Вольфганг Шрайер - Похищение свободы
Он брезгливо поморщился, глядя вверх и наискось, где вентилятор резал табачный дым, поднимавшийся ввысь, на порции.
— Уолпол работал на американскую секретную службу под крышей посольства США в Анкаре, — продолжал он. — Ему было поручено осуществлять контроль за англофранцузскими приготовлениями на Кипре. Оба турка были его телохранителями. Прикрытием для него служила археология, в которой он великолепно разбирается, так как древняя история — это его хобби. Уолпол следил за аэродромом Акротири, а результаты своих наблюдений прятал в тайнике, который сначала находился в самом раскопе, за обшивкой стены, а позднее, когда киприоты засыпали раскоп разным хламом, перенес его под знакомый вам камень. Донесения из этого «почтового ящика» обычно забирал какой-то грек, служащий американского консульства в Никосии. К сожалению, его вы так и не поймали. Затем информация с дипломатической почтой переправлялась в Анкару. Иногда она поступала даже через штаб-квартиру НАТО в северо-восточном Средиземноморье.
После рассказа Тинуэлла я невольно вспомнил, в какую ярость впал Уолпол при виде изуродованного раскопа, и мне сразу же стало ясно, как я ошибся, посчитав неподдельным его негодование, в то время как оно было вызвано потерей тайника, который нужно было устраивать заново.
— Правда, иногда почту из тайника вынимал не грек, а очаровательная мадемуазель, с которой я имел удовольствие видеть вас однажды. Она египтянка, но отец у нее француз. Она действительно журналистка, однако статьи ее оплачивала не «Сан-Антонио геральд», а египетская разведка. Можете себе представить, какие последствия имели для нас ее шпионские действия. А какие сюрпризы нас еще ждут, известно лишь одному господу богу.
Не глядя на меня, Тинуэлл полистал какие-то документы. При этом на лице у него не раз появлялась кислая мина, словно это дело давно ему осточертело.
— Впрочем, ее добычей стал не один Уолпол, — устало продолжал подполковник. — Она ловко использовала болтливость союзных офицеров. Дело капитана Жако передано нами службе французской безопасности. Этот болтун еще пожалеет о своем легкомыслии. Танки АМХ-13, секрет маскирующей окраски — все это на его совести. В том, насколько тесны были контакты мадемуазель с местными партизанами, вы, лейтенант, убедились дважды: в первый раз это случилось 24 августа, когда она помешала этим дикарям линчевать вас, во второй раз — в ночь на 2 октября, когда она бесследно исчезла в том же районе.
Только теперь пелена окончательно спала с моих глаз. Я, сам того не подозревая, попал в точку пересечения интересов двух шпионских организаций. Когда шифрованные донесения забирал из тайника чиновник консульства, они пересылались в Анкару, а оттуда в Вашингтон, в Пентагон или же в штаб-квартиру ЦРУ. Когда же связника Уолпола опережала Элен, то тайный передатчик отстукивал то же самое сообщение в Каир. И все это делалось на глазах у представителя английской контрразведки, выглядевшего во время всех этих манипуляций секретнейшими данными весьма жалким дураком. Нас перехитрила какая-то девчонка. По-видимому, подполковник мучительно переживал этот постыдный факт.
— Вы схватили ее, сэр? — поинтересовался я и поймал себя на мысли, что с тревогой жду ответа Тинуэлла, так как мне очень хотелось услышать «нет».
— Пока она скрывается где-то в горах, — не глядя на меня, неохотно проговорил подполковник. — Видит бог, у нас сейчас других дел по гордо и нам просто некогда заниматься этой маленькой шпионкой. Рано или поздно ее все равно выследят и поставят к стенке. Приказ о ее аресте с указанием примет висит в каждом полицейском участке… Просто удивительно, как далеко вы зашли в своих отношениях с этой особой…
Я растерянно смотрел себе под ноги.
— По крайней мере, положен конец проискам Уолпола… — вымолвил я.
— Вы ошибаетесь, — перебил меня Тинуэлл. — Он ни в чем не признался, поэтому его даже нельзя судить. Обвинение в его адрес основано на ваших показаниях, которые в свою очередь базируются на утверждении мисс Ругон, что она якобы видела, как Уолпол клал что-то под камень. Основываясь на этих данных, британский военный суд не решится вынести ему обвинительный приговор. Короче говоря, вчера, рано утром, мы отправили его с дружескими приветами в филиал ЦРУ в Анкаре вместе с его «фордом» и древностями.
Я невольно подумал о том, что в этом, безусловно, есть и моя заслуга. Если подполковник отпустил Уолпола, то, разумеется, вовсе не потому, что у него не хватало косвенных улик, чтобы осудить американца. Скорее всего, английская контрразведка боялась самого судебного процесса, который мог пролить свет на ошибки ее сотрудников. А секретные службы всегда стараются затушевать свои неудачи, что им сделать, естественно, гораздо легче, чем какому-либо гражданскому ведомству.
