Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
Со времени моего последнего письма с Танбриджских вод случились одно-два прившествия {* Это слово раза два подскабливалось перочинным ножичком, но оставлено в таком виде, несомненно, к полному удовлетворению его творца. (Прим. автора.)}, о которых мне следует известить мою досточтимую матушку. Наше общество разъехалось оттуда в конце августа, с началом охоты на куропаток. Баронесса Бернштейн, чья доброта ко мне оставалась неизменной, отбыла в Бат, где обычно она проводит зиму, сделав мне весьма приятный подарок, банкноту в пятьдесят фунтов. Я поехал обратно в Каслвуд верхом с преп. мистером Сэмпсоном, чьи наставления нахожу безценишими, и моей кузиной леди Марией {** Не диктовал ли преподобный Сэмпсон эту часть письма? (Прим. автора.)}. По дороге я посетил моих добрых друзей, полковника Ламберта и его супругу в Окхерст-Хаусе, и они посылают моей досточтимой матушке сирдешные поклоны. С грустью узнал, что младшая мисс Ламберт хворает и ее родители очень встревожены.
В Каслвуде, как ни печально, пребывание мое было кратким из-за ссоры с кузеном Уильямом. Этот молодой человек наделен необузданными страстьями и, увы, привержен горячительным напиткам, и уж тогда совсем перестает сдерживаться. Мы поспорили по пустякам, из-за лошади, разгорячились, и он хотел нанести мне удар, чего внук моего деда и сын моей досточтимой матушки снести не мог. Я тоже ударил, и он повалился на пол, и его почти бесчувств отнесли в спальню. Утром я послал справиться о его здоровье, но, не получив от него больше никаких известий, отправился в Лондон, где и нахожусь с тех пор почти безотлучно.
Зная, что вам будет приятно, если я побываю в Кембриджском унирсете, где учился мой дорогой дедушка, я недавно отправился туда в обществе некоторых моих друзей. Мы ехали через Хартфоршир, и я спал в Уэре на знаменитой кровати. В Кембридже как раз начинались занятия. Я видел студентов в мантьях и шапочках и съездил посмотреть знаменитое Ньюмаркетское поле, где как раз устраивались скачки — лошадь моего друга лорда Марча Ключица от Резака пришла первой и выиграла большой приз. День был очень интересный — жоккеи, лошади и все прочее. Нам дома такое и не снилось. Парри заключались направо и налево, и богатейшие вельможи тут якшаются со всяким сбородом и все бьются об заклад друг с другом. Кембридж мне очень нравится, и особенно часовня в Кинг-Колледже с ее пышной, но изячной готтикой.
Я выезжал в свет и был избран членом клуба у Уайта, где познакомился с самыми знатными джентльменами. Среди моих друзей назову Рокингема, Карлейля, Орфорда, Болинброка и Ковентри — они все лорды, и меня с ними познакомил милорд Марч, про которого я уже писал раньше. Леди Ковентри очень красивая женщина, но худая. Все дамы тут красятся, и старые и молодые, так что если вы с Маунтин и Фанни хотите быть совсем по моде, мне надо будет прислать вам румяна. И тут все играют в карты — в каждом доме на каждом званом вечере ставится восемь, а то и десять карточных столов. Плохо только, что не все играют честно, а иные так и не расплачиваются честно. Ну, и мне тоже приходилось садиться за карты, и я своими глазами видел, как некоторые дамы без всякого стеснения забирали все мои фишки!
Как-то на днях мой друг мистер Вулф, когда его полк, двадцатый полк, был на смотру в Сент-Джеймском парке, сделал мне честь представить меня его королевскому высочеству главнокомандующему, и он был со мной очень милостив. Такой толстый веселый принц, простите мне мою вольность, а его манера держаться напомнила мне злосчастного генерала Брэддока, с которым, на свое горе, мы познакомились в прошлом году. Когда ему назвали мою фамилию и сообщили, что милый Джордж участвовал в злополучном походе Брэддока и пал на поле брани, он долго со мной разговаривал — спрашивал, почему такой молодой человек, как я, не служит. И еще, почему я не поехал к прусскому королю, великому полководцу, чтобы принять участие в одной-двух кампаниях: ведь это же было бы лучше, чем шляться в Лондоне по раутам и карточным вечерам. Я сказал, что с радостью поехал бы, но что я теперь единственный сын и, хотя матушка на время меня отпустила, мое место с ней в нашем виргинском поместье. Генерал Брэддок, сказал его высочество, писал сюда о преданности госпожи Эсмонд, и он будет рад быть мне полезным. Потом мы с мистером Вулфом были приняты его высочеством в его резиденции на Пэл-Мэл. Мистер Вулф, хотя он еще совсем молод, служил во время шотландской кампании под командой его высочества, которого мистер Демпстер у нас дома так горячо любит. Да, конечно, он был излишне суров, если только можно быть излишне суровым с мятежниками.
