Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI-LXII)
Виолончель лежала на диване, подле которого стояли два стула, он взял ее, оставив на прежнем месте освободивший стул, и долго-долго играл, глядя на незанятый стул и медленно покачивая головой. Сначала звуки, извлекаемые из инструмента были удивительно патетическими и нежными, но они не выдерживали никакого сравнения с выражением его лица, когда он смотрел на незанятый стул: выражение это свидетельствовало о таком искреннем чувстве, что мистеру Морфину не раз пришлось прибегнуть к средству капитана Катля и тереть лицо рукавом. Но постепенно виолончель, в унисон с его душевным состоянием, перешла к мелодии "Гармонического кузнеца" *, которую он повторял снова и снова, пока его румяная и безмятежная физиономия не засияла, как металл на наковальне доподлинного кузнеца. Короче говоря, виолончель и незанятый стул были спутниками его холостой жизни чуть ли не до полуночи; а когда он уселся за ужин, виолончель, поместившись в углу дивана и затаив в себе гармонии целого скопища гармонических кузнецов, казалось, таращила с глубоким пониманием свои косые глаза на незанятый стул.
Когда Хэриет села в наемную карету, кучер, отправляясь в путь, очевидно, хорошо ему знакомый, пересек эту часть предместья, выбирая дороги побезлюднее, и, наконец, выехал на открытое место, где было разбросано несколько скромных старых домиков, окруженных садами. У одной из калиток карета остановилась, и Хэриет вышла.
В ответ на ее тихий звонок появилась женщина с унылой бледной физиономией, со склоненной набок головой и с поднятыми бровями. Увидев Хэриет, она присела и повела ее через сад к дому.
- Ну, как себя чувствует сегодня ваша больная? - спросила Хэриет.
- Боюсь, что плохо, мисс. О, как она мне напоминает иной раз дочь моего дяди, Бетси Джейн! - с каким-то горестным восторгом воскликнула женщина с бледным лицом.
- В каком отношении? - спросила Хэриет.
- Во всех отношениях, мисс, - ответила та. - Разница только в том, что это взрослая женщина, а Бетси Джейн была ребенком, когда стояла на краю могилы.
- Но вы мне говорили, что она выздоровела, - кротко возразила Хэриет. Тем больше, стало быть, оснований надеяться, миссис Уикем.
- Ах, мисс, надежда прекрасная вещь для тех, у кого хватает жизнерадостности питать ее! - сказала миссис Уикем, покачивая головой. Моей жизнерадостности не хватает, но я на это не ропщу. Завидую тем, кому доступно такое счастье!
- Вы бы постарались быть бодрее, - заметила Хэриет.
- Очень вам признательна, мисс, - мрачно сказала миссис Уикем. - Будь я предрасположена к бодрости, одиночество, неизбежное в моем положении простите, что говорю так откровенно, - лишило бы меня этого качества ровно через сутки. Но я к ней отнюдь не предрасположена. И не сокрушаюсь об этом. Ту жизнерадостность, какая была у меня, я потеряла несколько лет назад в Брайтоне, и, кажется, от этого мне стало только лучше.
В самом деле, это была та самая миссис Уикем, которая, заменив миссис Ричардс, стала няней маленького Поля и почитала себя в выигрыше от упомянутой потери, происшедшей под кровом любезной Пипчин. Благодаря превосходной и глубоко продуманной старинной системе, освященной давним обычаем, по которому на должность наставников юношества, проповедников морали, надзирательниц, менторов, больничных сиделок назначают людей самых скучных и неприятных, каких только можно отыскать, - миссис Уикем получила прекрасное место сиделки, и ее солидные добродетели были горячо рекомендованы восхищенной и многочисленной клиентурой.
Миссис Уикем с поднятыми бровями и склоненной набок головой, держа свечу в руках, поднялась наверх, в чистую, опрятную комнату, смежную с другой, тускло освещенной комнатой, где стояла кровать. В первой комнате у открытого окна сидела старуха, тупо глядя в темноту. Во второй лежала простертая на кровати тень той, которая когда-то в зимний вечер шла по дороге, невзирая на ветер и дождь; теперь ее можно было узнать только по длинным черным волосам, черноту которых оттеняло бескровное лицо и белизна белья.
О, эти глаза, полные жизни, и бессильная плоть! Глаза, так нетерпеливо обратившиеся к двери, так ярко вспыхнувшие при виде входящей Хэриет! И ослабевшая голова, которая не могла приподняться и так медленно повернулась на подушке.
- Элис! - ласково сказала посетительница. - Я не опоздала сегодня?
- Мне всегда кажется, что вы опаздываете, хотя вы всегда приходите рано.
Хэриет присела у кровати и взяла исхудавшую руку в свою.
- Вам лучше?