— Вы должны знать, лейтенант, — сказал мне в конце беседы Тинуэлл, — что мы решили воздержаться от наложения на вас дисциплинарного взыскания только потому, что до сих пор ваш послужной список был безупречен.
Повлияло на наше решение и развитие событий на Ближнем Востоке. Вы получите возможность искупить свою вину на фронте, в районе боевых действий. Я достаточно ясно выражаюсь?
— Да, сэр, — ответил я. — Спасибо, сэр.
— Ваша командировка к нам с этого момента считается законченной. Вы должны сегодня же вернуться в свое подразделение. Можете идти.
* * *— Хэлло, Роджер! — крикнул Билл Шотовер, завидев меня, и чуть не сломал мне плечо своей ручищей. — Я рад, что ты снова со мной. Наша бивуачная жизнь окончена. Идем-ка за мной, старина.
Он привел меня в свою палатку, где висела карта Синайского полуострова. Был вторник, 30 октября. Прошла почти неделя, пока тыловые бюрократы смогли наконец подыскать мне форму.
Билл взял карандаш, подвел меня к карте и начал:
— Вчера южный клин наступающих израильтян продвинулся из пограничной области Эль-Куитилья-Эйпат дальше на запад, с тем чтобы соединиться с группой парашютистов-десантников, выброшенных в пятидесяти километрах к востоку от Суэца. Сегодня через нейтральную зону Аль-Ауйя в наступление переходят наши войска. На севере ловушка захлопнулась в Газе. Ну, ясна обстановка?
Он пичкал меня подробностями до шести часов вечера, пока по радио не передали сообщение о предстоящем вторжении англо-французских войск. Билл немедленно приказал построить роту и произнес проникновенную речь, потрясая для ясности перед нашими лицами своим пудовым кулаком. На следующий день, в семнадцать сорок по среднеевропейскому времени, со всех аэродромов Кипра поднялись в воздух наши бомбардировщики.
— Сначала мы разобьем их с воздуха, а уж потом начнем наступление на земле, — объяснял мне Билл.
5 ноября дошла очередь и до нашей роты. Перед рассветом небо огласилось мощным ревом тяжелых транспортных самолетов, которые друг за другом поднимались в воздух до отказа нагруженные десантниками, автоматическим оружием и снаряжением. Когда мы взлетели с аэродрома в Акротири, я попытался бросить последний взгляд на роковой холм с руинами, но он оказался с другого борта. Я увидел лишь гребень Троодоса и в течение нескольких минут жадно рассматривал горы, где, быть может, в какой-нибудь расщелине пряталась Элен Ругон, самая необыкновенная из всех женщин, когда-либо встречавшихся на моем пути.
Мы выпрыгивали друг за другом через одинаковые интервалы, а как только оказались в воздухе, вражеская земля сама устремилась нам навстречу.
И вдруг оттуда в нас полетели пули…
Мы находились в первом эшелоне, основной задачей которого был захват аэродрома Гамиль к северо-западу от Порт-Саида. Все аэродромные постройки и сооружения вокруг взлетной полосы были разрушены, и, пока мы спускались, британские истребители-бомбардировщики кружили над нами, прикрывая с воздуха. Тем не менее спустились мы в ад кромешный. Позже мы узнали, что военное командование Египта раздало оружие населению и мужчины и женщины всех возрастов ринулись на нас со всех сторон. Они стреляли в нас, когда мы висели на стропах парашютов, когда приземлялись и когда пытались спрятаться кто куда.
Мы же косили их наповал целыми пачками, так как оружие у нас было лучше, да и убивать мы умели лучше.
— Огонь! — орал во все горло капитан Шотовер, и автомат сам начинал дергаться в моих руках.
Я видел, как египтяне спотыкались, падали как подкошенные на землю и корчились в пыли. Я бросал ручные гранаты, и в воздух взлетали комья земли, оторванные руки и ноги наших врагов… Я слышал их предсмертные крики. Однако они наступали.
Я видел, как шагах в двадцати от меня один из моих товарищей упал под ударом топора, который нанес ему бородатый египтянин. Я мигом пристрелил его. Две молоденькие девушки стреляли в нас в упор. Я выпустил в их сторону длинную очередь — и обе они упали замертво. Потом из-за каких-то развалин неожиданно выехали египетские танки, превратив многих солдат в кровавое месиво. Мы вынуждены были отступить. Я потерял каску, мимо, слегка задев меня, пролетела пуля. И тут наши истребители-бомбардировщики с ужасным ревом ринулись вниз, выпуская ракеты… Передний танк взлетел на воздух. Густой дым окутал поле боя. Тут и там жутко кричали раненые.