Мистер Дрейпер перевел половину ценных бумаг, принадлежавших моему покойному папеньке, на мое имя. Вторая же половина должна оставаться в ведении душеприказчиков, пока вне всяких сомнений не подтвердится наша горькая потеря, а я бы правую руку отдал, лишь бы она не подтвердилась. Ах, милая матушка! Не проходит дня и даже часа, когда бы я не вспоминал о нем. Я часто сожалею, что его тут нет со мной. Мне кажется, что я становлюсь лучше, когда думаю о нем, и был бы счастлив, ради чести нашей семьи, если бы ее здесь представлял он, а не
ваш, милостивая государыня, послушный и любящий сын
Генри Эсмонд-Уорингтон.
P. S. Я похож на ваш прекрасный пол, который, как говорят, всегда о самом главном пишет в поскритуме. Мне следует рассказать вам об особе, которой отдано мое сердце. Я напишу об этом после, спешить ведь некуда. А пока скажу только, что она самого благородного происхождения и ее семья не уступает в знатности нашей".
"Кларджес-стрит, Лондон,
23 октября 1756 года.
Мне кажется, любезная сестра, что хоть родство между нами и близкое, мы всегда были далеки друг от друга, если вспомнить поэта, которого так любил ваш незабвенный отец. Когда вы увидели свет в наших Западных Владениях, моя мать была, конечно, много моложе матери Исаака, но я-то уже годилась вам чуть ли не в бабушки. И хотя она отдала вам все, что у нее было, включая и ту малую толику любви, которая должна была бы принадлежать мне, все же мы можем обойтись и без любви, если положимся на доброжелательность друг друга, а я ведь имею некоторое право на ваши добрые чувства, как ради вашего сына, так и ради вашего отца, которого я любила и ставила выше всех мужчин, каких мне довелось знать в этом мире, — он превосходил почти всех, хотя и не нашел в нем славы. Но среди тех, кто нашел ее, — а я видела таких немало, — почти никто, поверьте, не мог сравниться с мистером Эсмондом умом и сердцем.
Будь мы с вами ближе, я могла бы вам кое-что посоветовать касательно знакомства вашего юного джентльмена с Европой, а вы бы последовали моим советам или пропустили бы их мимо ушей, как делается в этом мире. Но, во всяком случае, вы могли бы сказать потом: "А она советовала правильно, и послушай Гарри госпожу Беатрису, ему было бы лучше". Любезная сестра, вы не могли знать, а я, кому вы никогда не писали, не могла вас предостеречь, но, приехав в Англию, в Каслвуд, ваш сын нашел там только дурных друзей, если не считать старой тетки, о которой уже пятьдесят лет говорят и рассказывают всякие скверности — и, возможно, не без основания.
Я должна сказать матери Гарри то, что ее, без сомнения не удивит: он нравится почти всем, с кем его сводит судьба. Он воздержан на язык, щедр, смел как лев и держится с гордым достоинством, которое очень ему идет. Вы сами знаете, красив он или нет, и я люблю его нисколько не меньше оттого, что он не острослов и не умник, — мне никогда не были по душе господа, которые звезды с неба хватают, настолько они умнее своих ближних. Прославленный друг вашего отца мистер Аддисон мне казался поверхностным педантом, а его прихвостень сэр Дик Стиль был противен и пьяный и трезвый. А ваш мистер Гарри (revenons a lui {Вернемся к нему (франц.).}) звезд с неба, несомненно, не хватает. В книжной премудрости он осведомлен не больше любого английского лорда и нисколько от этого в моем мнении не теряет. Если небеса не скроили его по этой мерке, то ничего ведь не поделаешь.
Памятуя, какое положение он займет в колонии по своем возвращении, а также знатность его рода, должна сказать вам, что его средств недостаточно для того, чтобы жить как ему подобает, а из-за ограниченности своих доходов он может наделать больше долгов, не находя иных возможностей и начав мотать, что от природы ему не свойственно. Но он не хочет отставать от своих приятелей, а между нами говоря, вращается он сейчас в обществе избраннейших повес Европы. Он боится уронить честь своего рода и требует жареных жаворонков и шампанского, тогда как с удовольствием пообедал бы говядиной и пивом. И судя по тому, что он мне рассказывал, — он ведь очень naif {Безыскусствен (франц.).}, как говорят французы, — дух этот и высокое о себе мнение укрепляла в нем его маменька. Мы, женщины, любим, чтобы наши близкие блистали, хотя нам и не нравится платить за это. Хотите ли вы, чтобы ваш сын занял видное место в лондонском обществе? Тогда, по крайней мере, утройте его содержание, а его тетка Бернштейн (с соизволения его достопочтенной матушки) также кое-что добавит к назначенной вами сумме. Иначе он растратит то небольшое состояние, которым, как я узнала, он располагает сам, а ведь стоит мальчику начать manger {Есть (франц.).}, и от булки скоро не останется ни крошки. С божьего соизволения, я смогу кое-что оставить внуку Генри Эсмонда после моей смерти, но сбережения мои невелики, а пенсия, пожалованная мне моим милостивым монархом, кончается с моей смертью. Что до feu {Покойного (франц.).} мосье де Бернштейна, то он не оставил после себя ничего, кроме долгов, — придворные чины ганноверского двора его величества получают весьма скудное жалованье.