Миссис Уикем, стоя, как безутешный призрак, в ногах постели, весьма решительно и энергически покачала головой, отрицая подобное предположение.
- Не все ль равно! - слабо улыбнувшись, ответила Элис. - Лучше мне сегодня или хуже - речь идет о нескольких днях. Может быть, и того меньше.
Миссис Уикем, оправдывая свою репутацию серьезной особы, выразила одобрение протяжным вздохом; похлопав холодной рукой по одеялу, словно желая ощупать ноги больной и убедиться, что они окоченели, она принялась переставлять на столе склянки с лекарствами с таким видом, будто хотела сказать: "Пока мы еще здесь, будем по-прежнему принимать микстуру".
- Да, - шепотом сказала Элис своей гостье, - пороки и угрызения совести, скитания, нужда и непогода, бури во мне и вокруг меня сократили мою жизнь. Мне долго не протянуть.
С этими словами она взяла руку Хэриет и прижалась к ней лицом.
- Иногда я лежу здесь и думаю: хорошо бы пожить еще немножко, чтобы у меня было время показать, как я вам благодарна! Но это слабость, и она скоро проходит. Пусть будет так, как есть! Это лучше для вас. Это лучше для меня!
Совсем иначе держала она эту руку в тот холодный, зимний вечер у камина! Гнев, ярость, негодование, безрассудство! И вот каков конец!
Миссис Уикем, вволю позвенев склянками, подала микстуру. Миссис Уикем зорко смотрела на свою больную, пока та пила, плотно сжала губы, сдвинула брови и покачала головой, как бы давая понять, что даже под угрозой пытки не скажет вслух, сколь безнадежен этот случай. Затем миссис Уикем побрызгала в комнате какою-то освежающей жидкостью, словно могильщик, посыпающий золу золой и прах прахом, - ибо она была особо серьезной, - и удалилась, чтобы угоститься внизу жареным мясом по случаю каких-то поминок.
- Сколько времени прошло с тех пор, как я прибежала к вам и рассказала, что я сделала, - спросила Элис, - а вас уверили, что уже поздно посылать кого-нибудь вслед?
- Прошло больше года, - сказала Хэриет.
- Больше года, - повторила Элис, задумчиво всматриваясь в ее лицо. - И уже много месяцев тому назад вы привезли меня сюда.
Хэриет отозвалась: "Да".
- Привезли меня сюда - по вашей кротости и вашей доброте! Меня! воскликнула Элис, съежившись и закрыв лицо руками. - И благодаря вашему участию, вашим речам и ангельским поступкам я стала человеком!
Хэриет, наклонившись к ней, утешала ее и успокаивала. Наконец Элис, все еще прикрывая лицо руками, попросила, чтобы она позвала ее мать.
Хэриет окликнула старуху несколько раз, но та, сидя у открытого окна, так пристально всматривалась в темноту, что ничего не слышала. Лишь после того как Хэриет подошла и тихонько коснулась ее рукой, она поднялась и вошла в комнату дочери.
- Матушка, - сказала Элис, снова взяв за руку свою гостью и с любовью смотря на нее сияющими глазами, тогда как старуху она только поманила пальцем, - матушка, расскажите ей все, что вы знаете.
- Сегодня, милочка?
- Да, матушка, - тихим, торжественным голосом произнесла Элис, сегодня!
Старуха, у которой как будто в голове помутилось от тревоги, раскаяния или горя, крадучись приблизилась к кровати со стороны, противоположной той, где сидела Хэриет, опустилась на колени, чтобы морщинистое ее лицо было на одном уровне с одеялом, и, протянув руку, чтобы коснуться руки дочери, начала:
- Моя красавица дочка...
Она запнулась и посмотрела на жалкое существо, лежавшее в постели, - и, боже, какой крик вырвался у нее в это мгновение!
- Она давным-давно изменилась, матушка! Давным-давно увяла, - не глядя на нее, сказала Элис. - Теперь не стоит горевать об этом.
- ...Моя дочь, - запинаясь, продолжала старуха, - моя дочка, которая скоро поправится и посрамит их всех своею красотой!
Элис грустно улыбнулась Хэриет, ласково притянула к себе ее руку, но не проронила ни слова.
- Которая, говорю я, скоро поправится, - повторила старуха, потрясая сморщенным кулаком, - и посрамит их всех своею красотой! Да! Так оно и будет! - Казалось, она вступила в страстный спор с каким-то невидимым противником, находившимся у кровати. - Моя дочь была отвергнута и покинута, но если бы она захотела, она могла бы похвалиться своим родством с гордецами. Да! С гордецами! Это родство не имеет никакого отношения к вашим священникам и обручальным кольцам - они могут на это ссылаться, но порвать связь они не в силах, и у моей дочери хорошее родство. Покажите мне миссис Домби, а я вам покажу мою Элис, ее двоюродную сестру!
