из стиснутого спазмами горла. Вдруг голова ее затряслась, и все лицо задрожало.
— Выбирай! — расслышала Соня. — Я… или этот мерзавец… Из-за него все несчастие… А ты смеешь… говорить ему «ты»?.. Вон! (Она сверкнула глазами на Чернова.) Если вы… придете еще раз… я велю дворнику… вышвырнуть вас за дверь…
— Соня?.. Что ж ты молчиш-шь? — вдруг выпалил Чернов.
Катерина Федоровна глухо крикнула.
